Дэвид Гудолл.
У каждого свой порог
Я бы оставила в стороне религиозные доводы. В Швейцарии, Бельгии, Голландии, четырех штатах США позиции Церкви сильны, но это не помешало узаконить эвтаназию. А во многих европейских странах, где «право на хорошую смерть» под запретом, нравы смягчаются: скажем, Великобритания перешла от резко отрицательного к нейтральному отношению. Более того, два месяца назад даже Верховный суд Индии признал, что человек вправе сам решать, нужно ли искусственно поддерживать его жизнь. Можно, конечно, негодовать и порицать, но по мне, так лучше сухо констатировать: мир уже очень далеко ушел от ветхозаветных заповедей. Суррогатное материнство, дети от трех родителей, абсолютная толерантность к взаимоотношениям полов... Эвтаназия где–то в том же ряду либеральных изобретений цивилизации.
Она, Роман, неплохо укладывается в имеющиеся, не нами заданные тренды. Возьмем, допустим, все большую автономность пациентов. Врач для большинства из них нынче — уже не царь и не бог, как во времена Гиппократа. С доктором спорят, не выполняют его рекомендаций, суют ему под нос распечатки из интернета, а принцип «каждый в ответе за свое здоровье» распространяют очень широко. Мол, коли так, то и решение о смерти должно быть правом каждого, а медицина обязана только помогать. Ведь она все больше участвует в процессе регулирования жизни: многие болезни успешно лечит, отпущенный человеку земной срок продлевает, научившись искусственно замещать функции организма, в том числе сердца и легких. И раз можно смерть отодвинуть, вопрошают сторонники эвтаназии, то почему нельзя ее облегчить — и дойти до логической точки: избавить молящего больного от лишних мучений? Тем более если он уже сказал миру все, что хотел. Этой позиции, кстати, придерживался Стивен Хокинг, считая эвтаназию в своем случае актом милосердия, последним лекарством. Тем же мотивировал решение Верховного суда Индии судья Дипак Мисра: «Когда разрушается святость жизни, стоит ли не разрешать людям пересекать порог и встречать смерть с достоинством? Для некоторых смерть даже может быть праздником». А голландцы уже четко высказались по такому поводу: 92% хотят умереть достойно, 65% — не стать обузой для близких... Это нормальные человеческие желания.
Хотя я не за эвтаназию, в душе понимаю тех, кто ее просит. У каждого из нас свой порог боли, предел терпения, жизненный ресурс. Иначе бы мы не сталкивались с проблемой суицидов. Порой человек по непонятным причинам смертельно устает от жизни и пускается во все тяжкие, сознательно запуская самоубийственный процесс. Знала я такого. В 55 лет на собственном юбилее встал и заявил: «Ну все, ребята, жизнь кончена». Работа, семья, дети — ничто не стало якорем. Начал пить по–черному и через полгода сгорел. Мы, трезвомыслящее большинство, никогда не залезем в голову таким людям, не поймем, отчего их вдруг переклинило. Эвтаназия тоже нужна абсолютному меньшинству. Лишь один человек из многих тысяч, говорят врачи паллиативной помощи, заводит о ней речь. Но раз уж мир так истово охраняет права меньшинств, то почему не здесь?
Впрочем, дело не только в боли и усталости от жизни. В странах, где эвтаназия разрешена, чаще, чем онкологические больные, настаивают на ней... из–за депрессии и чувства безнадеги. Людям просто плохо, а от этого, к сожалению, не спасает даже развитая паллиативная помощь. И это тоже и беда, и тренд современного западного стиля жизни — разобщенность поколений, ставка на индивидуализм. До чего дошло: в Японии каждый пятый заключенный существенно старше 60 лет — они намеренно преступают закон, чтобы спрятаться за решеткой от неустроенности и одиночества, скоротав свой век...
Если учесть, что мир по примеру «страны долгожителей» Японии стремительно стареет, а человек все больше возводит свои права в абсолют, то разговоры о легализации эвтаназии, уверена, будут затеваться чаще и чаще. Пусть не у нас. Но набирает же бешеные обороты такой бизнес, как «суицидальный туризм» (клиентом которого, собственно, и стал профессор Гуддол)! В Швейцарию за последней дозой снотворного едут туристы более чем из 30 государств. И не только неизлечимо больные или глубокие старики. Все желающие. Причем поражает будничность: типичный тур начинается с прибытия в Цюрих, далее предлагается посетить некоторые достопримечательности. И только потом осмотр у врача, консультация юриста и подписание необходимых документов. В среднем эвтаназия обходится в 4 тысячи евро, существуют даже гранты для малоимущих! Вот это, Роман, никак не укладывается у меня в голове. Если все будет так красиво и легко, то не получим ли мы в итоге новую моду, которая будет только усиливать давление на самых слабых и подталкивать их побыстрее уйти из жизни? И в один прискорбный день иного конца человек уже не сможет себе и помыслить?
Людмила ГАБАСОВА.
gabasova@sb.by
Наш курс — человечность
Людмила, у меня были близкие люди, которые уходили из жизни весьма тяжело. Но даже видя их страдания, я ни на секунду не задумался о том, что искусственно вызванная смерть могла бы облегчить эти муки. Мне даже не пришлось размышлять, почему мысли об эвтаназии не приходили в голову. Ибо слишком очевидны причины. Они лежат на поверхности.
Во–первых, самым мощным отрицателем «самоубийства с врачебным содействием» является надежда. Я почему–то верил, что вот–вот произойдет чудо, родному человеку полегчает, он откроет глаза... Ведь нередко в самых безнадежных ситуациях вопреки прогнозам врачей случается необъяснимое исцеление. Не так давно заслуженный белорусский врач Олег Прасмыцкий делился подобной историей: «Однажды пришлось лечить мужчину с множественными травмами после автокатастрофы. Человек пережил несколько длительных хирургических вмешательств, потерял много крови. Искусственная вентиляция легких проводилась полгода. За время лечения ушла жена, забрав маленькую дочь: она была уверена, что муж умрет. Имущество было распродано. Только мать поддерживала больного сына. Мужчина выжил». Думаю, будь в Беларуси разрешена эвтаназия, на каком–нибудь сложном этапе лечения могло быть принято роковое для этого человека решение... А вспомни судьбу Солженицына? Заболев раком желудка, он, по сути, вышел из лагеря умирать — злокачественная опухоль была неоперабельна. Но вместо быстрой гибели исцелился, стал нобелевским лауреатом и дожил до 89 лет.
Во–вторых, важна религиозная причина отказа от эвтаназии. С точки зрения Церкви любое самоубийство, вне зависимости от его обстоятельств, является непростительным грехом. Причем этот грех падет не только на неизлечимо больного человека, но и на его родственников, принявших решение о допустимости последней инъекции или отказа от продолжения борьбы за жизнь.
В–третьих, пусть в каких–нибудь Нидерландах не задумываются, на что толкают собственных врачей, а у нас все отлично понимают, что законы об эвтаназии отрицают саму суть медицины. Призвание медиков — спасать жизнь и облегчать боль. При любых обстоятельствах. Заставлять их осуществлять «гуманную смерть» — то же самое, что принуждать их отказаться от клятвы Гиппократа. Это вызвало бы просто массовый уход докторов из профессии, о чем они уже не раз заявляли во время многочисленных обсуждений морально–этической стороны проблемы. Любая человеческая жизнь — и не важно, на каком там волоске она держится, — для врача священна. Кстати, именно эта причина заставляет медиков отказываться и от содействия в искусственном прерывании беременности.
В–четвертых, предоставление государству и здравоохранению легального права на убийство (давай называть вещи своими именами) чревато вероятными злоупотреблениями. Даже в самых развитых европейских государствах, где узаконена эвтаназия, уже фиксировались случаи, когда это право использовалось для маскировки банальной врачебной халатности или неправильности диагноза. В США бывало, что ради получения наследства здоровые родственники убеждали больных, что тем крайне необходимо срочно уйти из жизни... А полицейские эксперты справедливо опасаются, что можно получить увеличение числа корыстных убийств, задрапированных под «гуманное избавление от страданий». Неужели нам было мало «черных риелторов»?
В–пятых, у нас твердо сказали свое слово законодатели, однозначно установив, что, цитирую закон: «На территории Республики Беларусь осуществление эвтаназии, в том числе с помощью медицинских, фармацевтических работников, запрещено». Причем ответственность предусмотрена и за побуждение к этой мере.
Это далеко не весь список возражений против «искусственной смерти». Я перечислил основные причины, которые заставляют миллионы людей во всем мире уповать на прогресс, развитие медицины и Божью милость, а не на смертельные препараты.
Беларусь четко и определенно взяла курс на человечность, то есть на сложное, дорогостоящее, но по–настоящему гуманное развитие паллиативной помощи. Возможно, сторонники эвтаназии считают, что было бы куда проще избавиться от тысяч больных людей, быстренько «облегчив их страдания» и списав на кладбища. Но, к счастью, мы идем другим путем. За последние годы во всех регионах страны и даже в части районов возникли хосписы — медико–социальные учреждения, где людям помогают облегчить страдания. Сейчас эту систему, которая лет десять назад насчитывала всего несколько десятков коек, можно описать другими цифрами: более 320 специализированных коек, 15 отделений, 10 амбулаторных кабинетов и 9 выездных служб. И это вовсе не завершение работ: прямо сейчас в Минске бывший санаторий–профилакторий МТЗ реконструируется под новое здание больницы паллиативного ухода. Этот объект планируется сдать уже в текущем году. Вскоре новый хоспис появится и в Бресте. В этих учреждениях будут просторные палаты, квалифицированный персонал, необходимые лекарства и методики для облегчения страданий неизлечимо больных людей. Для облегчения самой жизни, а не способов ухода из нее. Надеюсь, что после таких проявлений настоящего государственного и общественного гуманизма в Беларуси даже не возникнет разговоров об эвтаназии.
Роман РУДЬ.
rud@sb.by
