Показательно, но в Покрашево никто не пытается заниматься самолечением. Если даже хоть немного приболел, дорога одна — к Сергею Ивановичу. 89–летний фельдшер здесь и за терапевта, и за педиатра, и за окулиста, и за лор–врача, и даже за аптекаря — есть соответствующая лицензия.
— Врач на селе лечит человека, а узкий специалист в городе — органы. Окулист посмотрела глаза, но не обратила внимания, какая у тебя температура. Есть конъюнктивит — выписала капли и будь здоров. А я многих из более чем трехсот своих пациентов знаю с рождения. Какая у кого наследственность, кто чем болел, даже чем их бабушки болели. Пятое поколение уже лечу!
Вот и сельчане за долгие десятилетия привыкли: доктора разыскать проще простого, трубку телефона снимет и ночью (сам он, впрочем, признается: сейчас в это время уже не беспокоят — слишком мало осталось на участке детей, то ли дело раньше!), в помощи не откажет, пусть и болячка окажется надуманной. Даже график работы своего ФАПа построил так, чтобы удобно было не только пенсионерам, но и работающим односельчанам, и школьникам.
— Рабочий день у меня начинается в 9.00, — вводит в курс дела старейший фельдшер в стране. — До 12.00 я на приеме, в ФАП вернусь к шести вечера и пробуду там до половины восьмого. А днем обязательно обхожу больных. Есть вызовы или нет, все равно иду. Обязательно пешком. К пенсионерам, инвалидам, одиноким, деткам. Кстати, старше меня всего четыре женщины на участке. Кому давление померить, кому укол сделать (рука у меня нет, не дрожит!), кому таблетку принести. У кого просто о здоровье справиться. И им внимание, и мне полезно. Двигаться нужно постоянно. А еще обязательно делать зарядку. Каждое утро я уделяю ей по полчаса. И пациентов своих учу. Показываю как. Считаю, что это одно из лучших средств для лечения артроза. Вот сейчас все старики жалуются: руки, ноги болят. Если бы все делали зарядку, то и жалоб было бы меньше.
Сергея Ивановича односельчане характеризуют одной емкой фразой: «Золото, а не доктор». А я слушаю, как фельдшер Шкляревский попал в медицину, и понимаю: благодарить за это они должны в том числе стечение обстоятельств.
— В 1944–м попал в Ленинград и работал в электротехнических железнодорожных мастерских — к этому была тяга. Строили под Тосно железнодорожный мост, месяц жили в бараках. Голод, холод... В Ленинграде думал и остаться. Но как–то проспал на работу. А в послевоенное время с этим было строго, дисциплина железная, могли и под суд отдать. В общем, я смалодушничал и убежал с дядькой в Воронеж... Никто меня не искал. Через месяц вернулся домой, в родную деревню, окончил седьмой класс и поступил в бобруйскую фельдшерско–акушерскую школу. Почему именно туда? За компанию. Многие из класса туда пошли. В итоге стал прилежным студентом, у меня все получалось, был одним из лучших в группе...
Втянулся в профессию и не жалеет. И спустя почти семьдесят лет с высоты своего опыта не понимает, на что жалуются его более молодые коллеги:
— На участке в первые годы моей работы было около 2.800 человек. Примерно 800 детей. Более 200 инвалидов войны со всевозможными ранениями. По 70 родов в год — и большинство на дому. Я и сейчас их принять готов. В нашем родильном отделении тогда было всего 10 коек, а в Слуцк, как сейчас, не возили. Причем всякие бывали случаи. Порой казалось, поседеешь за ночь. Скажем, родился ребенок: хороший такой, четыре килограмма, с черненькими волосиками, но послед не отошел... Условия — антисанитарные. Помогает одна бабка горбатая... До больницы 10 километров, а счет на минуты... Сколько литров крови женщина потеряет? Я рискнул, хотя как фельдшер права делать этого не имел: облил руку йодом и выскреб послед... Спас жизнь мамы двоих детей. Она и теперь жива. Каких только болезней мы не видели! Лютовали корь, коклюш — это страшно. Мотался круглые сутки. Когда издали всесоюзный приказ — резко сократить инфекционные заболевания вплоть до ликвидации, — всех детей нужно было привить. А как это сделать? Уговорить нужно было маму, бабушку, потом само дитя достать из–под печки... Через месяц — снова. Через полгода — опять. Получилось. Спустя 10 лет мы уже не знали, что такое дифтерия или тиф. В том числе за это мне тогда и присвоили звание Героя Социалистического Труда... Так вот по сравнению с теми годами сейчас доктора отдыхают.
Да и к людям, говорит Сергей Иванович, нужно относиться добросовестнее, добрее. Даже к тем, кто злится, хамит и кричит.
— Я никогда не мщу, обид не запоминаю. И не могу представить, что кто–то из пациентов может хамить. Я, конечно, всю жизнь проработал в одном месте, и меня тут каждый знает, но рассуждаю так: а чего вы хотите, если к больным относитесь по–казенному? Каждая психология требует своего подхода.
Возможно, поэтому фельдшер Шкляревский не устал. И на пенсию не собирается. Да и саму деревню Покрашево без ее колоритного доктора уже, наверное, не представишь.
— Я не прошу, чтобы мне продлевали контракт, наш главврач делает это сам. Да и люди боятся, что я уйду. Ведь, скорее всего, нового никого не пришлют, а ФАП закроют. Деревню передадут врачебной амбулатории. Она всего в четырех километрах отсюда. Мне и самому страшно подумать, что я не буду работать. Что тогда буду делать? Выходной придет, а я не знаю, за что взяться. Телевизор все время смотреть? Газеты перечитаешь, работу по дому переделаешь... Здесь же деревня, у меня еще и огород есть. Все равно тянет в мой ФАП. Привычка... Работа — это моя жизнь, это возможность общения, знать все новости вокруг: как дела на производстве, что в колхозе творится, как урожай. Хотя «просто поговорить», как пенсионеры в городе, на селе к доктору не приходят, на это просто нет времени.
deu@sb.by
