О прошлом
— Родителям вы сказали бы: если думаете отдать своих детей «в танцы», не делайте этого никогда. А что так?
— Нужно очень не любить детей, чтобы готовить им такую участь. Это очень трудно. Это тяжело! В самом медленном темпе, в совершенно непривычных позах для ног, рук и тела ребенок проводит первые 3 — 4 года. Это кошмар.
— А как же вы сами оказались в этом ужасе?
— Я такой древний — я помню Минск разрушенным. Вспоминаю, как ходил по развалинам на месте Дома профсоюзов. Мы жили на Красноармейской — нормальный рабочий район возле завода Кирова, отец там работал. У меня сугубо рабочая семья и все родственники.
— А ваша любовь к песне Moon River — это откуда?
— Я вырос на Днепре, знаю отражение луны в его течении, как ночью ходят баржи и виден их свет на реке, утренний пар над водой. А мы пацанами — какие там палатки, да еще финские! — лежим в шалаше на сене, внизу донки стоят на рыбу — и тишина. Всеобъемлющая завораживающая тишина.
О жанрах
— Вы не раз повторяли, что школа «спецмероприятий» в СССР, уровень правительственных концертов были гораздо выше, чем у самых помпезных нынешних фестивалей. А почему так?
— Немножко другой масштаб был. И уровень дисциплины. Было так: если сказали, что участвуешь, что тебя выбрали из многих кандидатов, то отказаться нельзя было ни под каким предлогом. В одном из концертов, который я делал, вдруг захотелось номер «Песняров». А они были на Дальнем Востоке — но назавтра приехали. Никогда не стоял вопрос «сколько стоит», репетиций было столько, сколько нужно, чтобы сделать хорошо. Сейчас делается из всего, что более–менее есть под рукой. А тогда для таких концертов номера специально готовились: заказ давался за полгода, шились костюмы, писалась музыка. Это поднимало уровень всех.
— И все получалось?
— Из задуманного (а я всегда или сам писал сценарий, или в группе, но как постановщик отвечал за все), — удавалось сделать 30 — 40%, это величайшее достижение. Привходящих мнений было достаточно много. В основном идеологических.
— Но государство — вправе ли оно диктовать условия творцам?
— Без вопросов. Считаю так: если тебе это не нравится, имей совесть и просто откажись. Но если ты в системе работаешь — будь добр, умей и подчиняться. Я очень много командовал, но у меня было и умение подчиниться, когда это необходимо.
— Есть ли жанры, которые вы не приемлете?
— Не могу так сказать. Допустим, работая худруком эстрады в филармонии, я стоял у истоков создания профессиональной рок–группы «Сузор’е». Или вот кто–то из нашего начальства побывал в варьете в Таллине и вернулся с вопросом: а почему у нас такого нет? Таллин ведь не больше Минска. Предложили мне попробовать. Я попробовал — и сделал программу. И в варьете минского ресторана «Каменный цветок» люди годами попадали «по блату», по записи.
— И что, у нас было, как в легендарном «Юрас перле» (ресторан в Юрмале, где начинала Лайма Вайкуле)?
— Думаю, пожиже. Сама сцена была неинтересная: там посередине столб. И все приходилось делать вокруг столба.
— Это же мы тогда не знали, для чего он нужен!
— Да. Совершенно скудное освещение, как такового практически не было. И не было той вольготности, которую могли себе позволить в Латвии, в Эстонии. Полуодетые, раздетые, перья там, обнаженные — никто даже не задумывался, что это можно. Мы были очень скромные.
— И остались такими?
— Да. Нельзя воспитывать в себе комплекс излишней полноценности.
О танцах
— Что сильнее — танец или песня?
— Вопрос даже теоретически сложный. На него даже хочется серьезно ответить.
— Попробуйте.
— Они одновременно зародились. Как только протяжный звук, кого–то позвать — это уже преддверие песни. А танец — это любое движение. И развивались они всегда вместе. Вот мы сейчас занимаемся сугубо хореографией, а в народном искусстве такого разделения не было, они были едины.
— Что такое белорусская культура, если ее танцевать?
— Наш хореографический фольклор, белорусский — он прибалтийский, по сути. Мы ближе к прибалтам, чем к кому бы то ни было.
— По танцам?
— По всему народному искусству. Нам очень подходит наше слово «павольны». Ведь очень легко попасть под влияние чужой, более яркой культуры. Тем более когда ты в пограничье, такие сильные этносы рядом: Украина, Польша, Россия. Можно заразиться немножко. Лучше этого не делать. Лучше самобытность сохранять, может быть, даже в ущерб какой–то — ах! — сильной зрелищности. Зато сохранить исконное.
— Но народ жаждет зрелищ. Давление публики — как ему противостоять?
— Очень просто: сделать хороший номер. Я сделал «Лянок». Мы его первый раз показали в зале Чайковского в Москве, а позже я в интернете нашел: «Белорусский народный танец «Лянок». И с калькой нашей музыки и наших костюмов он разошелся по всей России. «Касiў Ясь канюшыну» сделали «Песняры» — разошлось по всему миру. Сделай хорошо, вот и все.
— Есть что–то, чего вам сейчас иногда остро не хватает?
— Есть. Концертное пространство раньше было гораздо шире.
И напоследок
— Но если кто–то из родителей все же не послушает вас, какое напутствие ему дадите?
— Занимайтесь танцами все, особенно детки. Берите их с 4 лет, ведите в нашу школу танцев — в любом случае будет польза. Даже если они не вырастут знаменитыми танцовщиками, они будут любить и понимать танец. А это скрасит их жизнь.
— И, добавлю я, глядя на вас, на всю жизнь даст хорошую осанку.
— Не то слово!
ПРЯМАЯ РЕЧЬ
При создании хореографического номера не надо стремиться к тому, что все сразу поймут тебя во всем и безоговорочно. Хорошо, если все понимаешь ты сам. Если зритель понимает и принимает твое творение «по частям» (одним нравится музыка, другим — костюмы, третьим — идея или хореографический текст), этого вполне достаточно. Окончательный вердикт выносит время.
СПРАВКА «СБ»
Дудкевич Валентин Владимирович — народный артист Беларуси, режиссер, искусствовед, заслуженный деятель искусств БССР. Балетмейстер широкого жанрового диапазона, награжден орденом Франциска Скорины.
mukovoz@sb.by
