Фрагменты биографии Осипа Волк–Левановича
Об этом человеке вспоминают нечасто и по–разному. Ему пришлось работать в Беларуси в самое интересное и нелегкое время — 20–е годы прошлого века. До сих пор одни считают его русификатором, другие — честным ученым старой школы, не вписавшимся в «новый быт». Жертва, преследователь? Не пора ли взглянуть и на этот персонаж белорусской истории максимально объективно? Тем более что он безусловно этого заслуживает.
Когда перечитываешь документы почти вековой давности, становится обидно: сколько страстей, энергии, сил тратилось белорусскими интеллигентами на разборки друг с другом! И как умело использовались и даже провоцировались эти страсти властями, которым одинаково не нужны были обе стороны спорщиков. И когда пришло время, все они, так горячо выяснявшие, кто больше любит Беларусь, оказались у одной расстрельной стены...
Его университеты
Фамилию Волк–Леванович можно найти в списке древних шляхетских родов Беларуси. Но как впоследствии напишет Осип Волк–Леванович в автобиографии: «Я радзiўся 25 кастрычнiка 1891 году (6 ноября по новому стилю. — Авт.) ў Бабруйскiм павеце ў сям’е дробнага беларуса–земляроба». (Здесь и далее — орфография оригиналов. — Авт.) В секретных документах советской власти он будет именоваться сыном середняка...
Маленький Осип (кстати, он никогда не называл себя Язэпам, чаще всего — Иосифом, хотя его имя писали и в таком варианте) с детства проявил стремление к знаниям. Хотя в семье, кроме Осипа, было четверо сыновей и три дочери, родители нашли возможность послать своего младшего в Бобруйскую гимназию. Вначале было материально тяжело, но через полгода за отличную учебу Осипа освободили от платы за обучение. В 1911 году он с блеском окончил гимназию и поступил на историко–филологический факультет Петербургского университета. «Унiверсiтэцкая вучоба, асаблiва праца ў семiнарах, моцна мяне захапiла, i я з вялiкай прыемнасцю ўспамiнаю тыя часы, якiя прыходзiлася праседжваць у рускiм аддзеле публiчнай бiблiятэкi цi на паседжаннях семiнара, прымаючы ўдзел у дыспутах», — писал Волк–Леванович в воспоминаниях. Он учится у академиков А.А.Шахматова, И.А.Бодуэна де Куртене... Но университет ему удастся окончить только в 1923 году. Началась Первая мировая война. Волк–Леванович, успевший окончить только три курса, отправляется добровольцем на фронт. Почему? Как объяснял он сам, по причинам личного характера, одной из которых была материальная необеспеченность. Бывший студент участвовал в походах и боях. А осенью 1917 года он заболел плевритом и был отправлен в Полтаву, где пролежал в госпитале до декабря. Комиссия признала его непригодным к дальнейшей воинской службе, и Осип отправился на домашнее лечение к родителям в Бобруйский уезд, на хутор Левоновка. Тут его застала немецкая, потом и польская оккупация... Нельзя сказать, чтобы это время было «перерывом в биографии» — Осип Волк–Леванович работает в частной Бобруйской гимназии Годыцкого–Цвирко и Клецкой общественной гимназии, преподает русский язык и латынь. Где–то в этот период он нашел и личное счастье — женился на учительнице Ларисе Григорьевне, которая стала верной спутницей его жизни.
Двойники смутного времени
Чехарда властей продолжалась... Приходят Советы, и в августе 1920 года Осипа призывают в Красную Армию. Однажды с ним случилась история, которая впоследствии отразилась на его судьбе. Он был командирован в Бобруйск для инспектирования военного учета лошадей, упряжи и повозок. Но уездный военный комиссар, некто Левков, услышав фамилию Волк–Леванович, внимательно воззрился на уполномоченного и стал расспрашивать, откуда тот родом, нет ли родственников в Глусской волости... А потом объяснил, что «у вас есть однофамилец, бывший штабс–капитан, который теперь оперирует с бандами зеленых в Глусской волости против нас. Его отряды подчинены Балаховичу, и последний произвел его уже в полковники».
Филологу пришлось долго доказывать, что он никак не связан с тем, балаховичским, Волк–Левановичем, что сам он — всего лишь бывший поручик кавалерии, никак не штабс–капитан. Недоразумение как будто было исчерпано...
Однако Леванович не признался, что за три года до этого встречался с тем самым Волк–Левановичем. Это было во время немецкой оккупации на вечере в Глусской гимназии, где преподавал наш герой. Штабс–капитан даже познакомил филолога со своими сестрами, и те приглашали его к себе в фольварк. Как уверяет Осип Волк–Леванович в воспоминаниях, приглашением он не воспользовался, да и об опасном знакомстве, похоже, постарался забыть...
И еще тревожило Осипа, что однажды были утеряны его личные документы. Случилось это в конце июля 1919-го в занятом большевиками Ново–Борисове. Леванович получил известие, что жена, находившаяся у своих родителей в Клецке, рожает. Разумеется, молодой муж тут же отправился в дорогу, не убоявшись военной ситуации. Приехал в Клецк — его заняли поляки. Пришлось снять красноармейскую форму и опять превратиться в простого учителя. Оставленные в Борисове вещи пропали, в том числе метрическое свидетельство, аттестат зрелости и другие. Волк–Леванович гадал, не воспользовался ли кто в это смутное время его бумагами, чтобы «прикрывать свои, может быть, весьма рискованные и темные дела» его именем...
В 1922 году Осип наконец получил с помощью Наркомпроса БССР возможность вернуться в университет, теперь уже — Петроградский. Разруха, военный коммунизм... Но главное — учеба. Начало научной деятельности, лекции академика Евфимия Карского... По окончании университета Волк–Левановичу как исключительно способному студенту предложили остаться преподавателем на кафедре русского языка. Но он хочет вернуться в родную Беларусь. Он полон энтузиазма и желает принять участие в создании белорусской науки. Поначалу Волк–Леванович преподает белорусский язык в польском и еврейском педагогических техникумах Минска, а с 1 февраля 1924 года переходит в Белорусский государственный университет.
С этого момента начинаются и расцвет его как ученого, и его несчастья.
Чужой среди своих
Волк–Леванович еще достаточно молод — 33 года, но он — обладатель академического образования российского университета. Его появление в создающемся белорусском университете вызвало активное сопротивление. Как пишет исследователь биографии Волк–Левановича Геннадий Цыхун, произошел «пэўны» мировоззренческий конфликт между, так сказать, «ортодоксами», представителями старой филологической школы, к которой принадлежали Е.Карский, О.Волк–Леванович, М.Пиотухович, И.Замотин, и «младабеларусамi», куда Волк–Леванович относил С.Некрашевича, Я.Лесика и примкнувших к ним Л.Цветкова и М.Байкова.
Нужно заметить, что учитель Волк–Левановича Евфимий Карский еще в 1921–м уехал из Минска в Петроград с комментарием: «В Беларуси трудно работать». Дореволюционной российской филологии был привычен взгляд на белорусский язык как на наречие, диалект, во всяком случае, он рассматривался в тесной связи с русским языком. Конечно, в новой культурной ситуации эти взгляды пересматривались. Но кроме спецов, в белорусской филологии того времени подвизалась и группа талантливых ученых, преданных белорусскому делу, но не имевших возможности сделать научную карьеру при царском режиме, некоторые были фактически самоучками, как Язеп Лесик. В то время как Волк–Леванович учился в Петербургском университете, Лесик и его товарищи сидели по тюрьмам, отправлялись в ссылки за идею, одержимо работали на то, чтобы возродить национальную культуру, историю, язык. Им не хватало академического образования, которое было у их коллег. Но были горячий энтузиазм и любовь к Беларуси. И они не прощали взглядов на белорусское как на вторичное, производное от русского, разумеется, иногда, как и их противники, допуская перегибы...
Историческая правда состоит в том, что все названные лица, несмотря на расхождения во взглядах и присущие каждому какие–то ошибки, сделали свой неоценимый вклад в становление белорусской лингвистики, их работы легли в основу последующих научных разработок. Все они заняли достойное место на страницах энциклопедий и учебников... Несмотря на взаимные попытки друг друга устранить. Правда и в том, что дискуссии, ожесточенные споры — двигатель науки. Но не в период становления режима, предполагающего единомыслие на всех уровнях.
В 1924 году Волк–Леванович уже написал свою первую крупную работу — «Историческое изучение белорусского языка в славянской филологии». Именно ее он хотел читать в качестве лекций и представил совету отделений педфака на право преподавания в университете. Однако на совете появился ассистент университета Л.Цветков, который заявил, что хотел бы прочитать в назначенный Волку–Левановичу день, 1 февраля, свой доклад. Но комиссией председательствовал И.Замотин, в нее входили профессора А.Вознесенский и Н.Никольский. В «Протоколе № 1» заседания предметной литературной комиссии БГУ от 30.01.1924 года пунктом 3 записано о переносе слушания доклада Л.Цветкова до приезда в Минск профессора Г.Ильинского, специалиста по нужной теме. А пунктом 5 — «Назначить вступительный доклад Волк–Левановича на тему: Историческое изучение белорусского языка в славянской филологии («Гiстарычнае вывучэньне беларускай мовы ў славянскай фiлалёгii») к заслушанию в заседании отделений на 1 февраля в 1 час дня. Предоставить Волк–Левановичу для названного курса 2 часа в неделю для чтения теоретического курса и 2 часа для практических занятий; просить деканат определить размер вознаграждения Волк–Левановичу за указанные занятия». Когда 1 февраля Леванович явился для проведения лекции, его предупредили, чтобы он лучше не выступал, потому что готовится обструкция и студенты не желают слушать «шовиниста». Волк–Леванович был уверен, что и Цветкова подговорил Язеп Лесик, и студентов настроил. А еще в университет поступает письмо из Наркомпроса: «З прычыны таго, што процi Воўк–Левановiча ёсьць адвод з боку Iнбелкульту, Глаўпрафасьветы просiць прапанаваць апошняму не прыступаць да выкладаньня самастойнай дысцыплiны да канчатковага вырашэньня гэтага пытання Вышэйшым Саветам Навуковых устаноў. На катэдру гiсторыi беларускай мовы пажадана запрасiць (зачеркнуто «маецца быць запрошаны». — Авт.) праф. Iльiнскi».
Именно в Институте белорусской культуры сосредоточились идейные противники Волк–Левановича — Игнатовский, Лесик, Некрашевич, Байков.
Университетское начальство наложило резолюцию «принять к сведению».
Против «iнцярэса»
Тем не менее с 1 февраля 1924 года Волк–Леванович работает в должности ассистента, а с 1927–го — доцента кафедры истории белорусского языка. Кроме истории белорусского языка, Леванович читает научный курс русского языка, ведет семинары по современному белорусскому языку, руководит спецсеминарами — по языку «Литовской метрики», по старославянскому языку, польскому, чешскому, сербскому, болгарскому. Печатает научные работы, изучает древние белорусские письменные памятники, в частности, издания Скорины.
Противостояние обостряется, когда в 1927 году на ротаторе за деньги автора издаются «Лекцыi па гiсторыi беларускай мовы» Осипа Волк–Левановича. Волк–Леванович за то, чтобы в основу литературного языка была положена «жывая мова горада». У него есть вполне правильные идеи. При этом он считает частью народного языка русизмы вроде «iнцярэс, апрэль, срэдства, шчот» и так далее. Распространялось мнение, что Волк–Леванович вообще не знает белорусского языка. Заметим, что и со стороны «западников» иногда появлялись странности, которые в белорусском литературном языке не прижились. Что ж, это было время поисков. Если бы в научную дискуссию не вмешалась политика, если бы аргументами были слова, а не доносы, история белорусской филологии выглядела бы совсем иначе. Нужно сказать, что и сам Волк–Леванович провоцировал неприязненное отношение к себе, болезненно реагируя на нападки, обвиняя противников в попытке оторвать белорусский язык от русского, в засорении его полонизмами. Не менее жестко, чем критиковали его работы, критикует и он, в частности, грамматику Язепа Лесика, в которой, на взгляд знатока, действительно были недоработки.
В своих воспоминаниях он описывает, как на банкете в честь юбилея Владислава Голубка заведующий белорусским отделом Наркомата просвещения Петр Ильючонок подсел к декану «П–чу», видимо, Пиотуховичу, и назвал того свиньей: «Вы белорус. Но вы не наш. Будьте с нами, и мы вас поддержим. Если нет, то мы вас шибанем!» И обвинил, что тот «имеет дело с Волк–Левановичем».
Сохранились показания Язепа Лесика от 18 августа 1930 года, данные им во время следствия в ГПУ, в которых он рассказывает и о своей борьбе «с тем направлением в области белорусского языка, идеологом которого являлся академик Карский, а представителем в Минском университете — доцент Волк–Леванович».
«Студенты не раз бойкотировали Левановича и поддерживали мою дискуссию с Левановичем в газете «Советская Белоруссия», но всякий раз они терпели поражение».
Приблизительно в то же время давал обстоятельные, подробные показания в ГПУ поэт Алесь Дудар: «Жыва цiкавiўся я i выступленнем групы студэнтаў 4–га курсу ў 1927 годзе супроць дацэнта Воўк–Левановiча. Выступленьне гэтае, насiўшае спачатку чыста акадэмiчны характар, набыло потым пэўны палiтычны кантррэвалюцыйны зьмест. Рэакцыйныя вялiкадзяржаўныя погляды Воўка–Левановiча на беларускую мову, выкладчыкам якой ён з’яўляецца, не раз знаходзiлi належную ацэнку ў савецкiм i партыйным друку. Студэнты 4–га курсу лiтэратурнага лiнгвiстычнага аддзялення па нейкаму поваду адмовiлiся здаваць залiк яму».
Роковой доклад
Можно представить, в каком эмоциональном состоянии находился Волк–Леванович. Сборник его лекций был жестко раскритикован. С трудом удалось напечатать ответ главному оппоненту, Лесику. Среди прочего Волк–Леванович пишет: «Калi Я.Л. мае на ўвазе мае суб’ектыўныя адносiны да бел. мовы, то я яе люблю, як мову сваю, маiх бацькоў, дзядоў i прапрадзедаў». И завершает весьма правильной мыслью, что те «квасные патриоты», с которыми сравнивали Волк–Левановича, накинулись бы на его работу «з такiм самым задорам «абражанага патрыёта» (з другога толькi боку), з якiм гэта робiць Я.Лесiк». Но в том же номере «Советской Белоруссии» был напечатан и фельетон за подписью «Алёша» (под ним скрывался Анатоль Вольный): «...калi вучоны мовазнаўца Беларускага унiверсытэту па кафэдры беларускага мовазнаўства сцвярджае, што словы «строгiй, строкi, арыхметыка, хвiзiка, пандравiлiся» i г.д. ёсць беларускiя словы, i ўсё яшчэ застаецца прыват–дацэнтам, дык я сьмела буду сьцьвярджаць, што два памножанае на два ёсьць сем...»
В письме профессору М.Фасмеру в Германию Волк–Леванович пишет: «В настоящее время я нахожусь под свежим впечатлением той атаки, которая была организована против моих «лекций» по истории белорусского языка нашими «зубрами» шовинистами, святыми отцами иезуитами. Не понравилось, видите ли, им, что я говорю о большей близости белорусов по религии, культуре и языку к великоруссам, чем к полякам». Помимо всего, начинают распространяться слухи о связи Волк–Левановича с белополяками — кто–то умело использовал наличие «двойника».
И Волк–Леванович легко поддается уговорам выступить в Академии наук с докладом «Пра некаторыя важнейшыя недахопы беларускай лiтаратурнай мовы». Конечно, ученый надеялся озвучить свои взгляды и научно их обосновать. Но дело в том, что человек, уговаривавший его на это, Александр Ульянов (не родственник, а только однофамилец вождя пролетариата), был... секретным сотрудником ГПУ. В мае 1930 года в своем обзоре «настроений нац. демократических кругов г. Минска» он напишет: «В октябре 1929 года я уговорил Волк–Левоновича выступить со своим докладом в Академии о белорусском языке. Великодержавные шовинистические установки В.–Левоновича, посещение им Карского мне были известны и ранее, но от поправок и замечаний к докладу я воздержался. После доклада В.–Левоновича я пошел к Мамчицу и возмущенно говорил ему, как это никто не реагирует на выступление В.–Левоновича. И группа начинает действовать. Студент Ленинградского ВТУЗа едет на родину В.–Левоновича для собирания сведений о нем на месте. В Минске распускаются слухи по поводу доклада и, конечно, от В.–Левоновича остались рожки да ножки».
Провокация удалась. «Шовинист» Леванович становится, с одной стороны, мальчиком для битья, с другой — те, кто нападает на него, выявляют свою «националистическую» сущность. В секретной резолюции Бюро ЦК КП(б)Б от 16 мая 1930 г. «Вынiкi дыскусii аб мовазнаўстве» персона Волк–Левановича упоминается многократно как персонификация великодержавного российского шовинизма.
А вот в докладной записке председателя ГПУ БССР Г.Рапопорта секретарю ЦК КП(б)Б тов. Гею от 22 мая 1930 года высказывается иная точка зрения на роль Волк–Левановича:
«Начиная с 1925 года, т.е. с момента приезда в Минск (на самом деле — 1924. — Авт.) для работы в БГУ доцента Волк–Левановича, против него ведется травля со стороны белорусских националистов западной ориентации... Помещенные Волк–Левановичем статьи в 1925 г. против засорения белорусского словаря полонизмами, критика лесиковской грамматики и т.д. — расценивается нац. демократами, как посягательство на белорусскую самобытную культуру, а отсюда делается вывод, что он вообще против белорусской культуры, консерватор, черносотенец и т.д. Когда в 1927 г. вышла в свет книга Волк–Левановича «Лекции по истории белорусского языка», где весьма недвусмысленно давалось понять белорусским нацдемократам, что они пляшут под дудку Пилсудского, то против Волк–Левановича обрушились все бел. нац. демократические круги... Инспирированная Лесиком группа студентов в 10 — 12 чел. пишет статью в газету, где доказывает вредность книги Волк–Левановича. Та же группа студентов устраивает обструкцию Волк–Левановичу на педфаке БГУ, где Лесик и Волк–Леванович преподавали один и тот же предмет... Недавно тов. Игнатовским было предложено Волк–Левановичу оставить Белоруссию и университет. Волк–Леванович в настоящее время действительно собирается уезжать из Белоруссии: ведет переписку с университетами Саратова и Нижнего Новгорода...»
И «исходя из вышеизложенного» Рапопорт делает вывод:
«...считаю в корне неверной позицию некоторых членов КП/б/Б — (Волобринского, Белуги, Сенкевича), занятую по отношению к Волк–Левановичу. Их выступления против Волк–Левановича на руку белорусским нац. демократам — укрепляет положение последних. Отъезд Волк–Левановича из БССР политически невыгоден, ибо с его отъездом разваливается группа белорусов–восточников, ведущих непрерывную борьбу с группой западников и расшифровывающая их контр–революционную сущность».
Галилеев оказалось много
Пусть не складывается у вас впечатления, что герой нашей публикации был всеми в Беларуси ненавидим. Он был компетентным ученым, многие студенты с восторгом вспоминали его лекции. Его ценили коллеги. Вот фрагменты из письма профессора БГУ А.Вознесенского профессору Г.Ильинскому:
«Вы в скором времени получите от здешнего Наркомпроса просьбу дать отзыв о работах доцента нашего университета Иосифа Васильевича Волк–Левановича. Я и мои коллеги по университету, Вас хорошо знающие и уважающие, считаем своим долгом поставить Вас в известность об обстоятельствах дела... В.Л. — ученик П.П.Шахматова (так в тексте, скопированном в ГПУ и хранящемся в Российском государственном архиве социально–политической истории, Шахматова звали Алексей Александрович. — Авт.) и Е.Ф.Карского. Очень честный ученый. Работы его вам известны. Держится он русской ориентации. Между тем ученые здешние круги, стоящие у кормила правления, все сепаратисты, ярые враги России». Далее профессор описывает, как травят Волк–Левановича за то, что он вносит свою теорию правописания иностранных слов и употребляет русизмы, и что университет уже бессилен его защитить. «Настоящее средневековье. Волк–Леванович — современный Галилей», — эмоционально восклицает автор письма и просит «помочь честному ученому». Вознесенский в своем отзыве пишет: «Я всегда ценил Левановича, как научного деятеля, а теперь буду глубоко уважать его, как человека. В такое время всеобщего интриганства и подхалимства, конечно, надо на вес золота ценить человека, который не боится пойти против течения и смеет иметь свое суждение».
Но помочь «новому Галилею» не удалось. Волк–Леванович был не менее непримирим, чем его противники, и называл белорусскую научную элиту «нацыялiстычным засценкам». И в 1930 году уезжает из Беларуси. Но вряд ли это можно назвать победой его противников. В том же году Язепа Лесика, Степана Некрашевича, Вацлава Ластовского, Алеся Дудара, Петра Ильючонка и десятки других белорусских деятелей арестовывают по делу сфабрикованного «Саюза вызвалення Беларусi». Впоследствии они будут арестованы повторно и погибнут. Всеволод Игнатовский, возглавлявший Инбелкульт, не желая проходить через ад допросов, 4 февраля 1931 года застрелился сам.
Не пощадила репрессивная машина и «восточников». Иван Замотин был арестован в 1938–м, в 1942–м погиб. Профессор Григорий Ильинский арестован в 1937–м году и тогда же расстрелян. Михаил Пиотухович, как и Волк–Леванович, попытался спастись, уехал с семьей в Орджоникидзе. Но в 1937–м его тоже арестовали, привезли в Минск и тогда же расстреляли, как и агента ГПУ А.Ульянова и самого Г.Рапопорта.
С 1930 года начинается последний не до конца изученный период жизни Волк–Левановича. Вместе с семьей — женой и двумя дочерьми, Ксенией и Леониллой — он поселяется в Саратове. Вот запись из истории Саратовского государственного университета имени Н.Чернышевского: «1 апреля 1931 года в связи с переводом в Институт новой русской литературы с должности заведующего отделом редких книг и рукописей Саратовского университета имени Чернышевского уходит В.В.Буш. На его место подаются два заявления И.В.Волк–Левоновича и Ю.А.Кузнецовой. Заведующим назначается И.В.Волк–Левонович».
А вот какая любопытная запись относится к тому же году: «10 ноября 1931 года в качестве сотрудника отдела редких и ценных книг принят В.У.Ластовский».
Вот и встретились недавние враги... «Западник» Вацлав Ластовский, лишенный звания академика, арестованный и высланный на 5 лет в российскую глубинку, и доцент Волк–Леванович, добровольно уехавший туда же от травли «западников». Волею судьбы Волк–Леванович оказался начальником оппонента. Мы можем пока только предполагать, содействовал ли Леванович трудоустройству Ластовского или это был случай и как складывались их отношения.
Волк–Леванович занимает должность завкафедрой, продолжает научную работу, только уже сменив тему, сосредоточившись на истории русского языка. Ему должны были присвоить звание профессора...
15 февраля 1934 года его арестовали. Как и у многих, это был не «окончательный» арест. На какое–то время несостоявшегося профессора выпустили. Жена, Лариса Григорьевна, писала биографу белорусских языковедов Ивану Германовичу: «Пра допыты ён мне нiчога не расказваў. Але з намёкаў я здагадвалася, што па справах у Беларусi. Пасля мiнскiх перажыванняў арышт яшчэ больш раздладзiў яго нервовую сiстэму. Ён пастаянна з 12 гадзiн ночы пакутаваў ад неўралагiчнай болi, безупынна стагнаў».
Опять — попытка спастись... Волк–Леванович переводится в Оренбургский педагогический институт, заведует кафедрой русского языка и литературы. Но убежать от рока было невозможно. 17 сентября 1937 года Осип Волк–Леванович был арестован. Родным сообщили, что он умер в 1943 году где–то на Крайнем Севере. Но вполне возможно, что его расстреляли гораздо раньше, параллельно с теми, кто его защищал и кто на него нападал. В 1958 году Осип Васильевич Волк–Леванович реабилитирован. Злополучные «Лекцыi па гiсторыi беларускай мовы» в 1994 году были переизданы в Минске.
