О прошлом
— Каким вспоминается Минск вашего детства?
— Дед был авиамехаником, я в детстве пропадал на аэродроме и всерьез хотел стать летчиком. Родители работали в центре, а жили мы «на Розочке» и перемещались практически каждый день. Мои первые ясли, детский сад, первый класс — они проходили в районе площади Якуба Коласа. После их работы мы, как правило, гуляли по центру. Заходили в гости, мне показывали — смотри, в этом доме вот что. Именно в центре сейчас многое изменилось и, на мой взгляд, не в лучшую сторону. Сама атмосфера города — она постепенно улетучивается куда–то.
— Чего не хватает?
— Такое громадное количество людей уехало — их не хватает. Моя компания из Минского музыкального училища, это конец 80–х, — все уехали.
— Не с кем поговорить?
— Поговорить сейчас и по скайпу можно. Общая атмосфера — это когда есть люди интересные, и их много. Мне жаловаться не на что, но вот общения живого, интересного недостает.
— В 15 лет вы уже играли в ресторане «Папараць–кветка», в 18 лет — в оркестре Финберга, затем был варшавский этап, потом — круизы на английском лайнере, даже кругосветка. Следом — Apple Tea, сейчас — уже «Трио Константина Горячего». Сколько на этом пути удачи, а сколько — труда?
— Без удачи и рыбку из пруда не вытащишь...
— Без труда!
— И без труда тоже. Но можно трудиться–трудиться, а рыба не клюет все равно. Сложно сказать, чего больше было. По поводу и оркестра Финберга, и «Яблочного чая» — конечно, очень повезло. Оказался в нужное время в нужном месте, был в пределах досягаемости. Сам факт приглашения — это удача, да, но и без труда тут не обошлось, так скажем. Начиная с училища — хотя учился я плохо, не все занятия посещал, очень много занимался самостоятельно. Каждое утро, с семи утра... Так сильно было мое желание играть хорошо.
— Не учиться хорошо, а играть?
— Интересовал результат сразу.
— Музыкант–практик, как вы о себе говорите.
— Именно. Я помню, незнакомая женщина меня спросила: «Вы — ученик музыки?» — и я сразу сказал: «Нет, я музыкант–практик».
— Наше музыкальное образование, говорите вы, это беда: никто не знает, чем буги–вуги отличается от рок–н–ролла. А чем?
— Ну как: буги–вуги — это стиль фортепьянной игры. А рок–н–ролл — это гитарная музыка. Ну для начала.
— В каком возрасте музыкант начинает разговаривать посредством своего инструмента?
— Индивидуально нет такой статистики, я думаю. Очень известный музыкант с острова Бали, пианист Joey Alexander, — ему сейчас 16 лет, а в 13 лет он «Грэмми» получил. У меня получилось в училище. Когда я стал много заниматься, реально много, в принципе, постоянно: с утра ехал туда, там занимался, потом были какие–то уроки, потом я опять занимался, приходил домой — занимался... И в какой–то момент почувствовал: что–то прорвало, что–то я могу уже... сам... немного сделать.
— Сколько часов нужно провести за инструментом?
— Каждый день по несколько. Рано или поздно, возможно, что–то получится. Гарантий нет никаких. Тот, кто знает, чего хочет, понимает, какая пропасть отделяет любого человека от мастера. Не просто вот начало получаться — бах, и ты обладаешь «Грэмми» и ездишь на «Феррари». Ничего похожего.
— Чем запомнились Варшава и тот молодой, тогда еще неизвестный коллектив Apple Tea?
— Мы там немножко поднаторели в плане высокоуровневого обслуживания: посольские мероприятия, для Клинтона играли, планка нормальная была. Это сейчас в Минске 300 или 500 кавер–бэндов, а тогда мы были первыми.
— Если вспомнить весь пройденный путь — что было самым трудным?
— Отказаться от чего–то.
— От чего?
— От чего–то. Вовремя.
О музыке
— Если вы занимаетесь музыкой, то рано или поздно простые аккорды перестанут вас удовлетворять — ваши слова?
— Похоже. Из моих лекций.
— То есть джаз — это музыка тех, кому надоели простые гармонии?
— Ну, можно и так сказать. Это шаг вперед. А вы подводите к тому, что джаз — элитарное искусство?
— Подвожу.
— А как же: есть список 10 крупнейших в Европе джазовых фестивалей и туда не купить билеты?! А люди все равно стекаются, слушают, не уходят.
— Все джазовые композиции известны, говорите вы, остались варианты, как их сыграть.
— Да, есть набор произведений, называется «джазовые стандарты». Как правило, это музыка 30 — 50–х годов, но вот не так давно выяснилось, что пьеса Игоря Сацевича «Яблочный чай» — это джазовый стандарт в Германии. Ее играют там на улицах, на выступлениях, мелодия ушла в народ.
— Согласны с тем, что раньше музыка была явлением, а сейчас стала фоном?
— Да, конечно. Это отрицательная сторона развития технологий. Произошло удешевление самого процесса изготовления, а потом и потребления. Я знаю, что многие артисты электронной музыки пишут альбомы в наушниках на гастролях. Во время перелетов — на компьютере, вполне хватает. А вот если ты играешь на инструменте — это невозможно. Тебе приходится постоянно тратить время на то, чтобы заниматься.
— За свое нужно драться? Или если нужно драться, это уже не твое?
— О–ей, надо, конечно, драться. Если твое. А вот как понять — твое ли?.. Это самый сложный вопрос.
ЦИТАТА
— Если что–что случается, у него всегда две стороны есть. Я привык находить хорошее: это, значит, Господь Бог вносит свои коррективы. Есть креветки — а есть кожура от креветок, внимание надо обращать на важные вещи, а не на отходы производства. Иногда важно не то, что ты играешь, а то, что ты в этот момент не играешь.
СПРАВКА «СБ»
Константин Горячий
пианист–виртуоз, джазовый музыкант, один из считаных белорусских джазовых органистов, аранжировщик, композитор. И владелец уникального органа Hammond, что составляет отдельный предмет законной гордости.
mukovoz@sb.by
