Вадим Гигин: Сразу подчеркну, что у нас не стоит задача обнажить какие-либо старые обиды, существующие между различными государствами. Давайте просто сверим часы, обозначим дискуссионные моменты по заявленной теме. Тем более что дискуссия идет не только в научных кругах, но и в обществе в целом. И начать я предлагаю с пакта Молотова — Риббентропа, ведь именно его подписание хронологически предшествовало воссоединению Белоруссии. Европейские структуры настаивают на восприятии этого события как однозначно черной даты, а что могут сказать по этому поводу ученые-историки?
Александр Дюков: К 80-летию договора о дружбе, именуемого пактом Молотова — Риббентропа, в России был приурочен целый ряд важных просветительских и научных проектов. Введение новых документов в научный оборот сегодня завершено, и мы получили возможность узнать, какие документы лежали на столе у Сталина и других членов Политбюро при принятии ими решений. Вопрос подготовки пакта, кстати, на Политбюро не обсуждался, но ему предшествовала информация, поступавшая от полпредства в Берлине и других структур, откладывавшаяся в текущее делопроизводство Политбюро. Так, огромный интерес представляют черновики советско-германского договора о ненападении с правками Сталина.
Сегодня в открытом доступе в интернете выложено более 1.000 уникальных документов высших органов власти, наркомата иностранных дел, советской разведки, ранее недоступных исследователям либо же доступных в ограниченном масштабе. То есть историки существенно расширили круг источников, о которых ранее не имели даже представления. Иначе говоря, научный ландшафт заметно изменился.
Игорь Марзалюк: Разброс оценок пакта Молотова — Риббентропа невероятно широк, порой он определяется не строгим научным подходом, а политической конъюнктурой. Есть, например, концепция, которая призывает смотреть на пакт сквозь призму тождественности двух режимов: большевизма и нацизма. В этом случае СССР и Германия предстают как два агрессора, которые в равной степени несут ответственность за начало Второй мировой войны. И все же любое историческое событие следует рассматривать, учитывая исторический контекст. Геополитическую доктрину довоенного Советского Союза можно назвать ленинской. Ее суть заключалась в игре на противоборстве конкурирующих между собой группировок капиталистических государств.
Кроме того, отнюдь не советский миф, а исторический факт — встречи английской элиты (в частности, графа Галифакса) в 1937 году с Гитлером, в ходе которых нацистская Германия была признана в качестве великой державы, расточались похвалы в ее адрес за борьбу против большевизма. Эти факты не вышвырнуть за периметр. И если рассуждать, напала ли бы Германия на Польшу, не будь советско-германского пакта, ответ очевиден: безусловно, напала. План «Вайс», как известно, был утвержден еще до пакта (немецкий стратегический план военных действий против Польши Fall Weiß разрабатывался весной 1939 года. — Прим. ред.). Вопрос лишь в том, где была бы граница между СССР и Германией, не будь пакта. Да и позже, когда уже произошло нападение на Польшу, Риббентроп в ультимативной форме потребовал от СССР вступить в эту войну, угрожая иначе создать новые государства под немецким протекторатом на границе с СССР. А вот если бы Великобритания и Франция в полной мере исполнили свои обязанности перед союзником, то, скорее всего, с учетом реального на тот момент расклада военных сил, Германия потерпела бы поражение еще в 1939 году. Так что надо помнить и о той ответственности, которую несут англичане и французы.
Что же касается якобы «равной ответственности СССР и Германии» за Вторую мировую войну, то так проблему не воспринимали даже сами англичане и французы, да и та же Польша тех лет. Все отмечали, по сути, одно: СССР и Польша официально в состоянии войны не были, а 17 сентября 1939 года Советский Союз вышел на линию Керзона. И не более.
Александр Коваленя: Вы знаете, что дает нашим оппонентам возможность по-своему толковать те или иные исторические события? Вот мы уже не раз упомянули пакт Молотова — Риббентропа. Но такого документа никогда не принималось! 23 августа 1939 года был подписан Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом! Я знаком со многими документальными источниками, которые убедительно свидетельствуют о том, что инициатива заключения этого договора исходила от германской стороны. А накануне в обращении к Сталину Гитлер писал, что вне зависимости от того, будет заключен этот договор или нет, германская армия все равно начнет войну против Польши.
Кроме того, надо понимать, что из себя представлял Советский Союз и его международная политика в межвоенный период. Если мы обратимся к документам, то увидим, что в Лиге Наций СССР неоднократно поднимал перед международным сообществом вопросы необходимости заключения всеобщего мирного договора, всеобщего разоружения. Однако европейские партнеры под разными предлогами подобные предложения не принимали. До последнего продолжались советско-англо-французские переговоры по созданию системы коллективной безопасности. Иными словами, в той ситуации Советский Союз был просто вынужден пойти на подписание Договора о ненападении с Германией. А что же Запад? Еще 12 сентября 1938 года Чемберлен пишет о своей предстоящей встрече с Гитлером: «Я сумею убедить его, что у него имеется неповторимая возможность достичь англо-немецкого понимания путем мирного решения чехословацкого вопроса. Обрисую перспективы, исходя из того, что Германия и Англия являются двумя столпами европейского мира и главными опорами против коммунизма, и поэтому необходимо мирным путем преодолеть наши нынешние трудности... Наверное, можно будет найти решение, приемлемое для всех, кроме России».
Так что попытки уравнять ответственность Советского Союза и нацистской Германии — это просто оскорбление и кощунство над здравым смыслом. Мы, наследники Великой Победы, не должны позволять такие оскорбления и кривотолки. Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом позволил исправить историческую ошибку Рижского мирного договора и воссоединить белорусские территории и народ в единой республике.
Вадим Гигин: Если мы говорим о геополитике, я напомнил бы, что как раз в то время продолжались бои на Халхин-Голе, где Красная Армия напрямую столкнулась с японской армией. И в случае не заключения договора ни с Англией, ни с Францией, ни с Германией перед СССР возникала бы полноценная угроза войны на два фронта… Но все-таки вернемся к основной теме: есть ли возможность найти некий компромисс в трактовках Договора о ненападении?
Александр Кохановский: Односторонний взгляд на то или иное историческое событие — всегда возможность для спекуляций. Понятно, что сегодня на теме советско-германского договора нет особой акцентации — этот вопрос достаточно сложен и неоднозначен. Но и обходить его нельзя, в том числе и в учебном процессе. Выход может быть только один: показывать все стороны подобных событий, признавать имевшие место в прошлом исторические факты. А ведь до 1989 года Советский Союз отрицал сам факт наличия секретных протоколов к договору, что создало базу для различных интерпретаций и фальсификаций. Сегодня же вывод напрашивается такой. С одной стороны, было определенное противоречие международным правовым нормам. С другой стороны, этот договор объективно открыл дорогу к воссоединению белорусского народа в одном государстве.
Анатолий Великий: Есть историко-политическая оценка, а есть историко-правовая. К сожалению, до сих пор мы в оценке событий осени 1939 года пользуемся историко-политическими критериями. В отечественной историографии нет ни одной крупной работы историко-правового характера, анализирующей эти события. Что, другие государства не заключали тайных протоколов? И не заключают ныне? Кроме того, не надо забывать, что до 1945 года право было одно, а с образованием ООН оно кардинально изменилось. До войны сильные государства в целях отстаивания безопасности своих границ и национально-государственных интересов использовали право силы, не считаясь с нормами международного права. Разве Сталин начал «выморочную» зимнюю финскую войну просто так? Нет, он просто хорошо видел необходимость отодвинуть границу от Ленинграда. А где была советско-польская граница? Под Минском! На расстоянии одного танкового марш-броска! По всем раскладкам и расчетам выходило, что при таком положении в случае нападения удержать Минск будет невозможно. Отсюда и звучавшие предложения о переносе столицы БССР Минска в Могилев.
Александр Коваленя: В одном из писем советскому руководству Гитлер выражал озабоченность, что советские войска не вводятся на западные территории Советского Союза, аннексированные Польшей в 1921 году, и спрашивал, почему эти обязательства не исполняются. Сталин через наш Генштаб пояснил, что многие наши дивизии находятся на Востоке. И для того чтобы их передислоцировать, необходимо минимум две недели. Советский Союз попросту выжидал, как поведут себя Англия и Франция, обязавшиеся защищать Польшу и 3 сентября даже объявившие войну Германии. А вечером 3 сентября германское правительство послало спешную сверхсекретную телеграмму в Москву о том, что оно просит советское правительство как можно скорее начать военные действия против Польши. Угрожая в противном случае создать «независимые республики» на границе с СССР. Конкретно про Белоруссию речь не шла, но подразумевался и протекторат на наших землях (12 сентября 1939 года на специальном совещании в поезде Гитлера обсуждались вопросы в отношении Польши. В частности, на границе с СССР необходимо было создать «государства-прокладки» «между Азией и Западом», лояльные Третьему рейху: Украину (на территории Галиции и Волыни), польское квазигосударство в центре и Литву на севере. — Прим ред.).
Александр Дюков: Все мы знаем, что уже после Мюнхенского соглашения дипломаты по всей Европе практически прямым текстом обсуждали, что следующей целью Гитлера станет отторжение Украины от Советского Союза. Единства по этому вопросу у германского руководства не было, но подготовка к этому велась. Опубликованы документы 2-го отдела абвера, занимавшегося повстанческими движениями и диверсионными операциями, из которых следует, что весной-летом 1939 года готовились украинские национальные формирования для действий с немецкой территории в Польше и готовилось восстание посредством ОУН на территории Западной Украины. После подписания же Договора о ненападении между СССР и Германией эта подготовка была приостановлена, а прекращена полностью после вступления советских войск на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии 17 сентября 1939 года. Есть и очень интересное сообщение советской военной разведки о том, что еще летом 1939 года представитель ведомства Риббентропа Клейст, посещая Литву и встречаясь с местными политиками, обсуждал возможность присоединения к Литве Вильнюса и территории западнобелорусских земель.
Вадим Гигин: Давайте зафиксируем этот вопрос, который раньше, похоже, публично не обсуждался. Если бы Красная Армия в сентябре 1939 года не вошла на территорию Западной Белоруссии, то исходя из положений советско-германского Договора о ненападении, в котором было прописано, что Литва отходит к сфере интересов Германии и будут учитываться интересы Литовского государства в отношении Вильно и Виленского края, под этим краем понималась в том числе и территория современных западнобелорусских районов!
Александр Дюков: Да, и информацию об этом советская разведка донесла в Москву уже в десятых числах сентября. Что, на мой взгляд, могло в определенной степени способствовать вниманию советского руководства к «вильнюсскому вопросу». Кроме того, мы довольно часто «по умолчанию» воспринимаем позицию, которую высказывают польские коллеги о том, что присоединение Западной Белоруссии и Западной Украины железно вытекало из соглашения, подписанного в Москве 23 августа (Договора о ненападении. — Прим. ред.). На самом деле спектр возможного развития событий был весьма широк. И то, что 17 сентября войска Красной Армии вступили на территорию Западной Белоруссии, с железной неизбежностью из советско-германских соглашений вовсе не вытекало. Поэтому эти два события — пакт Молотова — Риббентропа и воссоединение западнобелорусских земель — я бы все-таки различал.
Александр Кохановский: Тем не менее у обоих событий общие истоки, и проистекают они из Первой мировой войны. Немецкие политики опирались на исследования своих ученых, занимавшихся территорией Белоруссии. И работали они достаточно основательно, изучали в том числе работы белорусских авторов. Но когда сегодня наши польские друзья иной раз предлагают назвать польскую оккупацию западнобелорусских земель 1919 — 1921 годов «советским мифом», то извините… Если это признать, то в таком случае Рижский мирный договор следует считать справедливым, а воссоединение 17 сентября 1939 года — несправедливым. Ведь все это звенья одной цепи, и мы должны иметь свое, национально-государственное понимание событий. И четко артикулировать собственные оценки тех или иных политических событий.
Вадим Гигин: С этим трудно не согласиться. Но почему же мы, вполне осознанно говоря о дате 17 сентября 1939 года как весьма значимой для нашей истории, одновременно и стесняемся этого? В советское время эта дата отмечалась, а ныне — как будто с оглядкой. Так важна ли для Беларуси эта дата?
Игорь Марзалюк: Я считаю, что 17 сентября мы должны оценивать так, как эту дату оценивали и в Западной, и в Восточной Белоруссии в 1939 году. А тогда ни один белорусский национальный деятель, в том числе с антикоммунистическими взглядами, не порицал и не выступал против объединения. Через год после воссоединения газета «Криница» — орган партии «Белорусская христианская демократия» — отмечает годовщину 17 сентября и называет эту дату актом исторической справедливости! А непосредственно в 1939-м, 24 сентября, Антон Иванович Луцкевич, не имевший никаких иллюзий в отношении Сталина, приветствуя на Лукишской площади в Вильно новую власть, заявил: «Белоруссия снова стала единой, никакие границы не поделят уже объединенных белорусских земель… Создание объединенной, свободной, советской Белоруссии будет определять дорогу ее быстрого развития».
Александр Коваленя: Мне довелось общаться с людьми, которые жили на территории Западной Белоруссии. Профессор Петр Зелинский, Александр Мацко были живыми свидетелями того «благополучия» при польской власти, в котором нас сегодня некоторые так пытаются уверить и сформировать соответствующее общественное мнение. Мы должны пользоваться серьезными архивными источниками, позволяющими дать объективную оценку тому времени. А документы говорят сами за себя. Тот же Рижский мирный договор обязывал польские власти организовывать культурно-национальные автономии в местах компактного проживания национальных меньшинств, но поляки так выполняли это требование, что к 1939 году ни одной белорусской школы в Западной Белоруссии не осталось. Русские школы были, еврейские были, белорусских не было ни одной! Несколько сотен православных храмов были превращены в костелы. Поэтому в нашей историографии акценты расставлены совершенно верно.
Митинг в Сморгони, посвященный воссоединению Западной Белоруссии с БССР. 2 ноября 1939 г.Александр Кохановский: Отец моей матери был одним из руководителей комсомола Западной Белоруссии (на Молодечненщине), а два дяди отца возглавляли там же КПЗБ. Дед прошел и через вилейскую политическую тюрьму, и через виленские Лукишки. Участвовал в голодовке, был жертвой ряда провокаций, организованных дефензивой. Так что мое личное отношение к событиям 1939 года понятно. Как и понятно, что отрицать справедливость воссоединения нельзя. Когда я студентам читаю лекцию, говорю: мы можем обсуждать любые вопросы, дискутировать по ним. Но это однозначно символ нашей исторической памяти. Пока были живы непосредственные свидетели тех событий, никогда не ставился вопрос о том, как оценивать факт воссоединения. Мы будем рассматривать это событие с нашей точки зрения, с позиций его важности для белорусского народа! Почему же мы должны отказываться от собственной истории?
Анатолий Великий: Наши зарубежные коллеги в одной из своих монографий в конце 1990-х годов отметили, что белорусской историографии присуща самая примирительная, самая мягкая оценка событий среди всех стран Восточной Европы. Мы порой стесняемся четко и жестко заявить свою позицию. Да, у нас есть существенные различия с польскими коллегами-историками, в том числе и по событиям осени 1939 года. Но с другой стороны, у нас нет таких существенных противоречий, как, например, у Польши и Украины. Вспомнить хотя бы Волынскую резню. Тем не менее день воссоединения как праздник в белорусский исторический календарь не вписан. А ведь воссоединение — это, как отметил Максим Танк в 1939 году, величайшее событие в истории Беларуси ХХ столетия, которое необходимо золотыми буквами вписать в календарь белорусской истории. Это собирание наших национальных земель. В результате которого мы сегодня имеем 13-е по площади государство в Европе.
Александр Коваленя: Полагаю, нам надо вести диалог с коллегами из стран Балтии, разговаривать с историками из России, Украины, Польши. И когда мы друг друга услышим, стоит создавать совместные научные работы, сближать наши подходы в оценке тех или иных исторических событий, чтобы не зашориться на собственных взглядах. Нужен диалог!
Игорь Марзалюк: А вот здесь не все так просто. Есть история как объективная научная дисциплина, которая оперирует фактами и реалиями. И есть историческая политика: любое государство выстраивает свой символический ряд прошлого. Историческая политика может быть позитивной, а может и создавать конфронтационную историографию, которая рисует образ врага из соседей, что порой помогает выстроить мощную национальную самоидентичность. На самом деле фальшивая история всегда рождает фальшивую политику.
osipov@sb.by
