— Правда, что вы даже разработали собственную авторскую методику преподавания вокала?
— Да, причем я сама когда‑то по ней занималась. К большому сожалению, у нас нет школы эстрадного вокала. Когда много лет назад я училась в музучилище имени М.И.Глинки, к нам приехал педагог из Санкт‑Петербурга, окончивший две консерватории — московскую и ленинградскую. Он успел поставить мне нижний и средний регистры, а потом уехал обратно в Питер. И тут я как раз попадаю в оркестр к Михаилу Финбергу, где ритм работы просто сумасшедший, где программу нужно готовить одну за другой и каждое утро быть на репетициях в голосе. А как, если у меня верхний регистр совсем не работает? Поэтому решила сама учиться брать верхние ноты. Переслушала огромное количество музыки от джаза до рока и путем проб и ошибок пришла наконец к пониманию того, как работать с голосом. И что мне, хранить эти знания и унести с собой на тот свет? Зачем, если есть дети, которые хотят или уже умеют петь, но не знают, с чего начать? Увы, часто в школах элементарно не ставят детям дыхание, не открывают рот. А ведь это самые азы. Я всегда говорю: «Хочешь петь, но не знаешь, с чего начать? Для начала открой рот пошире».
— Так просто?
— Не совсем. Главное, чтобы ребенок хотел петь. Не мама или бабушка, а именно само дитя. Пусть сначала ничего не будет получаться или будет неправильно интонировать. Но если есть желание, тогда все получится.
— Даже если ребенку медведь на ухо наступил?
— Кто это сказал? Мама? Так вот, родители часто или не разбираются, или при маме ребенок просто зажимается. Голос всегда можно поставить, а слух развить. Пусть на одной октаве и хотя бы на пяти нотах, но уже тогда можно работать дальше. Главное, повторяю, это желание. И немножко артистизма.
Особенность «Спамаша» в том, что здесь дети по‑настоящему раскрываются, мы даем им полную свободу. У нас нет муштры, какой-то обязаловки. Если устал, может побегать или, наоборот, полежать на ковре. Отдохнет — и дальше пойдет петь. С совсем маленькими я практикую игровой вариант. Щекочу, развивая дыхание, или мы делаем упражнения на развитие силы голоса. Например, такое: я показываю на дерево за окном. Спрашиваю: «Птичку видишь?» — «Нет». — «Ну представь, что она есть. И сбивай ее голосом. Главное, ничего не бойся». И ребенок начинает «сбивать птичку»: сначала тихо, потом чуть громче и увереннее, а затем уже во весь голос. Так он одновременно и расслабляется, и учится.
— Другие педагоги по вокалу часто говорят в интервью, что сразу видят, выстрелит ребенок или нет, получится из него настоящий артист или пение — это просто хобби. А вы можете с ходу определить, есть у ребенка музыкальное будущее, не зря ли все эти усилия?
— Конечно. Даже на элементарном уровне: если глаза не блестят, на занятия ходит без энтузиазма, я сразу спрашиваю: «Кому это надо, тебе или маме?» А есть дети, которые просто горят желанием выступать, показывать себя на конкурсах и фестивалях. Помню 6-летнюю Сашу Нехай, которая впервые пришла ко мне на занятия. Она была как солдатик: строго и четко выполняла все, что я ей говорила. И уже тогда было понятно, что эта малышка далеко пойдет. Потом она выстрелила в «Голосе», начала гастролировать с Петей Елфимовым. Уверена, что это только начало.
Или, например, была у меня Надя Мисякова, которая в 2014 году представляла нашу страну на детском «Евровидении». Девочка очень спокойная, мягкая, романтичная. Я готовила ее к национальному отбору. Песню выбрали артистическую, игровую, и я все пыталась Надю растормошить. Говорила: «Это же «Евровидение»! Нужно жечь!» На что Оля, Надина мама, отвечала: «Дай ей время, и она раскроется». И что я вижу сейчас? Надя поступила в ГИТИС на курс Гаркалина и жжет там так, что я глазам своим не верю. Такая энергия, такой драйв! Самое интересное, это всегда было в ней, просто вырвалось наружу только сейчас.
— Как вы совмещаете работу с оркестром и преподавание в «Спамаше»? Михаил Яковлевич не против?
— Оркестр для меня всегда на первом месте. Что касается принципиальности Михаила Финберга... Я иногда ставлю себя на его место. А это коллектив в 200 человек вместе с постановочной частью, десятки бумаг, репетиции, звонки, подписи. Приходится держать всех, и себя в первую очередь, в ежовых рукавицах, иначе просто никак. При этом у нас очень сплоченный коллектив, многие работают больше 20 лет. Я, например, как пришла в 1992 году, так и осталась. Без оркестра себя уже не представляю. Это большая школа, живой коллектив, мы столько пережили вместе... По сути, оркестр — это семья. Если я уйду из семьи, то, получается, ее предам. Но эта история не про меня.
— А сольных концертов вам хватает сейчас?
— Хочется, конечно, больше. Но пока у нас дают зеленый свет российским исполнителям, белорусские, увы, должны довольствоваться малым. Недавно у нас с Леной Гришановой был сольник в Солигорске. И одна зрительница после выступления сказала: «Надо же, а мы и не знали, что у нас шоу-бизнес есть. Зачем нам эти российские артисты, если свои ничуть не хуже?»
На телевидении, в свою очередь, эфиров действительно стало меньше. Даже новогодний огонек в этом году снимал только «Беларусь 1». Сразу после эфира мне звонили и писали огромное количество знакомых: мол, видели тебя по телевизору. Поэтому я не верю, когда говорят, что люди телевизор не смотрят. Смотрят. Потому что Беларусь — это не только Минск, но и сотни других городов и местечек, где не у каждого жителя есть спутниковая тарелка. Эфиры на ТВ артистам по-прежнему нужны и важны. Очень хорош в этом плане в последнее время телеканал «Беларусь 3». Они снимали наши недавние выступления с оркестром, а также отборочный тур на «Славянский базар в Витебске» — картинка и звук были просто шикарные.
— Вы четырежды пробовали свои силы на национальном отборе на «Евровидение». Еще будете пытаться покорить нацотбор или эта песня для вас уже спета?
— Скажу честно, последний раз (а это было в 2013 году) меня просто подкосил. Я сделала хороший номер, но когда профессиональное жюри поставило мне 2 балла из 10 (только Василий Раинчик и Александр Тиханович оценили мое выступление на шестерку), я расплакалась. У меня был такой психологический и эмоциональный срыв, что на следующую репетицию оркестра пришла просто серая. На что Михаил Яковлевич сказал: «Я же говорил. И оно тебе надо было?» Он не был против того, чтобы я выступала на «Евровидении» или еще где-то, он просто не хотел, чтобы я страдала. Он относится ко всем нам, как к детям, и переживает оттого, что нам бывает порою плохо.
— То есть задело вас не столько поражение, сколько оценки от судей?
— Да, я Юру Ващука очень люблю и безмерно уважаю, он очень достойно представил в тот год Беларусь. Меня обидели эти самые два балла. Как? Почему? Поставить такую оценку заслуженной артистке — это как минимум некрасиво и неинтеллигентно. Я не пою на два балла.
— Зачем вам вообще нужна была поездка на «Евровидение»? Вы же заслуженная артистка, которая всем и все уже давно доказала.
— Так захотелось. Просто интересно попробовать себя и свои силы, спеть для всей Европы. Артист всегда остается ребенком, и не важно, сколько ему лет. Бывает, ты устал после десятка концертов и гастролей, но прошел день, и ты уже снова хочешь этой движухи.
Буду ли я еще раз участвовать в нацотборе? Пока у меня нет песни, которая может выстрелить. Будет песня, там посмотрим. А вообще, я считаю, что нужно сразу готовить артиста на конкурс, как это делают в России. Взять нормального исполнителя и готовить.
— А кто нормальный артист?
— Если назову одних, другие обидятся. Но готовить однозначно нужно поющих, пусть даже и тех, кто на «Евровидении» уже был: тот же Тео, Алена Ланская. Из молодых отличный вариант, как мне кажется, Егор Шаранков — очень европейский парень. Так что мое предложение — берем тех, кто умеет петь (а таких у нас много), и вперед на Европу.
leonovich@sb.by
Фото из личного архива Натальи Тамело.