Поэт и композитор, актер и певец, исполнивший любимый всеми хит «Я на солнышке лежу», признается, что сам пока к созерцательной жизни не готов. Олег Анофриев надеется еще многое сделать.
— Олег Андреевич, судя по тому, что в свои 82 вы лихо управляете машиной, на ты с компьютером и каждый день плодотворно работаете, ваш паспорт нагло врет!
— Машиной я не лихо управляю, а, как говорится, езжу по нужде… Юра Саульский рассказывал, как ему из тюрьмы написал знакомый: «Мы здесь живем не плохо, а хорошо». Вот и я живу не плохо, а хорошо. (Смеется.) С сегодняшним днем мирюсь, хотя иногда не хочется. Что поделать: то время, в котором я благоденствовал и активно занимался творчеством, осталось далеко позади, в золотом XX веке. А сейчас везде сплошной гоблинизм — стоит лишь включить телевизор. Конечно, все чаще живу воспоминаниями, и мое творчество тоже смотрит назад. Пишу новые песни, стихи, прозу и выставляю на своем сайте. Не скажу, что это окно в мир, так — окошко… Общаюсь через него с теми, кому это интересно. Приятно, когда пишут: «Батюшки! Вы еще и хорошие детские песни сочиняете!!!» Несколько лет назад выпустил диск «Песни моей молодости», но спросом он не пользовался. Теперь раздариваю знакомым, вот и вам вручу, не выбрасывать же. (Смеется.) Издатель дисков говорит: «Олег Андреевич, не только у вас — ни у одного исполнителя не покупают, все давно скачивают музыку в Интернете». Когда кто-то говорит: «Пишу диски, на них высокий спрос», смеюсь: какая хорошая мина при плохой игре!
— Но детям и внукам нравятся ваши новые песни?
— Меня расстраивает… Нет, расстраивает — это сильно сказано. Немножко обижает — тоже не то слово. Я досадую! Дочка и внучки живут своими интересами, а меня воспринимают прежде всего как человека пожилого возраста: «Дед, ты давление померил? Таблетки принял?»
Я давно живу по расписанию: утром — лекарство, в пять часов вечера — другое, и еще на ночь. Наташа, Маша и жена — все доктора. Дочь с внучкой работают в ЦКБ, кандидаты наук. Казалось бы, неплохо устроился в таком окружении. (С улыбкой.) Но мне хочется другого участия. Собираюсь поделиться с ними новой песенкой, а читаю в глазах осуждение: ну, дед, занимаешься ерундой какой-то. Хотя, может, мне мерещится? Они ведь говорят, что любят мое творчество. Конечно, поэт ждет восхищения, уважения, почитания и восторга — ему всегда этого мало.
— Вы же знаете, какая судьба у хороших поэтов — признание приходит только потом…
— Вот и я надеюсь, что «потом» непременно придет. (С улыбкой.) А ведь у меня совсем неплохие стихи и песни. Сколько было шлягеров! Кстати, их-то мои близкие признают, восторгаются.
На двери моей студии написано: «Тишина. Создаю шедевр». Сейчас пишу пластинку для Олега, своего годовалого правнука, — басенки, сказочки… Он первый мужик в нашей семье за 80 лет. Ему я посвятил стихотворение, где есть такие строки: «От Олега до Олега ровно 80 лет». А на днях написал «Завещание», вот послушайте начало:
Мне не дано тебя увидеть взрослым,
Но так хотелось бы, чтоб ты
Ни до моей кончины и не после
Не обманул мои надежды и мечты…
Тебя я не увижу взрослым,
безусловно,
Но дед, пророча о моей судьбе,
Сказал: «Он будет лучшим в нашей родословной!»
Я это же пророчу и тебе.
— Пап, я сейчас заплачу, замечательные строки… (К Олегу Андреевичу подходит дочь Маша и целует.)
— Олежку мне преподнесла Наташка, старшая внучка. Едва ли не каждый день ко мне вырывается, и Маша приезжает, и Настя, младшая внучка, с Машенькой, моей старшей правнучкой. Я вас не запутал именами потомков?
Приезжают ватагой, и в доме сразу становится хлопотно и шумно. Конечно, я хочу их видеть, но… не так часто! (Смеется.) Знаю, что у них все благополучно, ну и хорошо.
До шестидесяти я тратил здоровье налево и направо — кто ж ценит то, что имеет? И просил у Боженьки лет семьдесят жизни, потому что больше — смысла не видел: это не можешь, то нельзя, се не полагается… А Бог почему-то расщедрился: к семидесяти прибавил пока двенадцать. Уже несколько раз ощущал, будто ухожу с этого света, но нет, вернулся — видимо, еще что-то надо успеть сделать.
Смотрите, Леонид Броневой до последнего выходил на сцену. И что? Обширнейший инфаркт! Лева Дуров перенес десятки операций, потому что, несмотря на солидный возраст, играл в кино, в театре. А кому это нужно? Иногда и сейчас звонят, хотят прислать сценарий. Я говорю: «Ребята, поезд ушел в понедельник прошлого столетия».
Восхищаюсь старичками с Запада, которые, дожив до пенсионного возраста, заявляют: «Все, хватит! Теперь будем смотреть мир. Или кверху пузом лежать и леденцы сосать». Мне, правда, эти путешествия не нужны, выезжал раньше за границу, но через две недели уже начинал тосковать: подайте дымную, пыльную родную Москву!
— Поэтому в семьдесят лет вы сами себя «ушли» на пенсию, отказавшись от всех выступлений и съемок?
— Еще года четыре назад, когда посулили солидный гонорар, плюнул на здоровье и дал концерт… Но себя беречь в любом возрасте надо. Всю жизнь я был жутким лентяем и сибаритом. Однако успевал все: 
и играть, и сниматься, и кофе неспешно пить, и стихи писать. У меня в жизни как-то сразу все задалось. В дипломном спектакле «Ночь ошибок» сыграл Тони Ламкина — главную роль. До сих пор ее помню… Затем пришел в Детский театр, где Олег Ефремов специально для меня поставил «Димку-невидимку». Тогда слово «мюзикл» не использовали, но это был стопроцентный мюзикл — 40 музыкальных номеров, речитативы, дуэты. Зал визжал от восторга, спектакль шел с аншлагами несколько лет.
Ну а потом Ефремов ушел в «Современник», а я за ним не последовал. Чтобы с Олегом работать, надо было очень много пить водки. Ночные репетиции, постоянный стресс, без выпивки никак, ну а я и так подвержен этому греху. Испугался, честно скажу. Но из Детского театра все равно бы ушел: опасался со временем превратиться в трюкача, использующего одни и те же приемы, чтобы рассмешить детей. И тут подвернулся случай: Николай Охлопков приглашает меня на роль Хлестакова в Театр имени Маяковского. Как не согласиться, это же не роль — мечта! Но «Ревизора» он так и не поставил, и через год по приглашению Завадского я пришел в Театр имени Моссовета — играть Василия Теркина. Спектакль такой: два часа все герои молчат, один Теркин говорит.
Успех был сумасшедший, спектакль гремел на всю Москву, но в театре появился Гена Бортников… И настолько полюбился руководству, что стал первым, а я вторым. А в нашем театре было так: попадешь под крыло народных — Плятта, Марецкой, Анисимовой-Вульф, Завадского — считай, повезло, главные роли гарантированы. Я не попал и десять лет лишь числился в труппе, но практически не играл. Не люблю скамейку запасных! Однако не переживал совершенно, потому что сделал ставку на творческие поездки по Советскому Союзу, где по три часа вкалывал на концерте в поте лица, зато за большие деньги.
Когда ревет двухтысячный зал и никого не хочет видеть, кроме тебя, — это впечатляет. Я, конечно, преувеличиваю немножко, но правда — публика встречала меня стоя. Почему-то запомнил Новосибирск. Огромный, битком набитый зал, похожий на наш Дом союзов. После каждого шлягера гром аплодисментов. А песни были чудесные: «Ах ты, палуба, палуба», «Это было недавно, это было давно», «Песня шофера», «Есть только миг…».
— «Какая песня без баяна» считается народной, а ведь автор — вы!
— Она сразу всем пришлась по вкусу. А я даже не чувствовал, что написал нечто особенное. Стал искать исполнителя… Зыкина! Да просто для нее написано! Звоню: «Люда, я сочинил песню, по-моему, шлягер, ну уж для тебя-то точно». — «Хорошо, покажи клавир директору моего хора — он решит, возьмем мы ее или нет». А директором был ее тогдашний муж. Я говорю: «Люда, не пошла бы ты на три буквы?» — и послал. Зачем передо мной, знавшим ее с юности, звезду изображать?
На днях пригласили в одну телепрограмму спеть «Какая песня без баяна» живьем. Отказался — побоялся, что не хватит сил. Сказал, что эту песню прекрасно исполняет Бабкина со своим хором.
— Ее же душевно надо петь, тихо. Или нет?
— Тут палка о двух концах. Запоешь душевно — в зале уснут. Сейчас зритель уже не тот… А у Бабкиной современное исполнение — на мой взгляд, у нее здорово получается.
Кстати, Наде я посвятил стихи, хотел подарить, но как до нее добраться? Она же ото всех отгородилась.
Я, как береза,
Браконьером недорублена,
Я, словно речка на морозе, Недолюблена,
Руками теплыми мужскими Не согрета я,
Я — песня русская, Да только недопетая.
— Вы снимались с легендами кинематографа: Вициным, Риной Зеленой, Филипповым, Мордюковой — можно еще долго продолжать список. С кем-то из них дружили?
— С Гошкой Вициным были почти что друзьями. «Почти» — потому что у таких, как мы с ним, одиноких .jpg "Олег Анофриев в роли старого Пети Зубова (кадр из фильма «Сказка о потерянном времени», 1964 год)")
волков, друзей не бывает. Зяма Высоковский тоже был моим близким товарищем. Частенько ко мне домой приезжал похмеляться Ленька Марков. Он выпивал вкусно, много. Хотите верьте, хотите нет — в «Моссовет» я его порекомендовал. Дело в том, что тогда у него сложились непростые личные обстоятельства, были проб¬лемы с работой. А Завадский ставил «Шторм» и искал социального героя. Я и посоветовал — в кино он в то время не снимался, его мало кто знал.
Возвращаясь к дружбе… Понимаете, актерское ремесло таково, что сплачивает людей лишь на короткое время. Пока идут съемки, все становятся склочной, но семьей. А потом с легкостью разлетаются и быстренько забывают друг друга. Ничего страшного в этом не вижу. Хочется пообщаться — позвони. Или возьми бутылку и иди в гости. Общения нам хватало. Едем на гастроли с Леоновым в одном купе, выпиваем, разговариваем до утра. Открывается дверь, кто-то из пассажиров кричит: «О-о-о, Леонов!!!» А ты сидишь как оплеванный… Почему такая строчка родилась: «Так и живут друзьями звезд…»? Потому что так и было на самом деле. Я — друг звезд. Со Смоктуновским или с тем же Леоновым себя не сравниваю. Они великие личности. Но когда мне попадалась интересная роль, делал из нее маленький шедевр. «Миг» никто не может спеть так, как я, потому что у меня эта песня звучит молитвой.
— Десять лет вы работали на одной сцене с Фаиной Раневской. Не попадались на ее острый язычок?
— Она относилась ко мне довольно спокойно, не поддевала. Но когда накануне премьеры спектакля «Дядюшкин сон» я сказал, что пусть вместо меня играет Вадим Бероев, а я уезжаю сниматься в Югославию, она удивилась и спросила: «Вы каботин?»
— Кто?!
— Это слово никто сегодня не знает. И я не знал, оно и в то время считалось устаревшим. Каботин — это человек, который осуждает все и всех, но сам ничего не делает. Я даже полез в словари — оказалось, от французского «каботаж», то есть тот, кто плавает у берега и вякает на океанские суда. Ну что же… Раневская очень точно заметила — конечно, я каботин по отношению к театру.
— В интервью вы говорите, что характер у вас очень сложный.
— Капризный, к тому же я Рак по гороскопу, а значит, обидчивый. Но зла не таю, просто прекращаю общение — навсегда. И живу как рак-отшельник — с фазендой на горбу.
Еще я страшно гордый и самолюбивый. Если играть — только главные роли. Если нет — до свидания. Шишек, конечно, набил с таким характером.
— С вашей женой, Натальей Георгиевной, вы познакомились почти шестьдесят лет назад, в 1953 году. Расскажите, где нашли такую верную спутницу жизни?
— Все происшедшее с нами я давно описал в рассказе «Любовь-тоска». В двух словах: познакомился на юге с девушкой из Москвы, договорились, что позвоню после отпуска, но телефона у нее не было, и она дала номер своей подруги, ставшей впоследствии моей женой. На свидание они пришли обе. Гуляли втроем по Тверской. Больше я ту свою знакомую не видел, звонил уже Наташе. Я вам сейчас покажу ее фотографию — вы поймете, почему я так обалдел: такая красуленька маленькая. (Смеется.) Спустя несколько месяцев поженились.
— Вы отмечаете день свадьбы?
— А мы не знаем, что отмечать. Потому что слились в экстазе в день смерти Сталина. У кого была трагедия, а у нас радость. А расписались лишь в 1954-м… Что отмечать, вы мне скажите? Ну, произошел скандальный случай, поженились… (Смеется.) А затем поселились в родительской квартире на Смоленской площади. В большой комнате жили мои отец с матерью, а в шестиметровой мы с Наташей ковали свое счастье. Потом начались всякого рода скандалы с родителями, которые не приняли мою супругу. Я расплевался с ними, мы с женой ушли и больше с ними практически не общались. Это самый тяжелый камень, с которым живу, с ним и уйду. В 1970-м умерла мама, в 1972-м — отец. Мы встречались с ними лишь мельком и по делу. Вообще, я упрямый до тупости — если уперся рогом, то все, не сдвинуть.
— Ваши стихи автобиографичны? У некоторых есть посвящение: «Жене», «Не жене», «Опять жене»…
— Я пишу лишь о том, что знаю. У меня даже диск выходил «И вы меня любили», посвященный любимым женщинам.
— А слова «капризная жена» написаны, видимо, во время ссоры?
— Да, когда не хватало ее нежности: и ласки. У нас с ней все было: и скандалы, и ссоры. Но спасло то, что мы оба отлично понимаем, что такое компромисс, оба уступаем. Без этого семью не сохранить. Без жены я бы погиб. Она — мой тыл, фундамент нашей семь¬и. Можно много хороших и теплых слов сказать о ней, и все это будет чистой правдой. «Ты — моя юность, а я — твоя зрелость. <…> Я — твоя жизнь, ну а ты — моя вечность!» — написано про нас с ней.
Наталья Георгиевна — прекрасная жена и мать. Дом всегда был, да и остается в полном порядке, несмотря на то что всю жизнь она работала. А вот я — и отец, и муж фиговый.
— Но хоть песни на ночь пели иногда своей дочке? Под «Спят усталые игрушки» в вашем исполнении долгие годы засыпали дети всей страны.
— О чем вы говорите? Машка, дочка, родилась, когда у меня пошел самый пик популярности. Гастроли без остановки, меня дома-то не было.
Лет десять назад выяснилось, что, оказывается, любимая Машкина песня «Спи, усни, мой милый шалунишка». Это я сочинил, когда жена беременна была, предполагая, что родится сын.
— Олег Андреевич, а ведь вы еще и эпиграммы сочиняете, но почему так мало? Смешно же…
— Сомневаюсь, смешно ли, вот и не публикую, есть немножко на моем сайте.
— А Валентин Гафт не сомневается, пишет и пишет.
— Как-то я прочитал ему что-то из «Издевок». Он говорит: «Слушай, ты прекрасный поэт! Почему не пишешь?» У него, правда, всегда завышенные оценки, поэтому я всерьез его слова не воспринял. Гафту от меня тоже досталось:
Язык твой зол,
А сам ты — лыс,
Матер, хитер,
Как старый лис,
Пропахший запахом кулис.
Партнеров искренне любя,
Все роли тянет на себя!
На бедного Зураба Церетели сочинил три или четыре «Издевки». За что я на него напал? А! За Петра. Этого безобразия никогда ему не прощу. (Смеется.)
— Скажите, если бы выпала возможность, прожили бы жизнь как-то иначе?
— Жизнь предсказана Господом Богом даже в мелочах. Да-да, уж можете мне поверить! Что бы мы ни придумали, ни выстроили, произойдет так, как предписано. Предположим, на роду вам написано быть счастливой в браке — и это случится. Не предписано — будете искать и налево, и направо — и не найдете.
— Что сейчас для вас остается важным?
— У меня есть стихотворение, которое называется «Музыка» — недавно написал:
Не гоже торговаться с Богом,
Но все страницы пролистав,
Я все оставлю за порогом,
А ты мне музыку оставь!
Чем бы я ни занимался, даже сейчас, когда даю вам интервью, музыка звучит в голове. Вот вы уедете, а я поднимусь в студию и снова засяду за диск для Машеньки.
Стараюсь набрать хороший материал, чтобы, когда меня не станет, правнуки послушали и, может быть, сказали: а как здорово у деда Олега получалось! Конечно, это меня стимулирует.
— Интересно вы живете — столько планов, задумок…
— А я разве говорю, что не интересно? Дел полно, а ведь еще рыбалка есть! Вот она, Москва-река, под самым боком. Сел на квадроцикл — и через две минуты на реке.
В старости ничего особо веселого нет: на женщин смотришь, как на пейзаж, выпить нельзя, покуришь — задыхаешься от кашля. Одно из любимых моих стихотворений звучит так:
Спешите жить,
Не зная зависти.
Туда спеши
Иль не спеши —
Не опоздаете.
И каждый день
Как боевик,
Как откровение.
Ведь жизнь твоя —
Есть только миг,
Одно мгновение.
Успеть, конечно, хочется многое, годы пролетают как миг, но, знаете, я довольно комфортно себя чувствую в период перехода из одного состояния в другое. И совершенно не боюсь — боится смерти лишь неверующий.
Хочется уйти отсюда во сне и с улыбкой. Но я и об этом не прошу — Сам даст, если сочтет нужным. Вам со мной еще не стало скучно? Я могу разговаривать круглые сутки. У меня столько всего невысказанного…
Алла ЗАНИМОНЕЦ, ООО «Теленеделя», Москва (специально для «ЗН»), фото Андрея ЭРШТРЕМА
www.tele.ru/star-story/oleg-anofriev-vsyu-zhizn-ya-byl-zhutkim-lentyaem-i-sibaritom-no-uspeval-vse/
Олег Анофриев
Родился: 20 июля 1930 года в Геленджике (всю жизнь живет в Москве)
Семья: жена — Наталья Георгиевна; дочь — Мария, врач; внучки — Наталья, врач, Анастасия, социальный работник; правнуки — Маша (3 года) и Олег (1 год)
Образование: окончил Школу-студию МХАТ
Карьера: сыграл более чем в 50 фильмах, среди которых: «Секрет красоты», «За витриной универмага», «Простая история», «Инкогнито из Петербурга», «Коллеги», «Друзья и годы», «Сказка о потерянном времени» и др. Озвучил мультфильмы: «Бременские музыканты», «Сказка о попе и о работнике его Балде», «Шел трамвай десятый номер», «Как Львенок и Черепаха пели песню» и др. Автор более 50 песен, в том числе «Река — судьба», «Одуванчики», «Колыбельная», «Какая песня без баяна». Народный артист РФ
