Чем грешили, тем и отвечать будут – так, кажется, в Библии?

Нет-нет, да и кажется мне, что анекдот про белоруса, что «прыцярпеуся», у протестунов потихоньку начинает сбываться. Стоят они, потерянные (вернее – найденные), перед камерой на фоне двери и гундят: «попу-утал, не бу-уду, прасци-ице». И, похоже, понемногу привыкают. 

Надо бы взбодрить. Ведь смотрите: те же простотутбайки Золотова и Чекина не задержания боялись больше всего. Не камеры, суда и колонии. А предложения, что надо бы их просто выпороть. Розгами. Вот на этом-то они и сломались. Воображение, думаю, помогло: как представили, так и потекло. 

Тот же Можейко, что задержан за разжигающий заголовок в «КП», оказывается, собрался в СИЗО «книгу писать». На Сунгоркина надежды никакой, книга – это не заголовок, это долго, можно предположить – годы. Так пусть бы он ее писал клинописью. На камнях. Выцарапывая дырявой ложкой. Такая книга, глядишь, и стала бы скрижалью покаяния. 

Про истопника, флейтистку и плохой знак многие уже читали («Осень… Дзяды скоро»). Вот в таком примерно ключе и подбирать индивидуальные епитимьи. Чтобы каждому – по делам его. А то ведь они хотели «люстрировать, интернировать, на колени поставить», а как пришло время отвечать, так «пасты нет, письма не пишут, жарко в котельной». У Кныровича вон вообще – «после колонии здоровье стало гораздо лучше, чем было», как, скажи, в санатории задаром побывал. 

А надо, чтобы почувствовали. Чтобы дошло. «До ума, до сердца, до печёнок. И остального гнилого ливера».   

Проще всего с болтунцами, карбалевичами елисеями, шрайбманами-фридманами и прочими оналитиками: языками. Пусть языками метут улицы, должно неплохо у них получаться. Теми самыми языками, которыми поганили страну, пусть вылизывают места заключения. До кошачьего блеска.

А теперь я знаю, и что надо делать с каждым беглым коллаборантом после поимки. Особенно с теми пособниками, кто из диаспор. Особенно с лондонскими Коллезиными (Халезины и Коляды). 

Новость, как говорится, дня: «В английском Глостершире в больницу поступил пациент с застрявшим в его прямой кишке снарядом противотанкового орудия (17 на 6 см)». Медики увидели – и вызвали полицейских. Те взглянули – затребовали саперов. Снаряд был извлечен, пациент выписан, город уцелел. Хотя мог ведь и подумать что-то вроде «ученья идут». 

Так вот. «Мужчина назвал себя коллекционером военных трофеев». Нуштош. А Коллезины, скажем, – коллекционеры санкций против своей бывшей родины. Они даже санкционный офис пытались параллельно всяким штабам открыть – и чтобы накладывать, и чтобы торговать откладыванием. Коллекционируя – фунты для себя, санкции для нас.   

Поэтому каждую санкцию нужно скрутить в трубочку 17 х 6 см и засунуть… ну, вы понимаете. Каждую. Одну за одной. В коллекционные места.  

На чем их распечатать, надо либо предоставить решать самим попавшим под санкции. Либо использовать стандартную гербовую бумагу, английскую, чтоб не было споров. Размер указан. 

После чего можно вызывать фотографов, подельников, активистов фейсбука, медиков и саперов, именно в таком порядке. Саперов потому, что если Коллезины в процессе все же лопнут от злости, то забрызгают всех в немаленьком радиусе, столько альбиона у них уже скопилось. Есть опасность ядовитого заражения. 

А чтобы не ждать, раз, и потренироваться, два, можно начать с минского англофила Юрика Халезина – братэлло, поплечника, отважно-интеллектуальную тварь, судя по его фейсбучику. Он столько раз грозился взорвать гэны рыжым, что можно даже начать с аналогичного противотанкового снаряда. 

В данном случае «аналогичного» - изысканная игра слов, так ценимая настоящими англичанами. Из Глостершира, например.  

Уж простите, накипело.