За что уважали и боялись Громыко

На перечисление всех его заслуг не хватит и газетной полосы. Его подпись есть под уставом ООН. Он сыграл важнейшую роль в урегулировании Карибского кризиса, содействовал созданию ОБСЕ. Андрей Андреевич ратовал за мирные отношения с США и странами Запада. Он ненавидел войну. Два его брата, Алексей и Федор, погибли на фронте. В области разоружения, как писал в своих воспоминаниях Громыко, СССР выдвинул более ста инициатив. «Вся внешняя политика проходила, по существу, под знаком его личности. Он очень упорно, как бульдог, цеплялся за наши позиции и отстаивал их», — так отзывались о Громыко коллеги. Недаром на Западе его называли «Мистер Нет». Сам он относился к этой характеристике добродушно, справедливо однажды заметив: «Мои «нет» они слышали гораздо реже, чем я их «ноу». Ведь мы выдвигали гораздо больше предложений».

— За всеми успехами советской внешней политики — разрядка, военный паритет, соглашение по контролю за вооружениями с Соединенными Штатами — везде стоял упрямый, внешне скучный и непривлекательный облик первоклассного дипломата, знающего дело, просчитывающего все ходы наперед и умеющего додавливать свою позицию. Его боялись и любили во всем мире, — отмечал экс-министр иностранных дел Беларуси (1997—1998 гг.) Иван Антонович. — Современная белорусская дипломатия также основана на традициях советской школы. Когда Беларусь получила суверенитет, у нас уже были достойные кадровая, интеллектуальная, информационная, мировоззренческая составляющие, с которыми можно было начинать суверенную политику.

Без малого тридцать лет с Громыко работал Виктор Суходрев, личный переводчик Никиты Хрущева и Леонида Брежнева. В своей книге «Язык мой — друг мой» Виктор Михайлович характеризовал главу советского МИДа как незаурядную личность:

— Достаточно сказать, что за многие годы совместной работы я не помню такого случая, чтобы он, выступая, пользовался шпаргалками, а тем более кем-то составленными текстами, если, конечно, речь не шла об официально утвержденных. Весь МИД перед зарубежными визитами Громыко готовил для него материалы по соответствующим вопросам. Наверное, он все эти бумаги читал. Но, как правило, большую часть информации удерживал в памяти. Он мог вести беседу часами, не упуская ни одного нюанса или детали. Переговорщик Громыко был, конечно, жесткий. Можно сказать, что его даже побаивались собеседники, причем самого высокого уровня. Подчас ему удавалось, благодаря своему характеру, «выдавливать» из них кое-какие уступки.

При всем своем трудоголизме (находясь, например, на сессии Генассамблеи ООН в Нью-Йорке, он принимал до десяти министров в день) Громыко мог и удивить окружающих чувством юмора. Виктор Суходрев вспоминает такой случай:

— Произошло это в один из приездов Генри Киссинджера (госсекретарь США в 1973—1977 гг. — Прим. ред.) в Москву. Беседа проходила в Кремле. В какой-то момент Киссинджер, перелистывая свои бумаги и шепотом советуясь с помощником, вдруг, подняв глаза, посмотрел на массивную люстру и в шутку прикрыл руками текст, который лежал перед ним, явно намекая на наличие скрытых фотокамер. Громыко, уловив смысл жеста, заметил:

— Да. Возможно, вы правы. Но эта техника была установлена еще при Иване Грозном.

Генри Киссинджер хорошо запомнил этот случай и даже упомянул о нем в своих мемуарах.

И все же по своему характеру Громыко был консерватором. Даже его внешний облик нельзя представить без галстука, костюма темного тона и белой рубашки. Однажды советская делегация, возвращаясь из Америки, с сессии Генассамблеи ООН, сделала остановку на Кубе по приглашению кубинского руководства. Фидель Кастро решил устроить ужин на свежем воздухе. На Кубе в это время стояла сильная жара. Кастро попросил передать Громыко, что ужин будет совершенно неофициальный, чисто дружеский. И очевидно, зная Андрея Андреевича, он специально подчеркнул: «Никаких галстуков, никаких костюмов». Даже попросил нашего посла уговорить Громыко явиться в рубашке с короткими рукавами и летних брюках. Об этом эпизоде также в подробностях рассказал Виктор Суходрев:

— Перед выездом мы все собрались у дома, в котором остановился Громыко.

Я поднялся на второй этаж. Громыко вышел в плотном шерстяном костюме. Я говорю:

— Андрей Андреевич, извините, но Кастро просил надеть что-нибудь легкое.

Громыко поморщился и спросил:

— Суходрев, вы действительно так считаете? Ну хорошо. Будь по-вашему.

Он развернулся и пошел к себе. ­Через десять минут вновь вышел. ­Пиджака на нем не было, рубашка и галстук остались те же. А поверх рубашки он надел куртку бежевого цвета, застегнув ее аж до самого узла галстука.

— Ну вот, — сказал Андрей Андреевич, — я пошел на компромисс!

Как истинный дипломат, Громыко ревностно относился к переводу своих слов. Виктор Суходрев в качестве примера приводит одну из бесед с американцами, где была затронута афганская тема:

— Глава советского МИДа долго обвинял американцев в том, что они не оказывают давления на своих друзей в Пакистане, дабы те закрыли лагеря для беженцев из Афганистана, перекрыли все пути снабжения моджахедов и так далее. «Если вы не окажете давления на Пакистан, то наши войска начнут обустраиваться в Афганистане», — заявил Громыко.

Вообще, довольно емкое русское слово «обустраивать» не имеет аналогов в английском языке. Я попытался за те доли секунды, которые были мне отпущены, найти адекватное слово. Громыко его отверг. Я предложил другое, но и оно не устроило:

— Суходрев, я же ясно сказал: войска начнут обустраиваться!

В конечном счете я перевел как «вой­ска начнут закрепляться». Громыко махнул рукой:

— Пусть будет так.

В те годы Громыко, действительно, был на своем месте. Именно при нем были достигнуты многие важные договоренности. Предметом особой гордости Громыко считал подписанный в августе 1963 года Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в воздухе и под водой. Переговоры по нему тянулись с 1958 года. К числу крупных успехов Громыко относил Договор о нераспространении ядерного оружия, соглашения по ПРО и об ограничении стратегических наступательных вооружений.

— Государство, Отечество — это мы, — любил повторять Громыко. — ­Если не сделаем мы, не сделает никто.