Когда фашисты вошли в Брестскую крепость, они не только постреляли оставшихся в живых «жидо-коммунистов», но и отправили в концлагеря женщин и детей, чья судьба была предрешена.
К Пабло Пикассо, жившему в Париже во время оккупации, приходили на прием гитлеровские бонзы, почтительно топтались в прихожей, ожидая, когда мэтр их примет. Мэтру было некогда, он творил. Передают шутку великого художника. Когда кто-то из немецких генералов спросил его, указывая на «Гернику» (город в Испании, подвергшийся фашистской бомбардировке. — Прим. ред.): «Это вы сделали?» Пикассо, по легенде, ответил: «Нет, вы». Но он жил, работал. А в Брестской области гитлеровцы уничтожили детский дом в Домачево, с детьми и воспитателями. Убили детей.
Что поражает больше всего в этих чудовищных фактах? То, что мы были с немецкими захватчиками из двух разных миров — цивилизационных, религиозных, ментальных, иных. Нас не считали за людей. Судя по всему, гитлеровцы были уверены, что, когда дети, старики, женщины горят заживо, им не больно.
Помню разговор с одним из продвинутых европейцев, который упрекал нас, белорусов (шире — русских вообще), в «некультурности», «отсталости» и прочем. Приводил в пример замечательные имена — от Гете до Гейне, корил нас за отсутствие университетских центров вроде Веймара. Пришлось возразить ему: многое верно, своего «Фауста» мы не создали, но у нас есть Скорина, есть Короткевич, более того, в годы войны младенцев в колодец у нас никто не бросал, ни в 1941-м, ни в 1945-м.
Такой войны — по уровню жестокости и пренебрежения человечностью — мы раньше не знали. И возникает закономерный вопрос: почему? Откуда? Идеология настолько превратила мозги в мусор? Массовый психоз? Пресловутая «химера совести», которая возникает всякий раз, когда кому-то сильно хочется реализовать вполне прагматические интересы? Геббельс виноват, разные там Розенберги и прочие Гиммлеры? Это так, бесспорно, но склонен предположить, что дело в гораздо более серьезных процессах. Это вроде параллели с известными событиями 2020 года: ведь и у нас звучали призывы, имели место действия, которые в иных условиях в стране и представить даже было сложно. Ненависть не рождается на пустом месте. Как и равнодушие. Речь шла и в ряде случаев идет о разной системе ценностей, разном отношении к жизни, разном понимании роли и значения человека.
Позволю себе небольшое отступление. Во время жизни патриарха Алексия довелось ему выступать в Страсбурге перед евродепутатами. Слабый, уже нездоровый человек говорил в общем-то известные истины про Бога, любовь, веру. Среди вопросов после выступления был и такой: если права человека первичны, то почему РПЦ выступает против однополых браков и прочих «достижений» западной цивилизации? И в такой постановке вопроса ответить на него было непросто. В самом деле, если права человека первичны, то человек может все. А патриарх ответил так: вопрос сформулирован некорректно.
Права человека вовсе не первичны. Первичны моральные ценности и соответствующий выбор: не убий, не укради и так далее. Вот здесь корень проблемы. Ну не может белорусский, русский солдат бросить младенца в колодец, совсем не зря известен памятник в Трептов-парке. Самопожертвование — да, уничтожение детей — нет.
В этом смысле обратите внимание на злобные комментарии после гибели военных летчиков в Барановичах: писали их люди из другой цивилизации, другой системы ценностей, другого нравственного выбора. В этом аспекте одним Годом народного единства нам не обойтись: нужны многие годы, десятилетия, чтобы зарубцевалась социальная рана. Геноцид — это лишь вершина айсберга, это крайнее проявление все той же ненависти, цивилизационной нетерпимости, которые возникли не на пустом месте.
Скажут: так что, опять на баррикады, опять «железный занавес»? Эти времена все же прошли (хочется верить), дело в другом. Правда, оказывается, может быть не только всечеловеческой. Она может быть и национальной. Надо держаться собственного выбора, прекратить разного рода «перестройки», активно конкурировать в идейном плане, растить своих собственных национальных лидеров. Основания для того, чтобы получилось, у нас есть.
Борис ЛЕПЕШКО, доктор исторических наук.
