Никому не дано заглянуть в свое будущее: оно существует только в воображении. А вот переместиться в прошлое может каждый. Страна детства... Нет у нее ни пограничных застав, ни пропускной системы. Вспыхнет в памяти искорка — и ты уже там...
Дом кузнеца Ивана Мироновича Козавчука стоял на околице деревни Остромечево, что в 22 километрах от Бреста. Здесь в 1943 году и появился на свет второй по счету сын Алексей. Войну, конечно, помнить он не мог. Но как вместе со старшим братом Петей каждую субботу бегал на железнодорожную станцию Лыщицы встречать отца, в памяти отпечаталось.
Ивана Козавчука в 1944 году на фронт не мобилизовали, а направили как нужного специалиста в вагоноремонтное депо на станцию Брест–Восточный. Отработав шестидневку, Иван Миронович закидывал на спину вещмешок с кирпичиками черного хлеба и спешил на поезд. А на станции его уже поджидали сынки. Одной рукой отец обнимал ребятишек, а другой развязывал мешок. Достав буханку хлеба, отрезал детям по увесистому куску. О, какой бесподобный запах был у хлеба детства! А вкус его, как вкус к жизни, который Алексей ощутил в раннем возрасте. Уплетая хлеб–чернушку, братья следили за рукой отца. А рука, нырнув в мешок, извлекала кулек с конфетами–подушечками. Слипшись от жары, они превращались в сладкий ком. Но это никого не смущало. Ребята по–братски делили конфеты, не забывая и про маму.
Дети знали о романтической истории их родителей. Когда Иван и Ольга были еще совсем молодыми, их пригласили на любительский спектакль по пьесе Янки Купалы «Павлинка». Ольге предложили роль Павлинки, а Ивану — пана Быковского.
Спектакль получился на славу и стал для селян настоящим культурным событием. Отреагировали на постановку пьесы и польские власти. Со сцены звучала русская речь, и это было воспринято как вызов ополячиванию. Руководителя народного театра и исполнителя роли пана Быковского арестовали и отправили в Береза–Картузский концлагерь. (Печально известный концлагерь правительство Польши создало в 1934 году для изоляции коммунистов и людей, радикально настроенных к режиму.)
Несчастная «Павлинка» умоляла отца спасти любимого. Взяв свои сбережения, тот отправился к властям и... выкупил зятя. А происходило это в 1935 году.
Страна детства в хорошем человеке живет до последнего дыхания. Там столько света, тепла и беспричинного счастья, что всякая накипь на душе смывается мгновенно. И возникает странное ощущение, как будто жизнь только начинается, что нет никакого прошлого, и все, абсолютно все будет еще впереди...
Там творится духовный мир человека, складывается характер. Оттуда берут начало слагаемые личности. И коэффициент прочности закладывается тоже там. Может, чего–то всерьез и недоставало Алеше Козавчуку, но только не коэффициента прочности. Он у него был весьма высокий.
Когда в школе совершалось озорство или паче того — ЧП, раздавался грозный окрик: «Козавчук, к директору!» Считалось, что все нарушения дисциплины исходили от него. Потому искать кого–то другого не имело смысла. Что говорить, Алексей был большим мастером отколоть номер, отмочить такое, что вся школа ходуном ходила. Поэтому и оценка за поведение никогда у него не была выше четырех баллов. Но приписывать все нарушения одному ученику — это уж слишком... Алексей же, зная, кто на самом деле разбил стекло, высадил дверь или учинил драку, мужественно брал чужую вину на себя. Невозможность предательства была заложена в нем на генном уровне.
Озорник озорником, но уже 10–летним пацаном он летом работал прицепщиком на гусеничном тракторе ДТ–54. Железное сиденье с железным полукруглым прутом для опоры спины (к нему привязывалась веревка, чтобы на ходу не вывалиться и не угодить под плуги). Рычаг для подъема и опускания плугов (а их — шесть). Огромное металлическое колесо. Его вращением регулировалась глубина пахоты. Таков агрегат прицепщика. Сверкающие гусеницы трактора швыряют в лицо комья земли. Выхлопы дизеля забивают дыхание. В ночную же смену ко всем «удовольствиям» две задние фары до одури слепят глаза. Адская работенка. Взрослых мужиков она измочаливала так, что дальше некуда, а тут — пацан...
Когда Алексей принес аттестат зрелости, отец заявил: «Поступай в железнодорожный техникум. Получишь надежную специальность. Железная дорога не обманет и не бросит в беде». «Какой техникум! — хотелось возразить Алексею. — Вся страна бурлит целиной. Целина — и только!» Но делать этого он не стал. Слишком велико было его уважение к отцу. Решил немножко схитрить. Сдам, мол, документы в техникум. Но первый же экзамен завалю. Сказано — сделано. В горкоме комсомола рослому, крепкому парню с удовольствием выдали комсомольскую путевку на целину.
Родственники, приютившие абитуриента, разведали его хитрый план и в день отъезда устроили на вокзале засаду. Завернули вконец расстроенного парня и убедили его поступать в техникум на второй поток. Вот так и стал в 1959 году Алексей Козавчук студентом Брестского железнодорожного техникума и через три года с отличием окончил его.
А встреча с целиной, отсроченная на 6 лет, произошла у студента МРТИ Алексея Козавчука после первого курса учебы (1966 г.) Да, это была студенческая планета Целина. Алексей с радостью почувствовал себя ее жителем. Но самое главное — он воочию убедился, как многое могут сделать студенты, если их организовать, обучить, сплотить общей идеей. В совхозе имени Маншук Маметовой Дженебекского района за два месяца они построили для целинников 20 сборно–щитовых домиков. И заработали прилично: по 400 рублей на каждого бойца. Денег с избытком хватило, чтобы справить и приличный костюм, и пальто, и обувь купить (поступал–то в институт армеец Алексей Козавчук в солдатской форме да кирзачах).
На следующее лето стройотрядовская эпопея Алексея Козавчука приобрела масштаб. В Москве было принято решение о создании специального студенческого отряда транспортного строительства. По разнарядке МРТИ должен сформировать отряд из 77 человек. Бойцы подобрались что надо: все бывшие армейцы. А командиром ударного отряда «Квант» комитет комсомола назначил Алексея Козавчука.
— Наш лагерь стоял на берегу реки Воркута, — вспоминает бывалый стройотрядовец Алексей Иванович Козавчук. — Река неглубокая, но течение сильное и вода ледяная. На работу добирались по подвесному мостику. А задача у нас была такая: укрепить камнем откосы железной дороги. Когда снег в горах таял, потоки воды могли повредить пути и перекрыть движение скорого поезда Москва — Воркута.
Камень для нас добывали в горах зэки. В зоне «Харп» содержались особо опасные преступники. У некоторых общая судимость была по сто и больше лет. И вот по какой–то причине зэки отказались работать, и мы остались без камня. Еду на зону. Выслушал меня начальник тюрьмы капитан Траубе и говорит: «А ты попробуй, командир, сам поговорить с этими головорезами. Может, что и получится». И дает команду собрать заключенных в клубе.
Такое собрание хотел бы, да не забудешь. Бледные, словно размазанные пятна, лица заключенных. Одинаковая лагерная одежда грязно–серого цвета. Охрана с автоматами. Но больше всего меня поразила решетка в клубе. Зэки — по одну сторону решетки, мы — по другую. Капитан кивнул, давай, мол, говори. «Товарищи заключенные, — начал я внезапно охрипшим голосом, — в год 50–летия советской власти...» «Тамбовский волк нам товарищ», — перебил меня чей–то резкий голос из–за решетки. Я замолчал, а сам думаю: «Да пошли вы все к черту! Мне–то терять нечего». И спокойно так говорю:
— Послушайте, мужики, я знаю ваш закон из четырех «не»: не верь, не бойся, не проси, не надейся. Я пришел сюда просить. Но не администрацию, а вас: помогите нам, пожалуйста. Без камня отряду хана. Три дня уже сидим без работы. А приехали мы сюда, за полярный круг, не для того, чтобы кормить комаров...
И тут меня понесло. Поведал я «товарищам заключенным» и про наш институт, и про бойцов отряда, и про целину, и про нашу замечательную агитбригаду. Слушают. Молчат. Но вот чей–то басистый голос из–за решетки поставил в моей пламенной речи точку: «Ладно, парень, уговорил. Будет вам камень. Так и скажи своим студентам»...
Наш «Квант» занял первое место во всесоюзном студотряде транспортного строительства. Мы чувствовали себя победителями. И радовались, как никогда. Вот тогда я и понял, что самая большая для меня радость, когда радуются другие. И что ты причастен к этой их радости...
Каждый новый стройотрядовский семестр — это новые высоты. И горизонты тоже. Меня назначили главным инженером Белорусского студотряда транспортного строительства (1968 г.). А это как–никак 600 человек. Если применить слово «карьера», то надо признать, что она была весьма стремительной. Только кто тогда из руководителей ССО думал о карьере!
Минский обком комсомола предложил мне, студенту 4–го курса МРТИ, возглавить областной студенческий строительный отряд. Мне 25 лет, но в душе я чувствовал готовность взять на себя такую ответственность, от которой жизнь станет сплошной стремниной. Оформляю свободное посещение лекций и с головой окунаюсь в реку стройотрядовского движения. Теперь это моя жизнь.
Подготовительный период длится чуть больше полугода, но дел за это время надо было переварить столько, что их с лихвой хватило бы и на пару лет. И переваривали, и делали все на совесть. А другого пути просто не существовало.
Лекции, зачеты, экзамены, стройотрядовская круговерть, а еще — семья. У нас с Галиной Николаевной уже и первенец был, сын Игорь. И надо было думать, как семью кормить. И за угол, где мы жили, заплатить надо. Работать приходилось по 18 часов в сутки. Вот это была жизнь! Но какое ликование испытывал я в душе, когда по Ленинскому проспекту сплошным потоком двигались стройотрядовские колонны. Ребята и девушки в форме бойцов ССО. Юные, красивые, радостные. Как будто само солнышко катилось по асфальту. И я понимал, что не зря живу на свете...
Будут у меня потом разные должности в различных хозяйственных организациях (директор областного комбината «Белторгмонтаж», начальник управления предприятия союзного подчинения «Запспецавтоматика», заместитель генерального директора «Белторгпрогресса»...). Я всегда был в должности, а не при ней. Сполна отвечая и за дело, и за себя, и за людей. А воспитали во мне эту ответственность комсомол и студенческие строительные отряды.
Когда у меня спрашивают, что такое счастье, я, не задумываясь, отвечаю: любить жизнь. Потому что самое ключевое слово человеческой жизни и всего живого на земле — любить!
