О том, как совмещать в себе разные ипостаси — худрука, актрисы, телеведущей, держать высокую планку главного театра страны, нарабатывать новый репертуар с тем, чтобы непременно радовать и удивлять своих зрителей, — в нашем сегодняшнем разговоре с Ольгой Нефедовой.
— Прочла вчера в опозиционных СМИ новость, Ольга, что ты на ОНТ пристроилась. Посмеялась.
— Мне хотелось бы авторам таких «новостей» сказать: «Уважаемые мыши…», а по‑другому не могу назвать людей, которые такое пишут. Я вышла в эфир в программе «Наше утро. Суббота» в марте. Сегодня декабрь. За это время люди успевают познакомиться, зачать ребенка и его родить. То есть девять месяцев прошло с тех пор, как я вышла в эфир. А кто‑то пытается только сейчас сделать из этого глобальный инфоповод и хайп?..
— Но это говорит о том, что новостей о тебе в принципе мало, а куснуть очень хочется.
— Мало. И надо высасывать что‑то из пальца. Кто‑то написал чушь «на заборе» — другие подхватили и начали в интернете жевать прошлогоднюю траву. Абсурд полный. Кроме того, напомню, что на ОНТ я появилась не вчера и даже не позавчера, на этом канале я вела 7—10 лет назад несколько грандиозных проектов, среди них — «Песнi маёй краiны», «Давай поженимся» и ряд других. У меня две «Телевершины» — высшие телевизионные награды в нашей стране. А они подают в своих статьях материал обо мне так, будто я только‑только ворвалась в телеэфир, устроилась на теплое место. Да что говорить... Абсолютно не профессионально.
— Поэтому ты ушла из соцсетей?
— Это вышло случайно. В апреле у меня сломался телефон, пришлось покупать новый. Пару раз я попыталась зайти с новой симки в свой аккаунт, поменяв пароль, но у меня ничего не получилось. А может быть, не была настойчива, подумала, что мне это и не надо. Поскольку, разумеется, меня ранили некоторые высказывания после нашего с тобой прошлогоднего интервью. Все эти оскорбления не имели ко мне никакого отношения. Я — человек без кожи, у меня кожа стала появляться недавно, после смерти мамы, моя нервная система только‑только начала обрастать легким панцирем, который ограждает меня от подлости. Так вот, может быть, кого‑то огорчу, но меня нет в том же «Фейсбуке», и я практически не читаю, что обо мне пишут.
— Ох, что пишут...
— Догадываюсь, да и мне кое‑что пересылают, естественно. Читаю и всякий раз удивляюсь. Занимайтесь каждый своим делом, не будьте дилетантами. В чем состоит гиблость интернета для тех, кто не умеет им пользоваться? Он размягчает мозг. Люди сутками напролет висят в соцсетях, все подряд комментируют, высказывают свое мнение по тем вопросам, в которых совершенно некомпетентны. В итоге мы пожинаем плоды тотального сумасшествия, когда всякая, назовем ее мадам Петухова, может возомнить себя на пене революционной волны великим политиком. Что с людьми произошло? Не понимаю. Я ведь не изменилась за прошедший год, не предавала ни своих идеалов, ни своей совести. А те, кого считала друзьями-подругами, — предали. Поэтому, когда сегодня встречаемся с ними на перекрестке, они убегают, не выдержав моего взгляда и простого приветствия. Опять же как трусливые мыши. Видимо, по их психологии, я должна им плевать в лицо после всего того, что они мне сделали. А я улыбаюсь и машу им вслед.
— Уверена, что на роль телеведущей ты легко согласилась, в этой профессии для тебя нет ничего нового. А как было с художественным руководством Купаловского? Ты долго раздумывала — принять ли предложение Минкульта?
— Несколько раз отказывалась, осознавая степень ответственности: управлять глобальным театром — это очень сложно. У меня же есть голова на плечах, и я вполне отдаю себе отчет в том, что могу чего‑то не знать и по незнанию попасть впросак. Но когда мои коллеги попытались накрыть театр медным тазом, своим уходом парализовав его работу, несколько месяцев я выполняла обязанности художественного руководителя, находясь в статусе актрисы. Мы видели, кто пытался к нам пройти на должность худрука или главного режиссера: в большей степени это были нелепые соискатели, которые хотели решить по‑быстрому какие‑то свои частные задачи. В конце концов решилась взять ответственность на себя. Не то чтобы я такая крутая, но у меня есть понимание, что театру нельзя делать шаг назад, только вперед.
— Можно ли сказать, что за прошедший год спал негатив и у вас пошла нормальная творческая работа?
— Нет, абсолютно честно говорю, что блокаду Купаловского держат, причем наши же коллеги из театральной братии, которые работают в государственных учреждениях, таких как ТЮЗ, например, или театр имени Горького. Некоторые из них остаются тайными поклонниками госпереворота и продолжают исподтишка вставлять нам палки в колеса. Считаю, это некрасиво и мерзко, когда люди работают в госструктурах и гадят своему государству. Тамара Миронова в кино не снимается полтора года, я не снимаюсь. Потому что там такие же тихушные борющиеся с «режимом» люди держатся за хлопушку и нас не пускают. А московские режиссеры как приезжали, так и приезжают снимать в Минск, но наши кастинг‑директора нас им не показывают, вот и все. А те, кто кричал: «Мы не можам працаваць, калi забiваюць!», продолжали здесь сниматься. Как же так? У вас же рты еще не захлопнулись после крика на баррикадах, а вы уже в кино снимались тайком. Это уже не двойные, а какие‑то тройные стандарты.
Что с людьми стало? Смешение каких адских кровей должно быть, чтобы гадить своему государству, просить против него санкции?Мои отец и мама были очень умными людьми. Отец — главный инженер мелиорации, мама — инженер‑химик, вот если бы они были живы, нормально мыслящие люди, наверное, от того, что творится сейчас у нас, они бы точно умерли. Иногда я думаю: «Мама, как хорошо, что ты не увидела всего этого». Но она, наверное, порадовалась бы за меня, за то, что я наконец прозрела, осознала, кто меня окружал, кого вытаскивала, помогала и считала друзьями. По поводу многих из них мама меня предупреждала — и в итоге оказалась права.
— Слушай, ну а как быть с тем, что эти «доброжелательницы» настраивают коллег против вас, говорят о том, что в Купаловский нельзя идти ни при каких обстоятельствах, зашквар и все прочее?
— Я смотрю на этот факт под другим углом: вот и хорошо, что сейчас к нам не попадает шлак — люди с двойным нутром. Те, кому надо служить в Купаловском, — придут, уже приходят. Мы набираем труппу по одному человеку, но я этого не боюсь. Наш театр отличался до последних лет 15 тем, что он всегда был штучным. Сюда попасть было большой честью для актеров — брали по одному, по два человека в год. И в этом тоже есть смысл.
— В последние годы театр не отличался избирательностью?
— А это не секрет ни для кого, здесь были и жук, и жаба, и все дети актеров. И уже била копытом еще партия детишек, заканчивающих обучение у своих же мамок‑папок и друзей. И все они замечательные, но далекие от актерской профессии люди, если не считать, что их родители были актерами. Натасканные на ремесло, но в них уже не было ни глубины души, ни призвания. Так что вопрос очень спорный, когда в театре начался разброд, и как бы оно все обернулось. Пару лет назад Николай Пинигин приволок откуда‑то девицу из колледжа, прекрасная девочка, но мы все были в шоке: «Из колледжа? А что она у нас делает?» На что Пинигин отвечал: «Она хорошо танцует». Потом в процессе выяснилось, что и танцует она не очень, падает на сцене.
— Оля, другим все можно, а тебе ничего нельзя. Ты же читала наверняка, как актриса Юлия Высоцкая в одном интервью советовала тебе молчать и не высовываться.
— Мне тоже хотелось бы у нее спросить при случае, что за советы она мне дает? Кто она такая? Девочка, всеми путями решившая вырваться из Минска, катающаяся часами в лифте в поисках своей добычи в виде Кончаловского. А сейчас ей есть до меня дело? Смешно. Губерман писал: самые великие праведницы получаются из самых великих грешниц. Вот это тот самый случай. Ярче невозможно примера найти. Разве что Анжелика Ялинская может с ней конкурировать. Еще один политический деятель великий. Но там мозга вообще нет. Юле хоть лоск придали, образовали.
— Не так давно фейсбук‑общественность постановила, что нельзя вам с Тамарой Мироновой выступать на открытии магазина с алкогольной продукцией. Читала?
— Опять же абсурд. Уж тем более осуждать Миронову — актрису, равной которой у нас нет в республике. Мы играли спектакль на открытии магазина наших партнеров — «Белтаможсервис», они действительно помогают театру в наше непростое время и попросили нас выступить. Что в этом плохого? Мы что, бегали с бутылками и рекламировали алкоголь? Нет, конечно. Мы были, есть и будем актрисами. Опять же хотелось бы вспомнить, как пару лет назад человек, который работал у нас директором, организовал выезд купаловцев с «Павлинкой» в усадьбу очень богатого человека.
И наши актеры там, как крепостные, выступали у него на открытой лужайке, где павлины ходят. В конце представления барин их накормил и напоил. Почему об этом никто не пишет в соцсетях?— Потому что ты теперь худрук, и каждый твой шаг будут рассматривать под лупой. Готова к этому?
— Я этого не боюсь. Гораздо страшнее, что мне пришлось полностью изменить свой режим дня. Поскольку я сова, мне очень тяжко вставать утром. Но теперь вынуждена проводить в театре круглые сутки, не только художественные задачи решать, но и репетировать.
23 и 24 декабря у нас будет премьера — «Donna sola (Женщина одна)», приходите, всех приглашаю.— Ты играешь главную роль?
— Да, и уже предвосхищаю, как будут «плявузгаць»: вот, она уже и главные роли играет. Но иду на это сознательно. Мы создаем новый репертуар. Актрис среднего поколения у нас пока нет, я одна. Так что пришлось принять и этот вызов.
— О чем спектакль?
— О нас, о женщинах. О том, как нам непросто выживать в мире, в котором властвуют мужчины. Особенно таким, как я, — женщинам до мозга костей, на 200 процентов. А если ты еще находишься в своей профессии и хоть как‑то в ней успешна, тебе этого подлые люди вообще не могут простить и начинают долбить. Пьесу написал Дарио Фо, нобелевский лауреат. Как я предполагаю, старался для своей обожаемой жены — актрисы Франки Раме. Не могу рассказать все секреты премьеры, спектакль будет очень эмоциональным. Ставит режиссер Венедикт Расстриженков. Следом мы выпустим детскую сказку «История шоколадного дерева» в постановке Даниила Филипповича. А до конца сезона еще три‑четыре премьеры запланированы, к счастью, материал выбран и есть режиссеры, готовые с нами работать.
— Говоришь о том, как сложно выживать в современном мире, но, на мой взгляд, ты преуспевающая женщина.
— Я никогда об этом не думала, просто знаю, что такое «надо». И пока нет человека, который мог бы занять роль худрука Купаловского, буду этим заниматься сама.
— А если бы появился, ты уступила бы?
— Конечно. Я даже знаю одну кандидатуру — это режиссер Владимир Панков, он мог бы перезагрузить Купаловский, но у него свой театр в Москве, и оставить его он вряд ли сможет. В сложившихся обстоятельствах надеюсь, что мне удается держать уровень, который сейчас возможен. Мы все этот уровень держим и много работаем, репетируем утром и вечером разные спектакли, поскольку труппа небольшая и нагрузка на актеров огромная.
— Как вас зрители воспринимают?
— Это удивительная штука, можно отдельное интервью сделать о том, как мы ездим по разным городам, большим и маленьким, и как тепло нас там встречают, как зал нас не отпускает в течение тридцати минут после «Павлинки».
Поначалу было недоверие публики, типа, да нет, это не купаловцы, купаловцы же все ушли. Но когда видят на сцене нашу труппу, Геннадия Овсянникова, Зинаиду Зубкову, Тамару Миронову, то понимают: ушли не купаловцы, ушли актеры. А те, кто сейчас служит в Национальном академическом театре имени Янки Купалы, — вот те купаловцы.Зрители купают нас в благодарности и любви за то, что мы есть, остались, храним театр, чтим его историю и традиции. И вот это людское отношение стоит всех прочих трудностей и распрей, которые нам пришлось пережить за последний год.
viki@sb.by