С певицей Натальей Дементьевой мы познакомились очень давно. Как человек, безгранично преданный Беларуси, она раскрылась в тревожном 2020-м. Сегодняшний наш разговор — о творчестве, путях становления и о том, как быть и поступать артисту в минуты сомнений и потрясений.
— Как ты пришла именно к оперетте, музыкальному театру?
— Даже не догадывалась, что сюда попаду. С детства, сколько себя помню, пела. Первое впечатление — детский сад, сцена какого-то Дворца пионеров и я пою «Солнечный круг». Учиться пошла в музыкальную школу № 33, одну из ведущих в Витебске, с вокально-хоровым уклоном. Меня тогда уже называли не иначе как Наташка-артистка, я на ступеньках нашего подъезда давала концерты: просто выходила и пела бабушкам на лавочках все популярные песни 1970—1980-х. То есть выбор, кем быть, передо мной не стоял: всегда говорю, что профессия выбирает артиста, а не наоборот.
Первый музыкальный фильм, который запомнила наизусть, — это «Сильва» Яна Фрида. Когда видела его в программе, то из бабушкиного шкафа вытягивала весь тюль, обматывалась им, делала себе платье, шляпу — и пела вместе с актерами наизусть. Точно так же я знала и «Летучую мышь», и «Принцессу цирка» — все советские картины-оперетты. Так что «Сильву» я помню столько же, сколько помню себя, и пою ее у нас в театре. Только платья теперь мне шьют красивые.— С таким бэкграундом получается, что музыкальный театр для тебя был неизбежен…
— Я окончила Витебское музыкальное училище, причем вокальное отделение в тот год студентов не набирало. И мне сказали: иди на хоровое. А я тогда даже не знала, что это значит. Оказалось, дирижер хора. А это (помимо вокала) масса профессиональных знаний. Правда, технология в хоре другая, очень зажата гортань. Когда я поступила в консерваторию, мой педагог Любовь Каспорская долго работала над тем, чтобы снять этот зажим... Ну а на втором курсе объявили прослушивание в музыкальный театр. Пришла, спела, и мне сказали: вы еще очень юная. Тогда я попросила: знаете, мне нужна работа, возьмите меня в хор! И полтора года проработала в театральном хоре. А затем ставили «Баядеру» Кальмана, в которой партия Одетты — для очень высокой тесситуры. И я ее спела. Но больше не умела ничего: ни ходить, ни играть, ни говорить так, чтобы меня было слышно в последнем ряду. Единственно, что молодая, высокая и стройная. И тем не менее меня перевели в солисты. А учиться работать на сцене пришлось еще лет пять. Сейчас вспоминаю ту мою первую «Баядеру» и смеюсь. Кстати, когда-то народная артистка Людмила Колос мне сказала: «Опера — это не ваше, а вот оперетта…» И того же мнения придерживалась Каспорская. Я тогда была замужем за Петром Елфимовым, и она говорила: «Петя будет звездой эстрады, а ты — оперетты». Слушала ее и думала: какая звезда, о чем вы! Ведь чем больше учишься, тем больше понимаешь, что петь ты не умеешь, что это трудно…
— А многие считают: чего там уметь — бери и пой.
— На самом деле мало кто представляет, насколько это физически затратно и сколько сил уходит только за время обучения. Во-первых, не всем Господь дает «иерихонскую трубу», во-вторых, голос еще нужно обучить. А это не игра на инструменте. Человеческий голос — это психология, психофизика, нервы… И не факт, что тот, кто поступил даже с самыми замечательными данными, в итоге будет петь. Бывают люди необучаемые: как с ними ни бейся, не получается голос «собрать» и довести до нужного уровня. А, допустим, если у сопрано нет ноты до третьей октавы, то ни в одном театре делать нечего: это рабочая нота. И люди даже с очень красивыми тембрами, но неспособные к учебе, не доверяющие педагогу, в результате не попадают на сцену.
— Пересматривала недавно «Охоту на гауляйтера», где ты тоже сыграла, — хороший военный сериал. Но после 2020 года не могу отделаться от мысли, что как-то это взаимосвязано: сыграл порядочного человека — таким же остался в жизни, сыграл полицая — стал предателем… Вот и скажи: это роль прорастает в человека и подчиняет его себе или это артисты выбирают близкие себе роли?
— Актеры — люди суеверные и вообще мистики, потому что хорошее воображение — одна из необходимых черт для нашей работы. Есть какая-то метафизика жизни, и мне кажется, что как-то все взаимосвязано. Когда играем отрицательные роли, мы их для себя оправдываем: почему мой герой так поступает, что с ним произошло, как он стал таким и пришел к определенным поступкам… Это входит в работу над образом, которую ведет каждый актер. И есть то, что мы несем из-за кулис на сцену. Актеры, если честно, страшные люди. Они (даже когда происходит в жизни что-то тяжелое и ужасное) накапливают свои переживания и ощущения и в нужный момент достают воспоминания. Понятно, что страсти, которые играют на сцене, отличаются от испытанного в жизни, но мы используем пережитый опыт. Вообще, нередко то, что я играю, отражается в жизни и наоборот. Иногда трудно понять: то ли жизнь моя происходит на сцене, то ли перипетии сюжета приходят в реальный мир. Те же моменты, ощущения, события… И в реальности, когда что-то происходит, я иногда себя ловлю на мысли: «А как бы я это сыграла?»
— Такое чувство, что многие из наших деятелей культуры в какой-то момент просто заигрались. Играли в «революцию» и сделали в итоге глупость. Получили свои сиюминутные аплодисменты, а потом жизнь их смяла.
— Многих обманули. «Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад…» — есть и такой момент. Опять же, актер — очень зависимый человек, очень эмоциональный, которого легко зажечь какой-то идеей. Не зря ведь двигателями всех социальных потрясений были творческие люди. Понятно, кто за ними стоял, но романтиков легче всего эмоционально раскачать.
— Вот сейчас мы ситуацию, аналогичную нашей в 2020 году, наблюдаем на примере России: бегут за рубеж раскрученные фигуры, говорят на прощанье гадости... Даже со стороны смотреть на это тяжело.
— Звезды заиграны еще в чем — в своей уверенности, что они такие великие, что имеют право на эскапады и выпады. Да, наверное, когда у тебя очень много денег и большая популярность, ты можешь в любой момент куда-то уехать. Мне кажется, здравый смысл должен быть всегда.
Я понимаю это прекраснодушие «мы за все хорошее против всего плохого», но если ты ничего не знаешь об истории, о том, что происходило раньше и происходит сейчас, то нужно помнить: эмоции — пьяный командир.Да, нам свойственна гиперэмоциональность, однако в важных моментах (таких, как будущая жизнь и самое существование государства) должны у людей быть, наверное, размышления более глубокие, чем «Ах! Мы сейчас все сметем, и будет прекрасно!»
— Даже нынешняя непростая для всех международная ситуация — повод задуматься. Мы же понимаем, что она сложилась не за один год.
— Это вопрос двух мировоззрений — западничества и евразийства. И опять, как и в прошлом, стоим ровно посредине. Мы пострадали в 1991-м, когда распался Советский Союз. И счастье, что нашему Президенту удалось сохранить то лучшее, что в нем было. Я не знаю, как он смог, как ему хватило сил сберечь и социальную сферу, и бесплатное образование. Да, ползучий капитализм — он есть и у нас. Но я очень надеюсь, что это никогда не будет тот капитализм, когда ты можешь подыхать на улице, а к тебе даже не подойдет никто. И надеюсь, наша жизнь никогда не будет похожа на то, что столько лет выстраивали в Украине.
— Происходящее с этой страной — больная тема, наверное, для всех: мы там бывали, у каждого найдутся друзья, родственники…
— Я была прошлым летом в Украине — ездила на фестиваль О-fest, который ежегодно проводит театр оперетты в Киеве и Буче. Впервые за девять лет они вдруг пригласили белорусов. И не скрою, ехала туда, как советский спортсмен в капстрану. Готовилась к этой поездке, потому что понимала обстановку и какие настроения там царят. Сейчас осознаю, что закрытие границ в пандемию коронавируса было просто репетицией перед нынешними событиями. Мы ехали с нашим консулом на посольском автомобиле, пересекли границу. Санитарная зона несколько километров, и вдруг смотрю: стоит выжженный остов легковой машины. Едем дальше. Вижу солдат в экипировке, которые из мешков с песком и железяк сооружают укрепленные блокпосты. Спрашиваю: «А это зачем?!» — «Готовятся». К чему, к войне с нами? Непонятно к чему, но они готовились. Это был июль 2021 года. Я видела все это, и у меня уже тогда пробегал холодок по коже. Но все-таки думала: может, украинцы еще очнутся. Конечно, все мы надеялись на лучшее, что, возможно, обойдется. Но где-то понимали, к чему все идет.
— А какие впечатления от поездки, от общения с коллегами по цеху?
— Украинцы принимают хлебосольно, этого не отнять. Но за столом в шикарном ресторане, где собрались представители минимум пяти стран, в первый же день зашел разговор, где, что у кого происходит. А у всех ковид, никто почти не работает, театры закрыты. Дошла очередь до меня. Мы, говорю, закрывались всего на месяц, у нас идет работа, ставятся спектакли, и народ на них ходит, на гастроли мы ездим… А куда ездите? — В Россию. И что тут началось!.. «Поганая рашка» — это самое мягкое, что звучало из уст директора театра и главных специалистов.
— То есть людей вроде бы тонких и интеллигентных, занимающихся искусством.
— На следующий день мне говорят: вот, мы так были за вас горды в 2020-м, когда вы начали майдан… Тут я даже ничего отвечать не стала. Понятно, что говорить в такой ситуации бесполезно. При этом общалась с простыми людьми, и у них совсем другое отношение: «Не дай вам бог того, что с нами произошло в 2014-м!»
— Это объяснимо: Запад вливает немалые средства в украинских деятелей культуры, чему многие завидуют.
— Да, Киев и культура — отдельные статьи расходов, то, во что вкладывают западные деньги, чтобы обеспечить лояльность. Например, шикарный ремонт театра оперетты сделали, вложили пять-шесть миллионов долларов, если не больше. Артистам хорошо платят. А вот у простых людей зарплаты совсем другие. Честно говорю: мне было очень неприятно, до такой степени ощущала себя там чужеродным элементом. Уважаю и украинскую культуру, и гостеприимство, но с чем пришлось столкнуться… Поэтому назвать эту поездку приятной не могу. А какой Киев грязный! Помню, когда побывала в первый раз в парижском метро, от города Парижа, крыс, которые бегали по улицам, обилия грязи и вони была в ужасе. У нас переходов таких не осталось, какое там метро! Так вот такие же раскрашенные переходы в Киеве: страшные, все расписанные граффити, кругом бомжи. И это столица, а выедешь из города — вдоль дорог бетонные остановки советского образца, вокруг них разбросан мусор по колено. Молчу про разбитые дороги. Я думала, что от нашей машины останется один руль (как у Волка в «Ну, погоди!»), мне так жалко было автомобиль! И только когда мы пересекли, наконец, белорусскую границу, выдохнула с облегчением. Помню, как радовалась при виде наших родных ухоженных пейзажей. Еду и думаю: нет, больше я туда не хочу!
— Что делать людям искусства сейчас — вот в этом тревожном, неспокойном мире?
— Искусство вечно, но сам артист на самом деле очень зависимая единица. Поэтому что мы можем — нести людям радость, это наша основная задача. Можем воспитывать душу человека. Но воспитание души тоже вопрос деликатный: а чем и как это делать? Так, как в Украине, — крайней националистической идеологией либо питать душу все-таки гуманизмом? Сейчас ведь наши оппоненты так легко все переворачивают, запросто могут сказать на белое, что оно черное. И то, что мы видим, — перевернутый фашизм, хотя о том, что так будет, говорил, по-моему, еще Черчилль.
Так получается, что мы бок о бок с русским народом на протяжении веков каждые 100 лет вынуждены повторять один и тот же подвиг.И хотелось бы пожить спокойно, но не выйдет: как идти против истории? Все давно было очевидно. Что, разве никто не читал Бжезинского? Не был в курсе плана Даллеса? Да, в конце концов, если на протяжении столетий «цивилизованная Европа» идет на нас войной, почему сейчас кто-то решил, что все иначе? Меня это больше всего удивляет. Насколько люди должны быть слепы и необразованны, чтобы верить в иное.
— Ну, в 1991-м мы тоже верили, что все нам добра желают. И не верили тем, кто пытался открыть нам глаза. Даже сейчас, когда третья мировая, по сути, уже идет, многие надеются, что лично им шевелиться не придется и вот-вот все будет, как раньше.
— Не будет. Но поражает неверие: «Ой, что вы такие параноидальные, нам же все добра хотят!» Я всегда спрашиваю: вы действительно настолько наивны?
— Мы говорили о чувствах, которые раздирают актеров. Но ведь любовь к Родине — это тоже эмоция.
— А любовь разная бывает: вот люблю свои березки и травку, люблю это небо, люблю драники, васильки, аистов… Это наивно. Это пастораль, это мелко!
Для меня любовь к Родине — нечто намного более глубокое, а если надо, то и воинственное. Не просто любование речками и озерами, а понимание, что если будет нужно защищать свою землю от врага, то я буду ее защищать.— Что ж, у артистов в годы Великой Отечественной войны был свой фронт: вспомним концертные бригады, выезжавшие на передовую…
— Я и сейчас буду рада помочь своей стране всем, чем могу. А могу я петь. Так что зовите, я готова.
ovsepyan@sb.by
