В жерновах репрессивной машины жертвы и обличители менялись местами

И вот мы снова в фонде № 500 Белорусского государственного архива–музея литературы и искусства, где хранятся документы Виталия Скалабана. Перебираю записные книжки, страницы дневника. Виталий Владимирович подробно записывал все этапы своих расследований. А когда писал о творческих вечерах, со скрупулезностью архивиста перечислял не только имена всех выступающих, но и тех, кто не пришел, кто опоздал.

Круг его интересов огромен. Вот зацепился за тайну псевдонима М.Осьмак. (Здесь и далее орфография оригинала. — Л.Р.)

«13.12.80. Трэба паглядзець пр. Грынчанка, Лойкi (...) пра М.Багдановiча. Паслаў пiсьмо З.Верас, уклаў i артыкул М.Осьмака (...)».

«18.12.80. У Я.Саламевiча няма звестак пра М.Асьмака. «Дзяннiца» ёсць у бiблiятэцы АН БССР у аддзеле рукапiсаў (...) Чытаю «Дзяннiцу» — i ўпэўнены, што гэта артыкул Багдановiча».

Статья, которую упоминает Скалабан, — это «Агляд працы за першы год Мiнскага аддзела беларускага таварыства для помачы пацярпеўшым ад вайны». Виталий Владимирович отыскал его в газете «Дзяннiца» 1916 года, опубликовал. И в конце концов установил, что его подписал фамилией своей бабушки М.Осьмак Максим Богданович.

Зацепки для исследований он хватал везде. Вот бросается в глаза фраза: «Верш М.Аўрамчыка пра перанос урны з прахам Я.Купалы. Вось дзе тэма!»

И работал невероятно много: «9.12.80. Ноччу скончыў артыкул для «ЛiМа» «Купалавай падпiсаны рукою».

А вот две папки с материалами, посвященными биографии белорусского искусствоведа Антона Усса. Виталий Владимирович сделал о нем много публикаций, в частности о переписке с Якубом Коласом. Но документов много, стоит пересмотреть.

Показания поэтессы

Читать архивы трагических времен тяжело. Ведь ученый должен сохранять бесстрастность, объективность. А когда видишь, как люди в желании спастись топят друг друга, причем убеждая себя в правоте... Упомянутый Усс тоже не был исключением и отметился весьма одиозными заявлениями.

Перебираю документы... Глаз цепляется за строки из автобиографии Усса, где он рассказывает о своих злоключениях. Уехал от травли из Минска в Ленинград, там заведовал отделом русского искусства XIX века в Государственном Русском музее. Но, как утверждает Усс, его подставили троцкисты: был арестован за «дискредитацию мероприятий Советской власти по вопросу об отмене карточек». В ответ на кассационную жалобу дело стали дорасследовать.

«Новые свидетели из работников музея обо мне ничего не могли сказать худого, но среди свидетелей нашлась одна белорусская девушка, некто Зинаида Бандарина, и та сказала, что как будто я, будучи в Белоруссии, был связан с нацдемами и критиковал руководство белорусских писателей, говорил о председателе Союза белорусских писателей, о тов. Климковиче, что он не говорит, а поет, как псаломщик. Это было очень глупо и смешно, тем не менее это послужило серьезным обвинением меня и на основании этих материалов мне снова дали 5 лет исправительно–трудовых лагерей. Я страшно был возмущен этой нелепой, бессмысленной комедией, но убедился и понял, что против жала клеветы средства нет и смирился (...) год пробыл я в Ленинградской тюрьме, пока судили да пересуживали меня несколько раз, а затем 4 года я пробыл в исправительно–трудовых лагерях в Ухта Печоре».

Интересная подробность! Которая заставляет вспомнить о прекрасной, но забытой поэтессе. Зинаида Бандарина издала только коллективный сборник с Н.Вишневской и Е.Пфляумбаум в 1926 г. и сборник «Веснацвет» в 1931–м. Затем — долгий творческий перерыв. В начале 1930–х Зинаида поехала учиться на литературно–сценарный факультет Института кинематографии в Москве, затем стала аспиранткой Государственной академии искусств в Ленинграде. Тогда ее и привлекли свидетельницей по делу Усса... Как расценивать ее свидетельство? Согласитесь, если бы Зинаида Бандарина хотела «утопить» искусствоведа, аргументы нашлись бы пожестче, чем почти анекдот о сравнении председателя союза писателей с псаломщиком. А представьте, в каких обстоятельствах давались показания, в каком ужасе была девушка! В автобиографической повести Зинаида напишет о времени учебы в Ленинградской аспирантуре: «(...) Произошло событие, надолго поразившее мою душу и на много лет выбившее меня из творческой колеи. Лучшие мои товарищи в Белоруссии были арестованы и высланы как враги народа. Я не верила, что они могут быть врагами, и не скрывала своего мнения. На этом отыгрались карьеристы, мне на бюро комсомола было предъявлено обвинение — связь с врагами, скрытие социального происхождения».

Бандарину исключили из комсомола. Она чувствовала себя изгоем. «Домой о случившемся не писала, на каникулы не ездила и даже не знала, что стряслась беда — арестован отец».

Поэтесса уехала в Москву, а когда началась война, пошла санинструктором в Панфиловскую дивизию, была ранена. После войны заведовала филиалом музея Янки Купалы в Вязынке, написала книгу о Купале, которого знала с детства.

Журнал на плахе

Когда мелет кровавая мельница эпохи свой помол, трудно судить попавшие меж жерновов зерна. Впрочем, можно сказать и о том, что, прежде чем попасть между теми жерновами, многие по очереди лили воду на лопасти этой мельницы. Иногда думаешь: стоит ли открывать все архивы? Ведь там есть материалы, разрушающие наши представления даже о самых авторитетных деятелях.

Как ломает людей эпоха, подтверждают еще два документа из материалов к биографии Антона Усса.

В апреле 1946 года прошло заседание оргбюро ЦК ВКП(б), рассмотревшее вопрос о деятельности управления пропаганды. Сталин тогда заявил, что худшими советскими журналами являются «Новый мир» и «Звезда». Редакции изданий «почистили», а заодно то же устроили и во всех журналах Советского Союза. 7 августа 1946 года Председателю Верховного Совета СССР Жданову поступила докладная записка «О неудовлетворительном состоянии журналов «Звезда» и «Ленинград» с разбором «идеологически вредных и в художественном отношении очень слабых произведений». В качестве примера приводились «полное пессимизма» стихотворение Анны Ахматовой «Вроде монолога», рассказ Зощенко «Приключения обезьяны», «малохудожественные, идейно порочные» произведения Сергея Варшавского, Михаила Слонимского, Ильи Сельвинского. 14 августа 1946 года появилось постановление оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград». Разумеется, в БССР старались не отставать от линии партии, тем более направление указали: 10 августа 1946 года в газете управления пропаганды ЦК ВКП(б) «Культура и жизнь» появляется статья «Скучная проза и восторженная критика», в которой изобличается журнал «Беларусь».

Один из пунктов обвинения — опубликованная в «Беларусi» статья А.Усса, потому документы и попали в папку фонда № 500. 1 октября 1946 г. под председательством самого П.Пономаренко собирается бюро ЦК КП(б) Белоруссии, на котором рассматривается вопрос о злополучном издании и его редакторе И.Гурском. Просится для цитаты пассаж, касающийся поэта Пимена Панченко (я ничего не меняю в тексте):

«ИЛЬЮШИН: Я обратил внимание на стихи, там изображается Панченко, видимо передает переживания собственной особы, искал тематику, отражал радости и борьбу народа и потом ему стало грустно и он впадает в пессимизм, потом ему опять стало весело и он не хочет задумываться над причинами этого, ему стало хорошо, рядом с ним спокойная жизнь, он ищет успокоения и находит в этом успокоение, если это его личные переживания, так зачем они нужны в журнале, если это приобретает жизненный характер, надо понимать к чему это дело клонится».

Нормальное критическое выступление? Заместитель Председателя Совета Министров БССР, главный редактор журнала «Бальшавiк Беларусi» Иван Макарович Ильюшин спустя несколько лет стал министром просвещения БССР. Своего предшественника Платона Саевича всячески изобличал, даже обвинил в пособничестве фашистским прихвостням. Хотя тот в качестве полкового комиссара прошел всю войну, в то время как Ильюшин находился в эвакуации в Ташкенте.

Затем разговор перешел на пьесу Кондрата Крапивы «Милый человек», которая была назначена «объектом для битья» в белорусском контексте.

«ИЛЬЮШИН: (...) Мало интересуются писатели культурной жизнью Белоруссии (...) был смотр первого симфонического оркестра, ведь ни одного писателя не было, какая–то замкнутость, откуда он будет черпать материал (...) Такая замкнутость имеет место в том же «Милом человеке», как показывают, что один только «Милый человек», а остальные все жулики (...) не может быть, что Крапива не в курсе, он ведь бывал на совещаниях, слушал, как же у него могло подняться перо.

ПОНОМАРЕНКО: Председателя горсовета купил зажигалкой и водкой. Клевета настоящая, клевета на наших советских работников, от первого акта до последнего, все подлецы».

А Кондрат Крапива, кстати, сам весьма отличился в выявлении «врагов народа».

Характерна короткая возмущенная реплика Пономаренко: «Пишут как вздумается».

Затем последовало «Постановление Центрального комитета КП(б) Белоруссии от 24 октября 1946 года «О журнале «Беларусь», в котором отмечалось, что «общественно–политический и литературный журнал «Беларусь» ведется совершенно неудовлетворительно».

Под определение «идеологически вредные произведения» наскребается улов: «Журба i Монцiк» А.Алешки, «Жыў на свеце Лявон» и «Свае людзi» И.Гурского, «Клава» М.Лупсякова, «Апавяданне пра нястрымнае сэрца» И.Грановича, «Балбатун» Я.Мавра.

Любопытно, что в перечень попадает рассказ М.Климковича «Маленькая хмарка». Это тот самый Климкович, чью манеру говорить Усс сравнил с псаломщиком, что было вменено в преступление. Только теперь Климкович уже не был председателем Союза писателей БССР. Более того, в 1937–м он под давлением «проработок» и обвинений пытался покончить жизнь самоубийством — полоснул бритвой по горлу.

С тяжелым чувством складываю документы в папку. Кажется, что они там не умещаются, что обломки человеческих судеб корежат стопку страниц. Истории из архива Виталия Скалабана еще не закончены.

cultura@sb.by

В статье использованы материалы Белорусского государственного архива–музея литературы и искусства.