С ФРАНЦИСКОМ Скориной мы расстались в 1506 году, когда он, молодой, уверенный в себе и наверняка полный грандиозных замыслов, покинул Краковский университет, получив степень бакалавра свободных наук. Там же, в Кракове, он, вероятнее всего, познакомился с первыми печатными книгами на кириллице, которые издавал в столице Польского королевства не знавший славянского языка немец Швайпольт Фиоль. Возможно, мысль о книгоиздательской деятельности уже посетила нашего Франциска, и он направился… А вот куда направился Скорина после окончания Краковского университета, мы не знаем. Документов, подтверждающих его пребывание в каком-либо городе, стране или учебном заведении, не обнаружено (не будем говорить, что их нет, а будем надеяться на то, что когда-нибудь будут найдены). Наверняка мы знаем только то, что 4 ноября 1512 года он оказался в Падуанском университете и подал заявление о защите ученой степени доктора медицинских наук.
ЭТО было неспокойное время: на Апеннинском полуострове бушевала война Камбрейской лиги (1508—1516). В 1509—1517 годах Падуанский университет был закрыт. А ведь университет этот — один из старейших в мире, второй в Италии. Он основан в 1222 году студентами Болонского (старейшего в Италии) университета. Сейчас бы их назвали диссидентами: они бежали от системы, которая, на их взгляд, мешала свободному развитию ума. И завели в Падуе совсем иные порядки: ректора выбирали на год из студентов (это правило отменили лишь в XIX веке). В 1512 году аудитории университета были закрыты, но профессора преподавали в частном порядке, защита ученых степеней продолжалась. И велись подробные записи, что для нас особенно важно.
Доктор Франческо ПЬОВАН, специалист по истории Падуанского университета.
Одну из таких учетных книг, на обложке которой стоит «1512—1523», я держу в руках, испытывая трепет, близкий к священному. Защите Франциска Скорины в книге посвящены три страницы. Специалист по истории Падуанского университета доктор Франческо Пьован читает и комментирует: «В Падуе он появляется, уже имея звание доктора философии». К сожалению, мы не знаем, где он эту ученую степень получил. Есть несколько версий: Вена, Копенгаген, но лично мне нравится версия о Пражском университете, что объяснило бы Прагу и Богемию как место дальнейшей жизни и деятельности нашего первопечатника. Но документальных подтверждений этой, как и любой другой, версии нет. Доктор Пьован продолжает: «Здесь он записан как бедный студент, паупер. Это не значит, что у него абсолютно нет денег. Тогда человек называл себя бедным, если не было достаточных средств, чтобы учиться».
В случае Франциска Скорины речь идет не об учебе, а о сдаче экзамена на ученую степень доктора медицины. Это было довольно дорогостоящее мероприятие. На мой вопрос: «Сколько?» — доктор Пьован разводит руками: «Очень-очень дорого». В 1427 году стоимость защиты составляла примерно 37 дукатов. С чем это можно сравнить? Не самый простой вопрос, но вот пример: во второй половине XVI века работавший в Венецианском арсенале строитель кораблей (а Венеция в этом деле была чуть ли не лучшей в мире, намного предвосхитив «научную организацию труда», которой прославилась американская промышленность на заре ХХ века) получал 20 дукатов в год. Так что, хоть и был наш Франциск купеческим сыном, сумма эта была для него неподъемной. О чем и свидетельствует учетная книга Падуанского университета.
Учетная книга Падуанского университета за 1512—1523 годы.
— Это было так просто — сдать экзамены бесплатно? — уточняю я.
— Можно было объяснить причину.
— А сейчас такое возможно?
— Экономика, к сожалению, не позволяет, — грустно улыбается доктор Пьован.
Но это, конечно, как посмотреть. Нам переводит белоруска Анна Гардаш, уроженка Могилевской области, живущая сегодня в области Венето и получившая в Падуанском университете степень бакалавра по специальности «Планирование и менеджмент культурного туризма». Ее дипломная работа называлась «Франциск Скорина — человек эпохи Возрождения», и в ней она не только рассказывала о человеке и его эпохе, но и разработала маршрут тематической экскурсии по скориновским местам Падуи. Больше бы таких белорусов по всему миру! Чуть позже, показывая тайные уголки университета, Анна дополнила доктора Пьована: учиться и защититься бесплатно сегодня действительно невозможно, но можно получить безвозмездный грант. У нее именно такой и был: 2000 евро в год плюс бесплатное питание в университетской столовой.
А МЫ тем временем возвращаемся в ноябрь 1512 года.
— Эта запись от 6 ноября, — говорит Франческо Пьован, переворачивая страницу рукописной книги. — В сакристии (ризнице. — Прим. авт.) церкви Святого Урбана собиралась коллегия для проведения экзаменов. Это так называемый экзамен тентативо, то есть проба настоящего экзамена.
 Страница 1, описывающая процедуру защиты ученой степени доктора медицины Франциском Скориной. |
 Страница 2, описывающая процедуру защиты ученой степени доктора медицины Франциском Скориной. Список экзаменационной коллегии предварительного экзамена тентативо. |
Франческо Пьован читает мне написанный на латыни (бывшей, как мы помним еще по Кракову, универсальным языком ученых мужей того времени) отрывок и добавляет:
Этот дом построен на фундаменте стоявшей здесь в 1512 году церкви Святого Урбана, в которой Франциск Скорина держал свой первый, предварительный, экзамен. — Возможно, он не один сюда приехал, потому что обычно на экзамене присутствовали друзья и знакомые, как и сейчас. Он очень хорошо (в книге написано «элегантиссимо». — Прим. авт.) себя показал на этом предварительном экзамене. Комиссия, а в ее состав входили многие очень известные люди того времени, признает, что к большому экзамену он готов. И 9 ноября проходит экзамен привато в епископской курии, после которого Франциск Скорина получает звание доктора медицинских наук. Здесь опять упоминают, что он очень хорошо сдает этот экзамен (снова «элегантиссимо». — Прим. авт.). Как в экзамене тентативо, так и в экзамене привато члены коллегии единогласно голосуют, чтобы присвоить ему звание доктора медицины.
Происходило это во дворце архиепископа Падуанского, который и удостоверял своей подписью диплом новоиспеченного доктора. И вот мы стоим в том самом зале, где проходила защита 9 ноября 1512 года. Сегодня он выглядит совершенно современным. Это, конечно, может разочаровать. Но ровно до тех пор, пока вы не поднимете глаза и не посмотрите на потолок. Старинный потолок с гербом Петро Бароцци, бывшего епископом Падуи в 1487—1507 годах, — тот самый, под которым защищался Франциск Скорина. И тот самый, под которым ему вручили диплом с подписью епископа. Пробую смотреть на него глазами Франциска, а потом одергиваю себя: да разве была у него минутка любоваться потолком?
Зал во дворце архиепископа Падуи.
— Потому что это было престижно. В этом нет ничего странного, ведь культурно он сформировался в Кракове, а с XIII века Падуя становится главным университетским центром для поляков.
— Должен ли он был представить диплом в подтверждение того, что прошел обучение медицине?
— Да, должен. Например, в университете Феррары в дипломах почти всегда написаны университеты, в которых учился кандидат, прежде чем приехать в Феррару.
— Жаль, что в Падуе такого не было.
— Объяснение следующее. Университет Феррары был не слишком известен в то время, поэтому им было выгодно, чтобы у приезжающих студентов было написано, что они учились, к примеру, в Падуе, Болонье или Павии, потому что эти университеты были более известными. А Болонский и Падуанский были самыми престижными университетами того времени, поэтому и не указывали, в каких учебных заведениях учились раньше их студенты.
Потолок во дворце архиепископа Падуи, в центре — герб архиепископа Петро Бароцци. Именно под этим потолком Франциск Скорина держал свой финальный экзамен привато. В белорусских СМИ фотография потолка публикуется впервые.Анна Гардаш ведет нас в старый университетский двор, который напоминает двор Краковского университета, где мы были совсем недавно. Хотя сами университеты отличались, конечно, значительно. Если в Кракове во времена Скорины профессора обязаны были соблюдать обет безбрачия, а студенты жить в бурсах (общежитиях) почти по монашескому уставу, то в Падуе и профессорам никто не запрещал жениться, и студенты снимали жилье в городе. Даже закон такой был: в каждом доме должны были сдавать как минимум одну комнату иногородним студентам. Но самый разительный контраст между Краковским и Падуанским университетами поджидает нас в самой, как считается, старой аудитории университета, которая расположена в бывшем здании средневековой гостиницы «Оспициум Бовис» — «У вола» (отсюда нынешнее название здания университета — палаццо Бо). Скорина здесь, вполне возможно, бывал.
СЕГОДНЯ тут зал медицины, на стенах — портреты местных профессоров, оставивших след в истории. Среди них Габриэль Фаллопий (1523— 1562), открывший фаллопиевы трубы, Бартоломео Эустахио (1510—1574) — ему принадлежит открытие евстахиевой трубы внутри уха, Джованни Баттиста Морганьи (1682—1771). «Он был преподавателем анатомии здесь 59 лет, представьте себе, — говорит Анна и добавляет: — Некоторые считают, что слово «морг» произошло именно от его фамилии». Но даже если это не так, в историю медицины он вошел как основоположник патологической анатомии, которую преподавал в старейшем в мире патолого-анатомическом театре, построенном в 1594 году именно в Падуанском университете. С этим театром (прекрасно сохранившимся до наших дней) и связано самое большое, на мой субъективный взгляд, отличие Краковского и Падуанского университетов. Если неженатые и бездетные профессора Кракова завещали университету свои богатые библиотеки и научные инструменты, то в Падуе профессора медицины нередко завещали родному университету свои… тела. Да-да, вы не ослышались: свои тела для того самого анатомического театра, в который можно пройти прямо из зала Медицины. «Было очень сложно найти тела, — объясняет Анна, пока я, ошарашенная, смотрю на выставленные в витрине черепа профессоров. — Тела выдавались в Венеции, обычно это были казненные преступники». И вот, чтобы восполнить дефицит тел, профессора предлагали родному университету себя в качестве научного пособия. Да… Слова «наука требует жертв» теперь для меня приобрели вполне осязаемые очертания.
Зал Сорока. Перед стеной с портретами выпускников из Восточной Европы стоит кафедра, с которой читал свои лекции Галилео Галилей. Кстати, в патолого-анатомический театр тогда приходили не только студенты, но и просвещенная публика из местных — чтобы лично стать свидетелями прогресса и научных открытий. Такие зрители за право присутствовать на вскрытиях платили, и за эти деньги тела (как мы помним, в основном это были все же не профессора, а казненные преступники) предавались христианскому погребению.
Сходство, которое я вижу между Краковским и Падуанским университетами, — в увековечивании памяти нашего первопечатника: и в Кракове, и в Падуе в его честь установлены мемориальные таблички. Но Падуя пошла дальше: здесь в знаменитом зале Сорока его портрет размещен среди самых знаменитых иностранных выпускников университета, рядом со Стефаном Баторием (1533—1586, королем Польским и великим князем Литовским), Уильямом Гарвеем (1578— 1657, английским врачом, основоположником физиологии и эмбриологии), Томасом Бартолином (1616—1680, датским медиком, первооткрывателем лимфатической системы, первым описавшим анестезию с научной точки зрения), Николаем Кузанским (1401—1464, крупнейшим немецким мыслителем своего времени), Петром Постниковым (1666— 1703, первым в России доктором философии и медицины), Иоанном Каподистрием (1776—1831, первым президентом Греции) и другими. Есть нюанс: узнать Франциска Скорину вам вряд ли удастся, хотя все мы, белорусы, знаем его в лицо благодаря знаменитому портрету. В Падуе портретного сходства никакого. Дело в том, что фреску эту художник Джанджакомо даль Форно писал в 1942 году, в разгар Второй мировой войны. Перед войной ректор Карло Анти осуществлял грандиозную программу модернизации знаменитого университета (да, на деньги фашистского правительства Муссолини), но не побоялся разместить портреты людей из страны, воевавшей с Италией. История, знаете ли, полна противоречий. И кому, как не археологу Карло Анти, этого не знать?
Старейшая в университете аудитория — зал Медицины. Не исключено, что Франциск Скорина в этом зале бывал. Вокруг стола стоят кресла для родственников и друзей экзаменующегося. ЕСТЬ еще один вопрос, не дающий мне покоя: каким мог быть экзамен, а потом и медицинская практика Франциска Скорины? О чем спрашивали экзаменаторы, что отвечали кандидаты? Какой вообще в то время была медицина? Понятно, что сильно отличалась от той, какой мы ее знаем сегодня. За ответами я отправилась в Музей истории медицины, который располагается в первом в Падуе госпитале Святого Франциска, работавшем с 1416 по 1798 год. Историк медицины, профессор Маурицио Риппа Бонати объясняет:
— Предметы были такие. Теоретическая медицина — самый важный. Практическая медицина. Но на самом деле оба были теоретическими. Даже практическая медицина была не столько о лечении людей, сколько о теории лечения. У вас не было контакта с больными, вы лишь изучали теоретическую часть. Еще фармацевтика, в основном травяная медицина. А также хирургия, это был общий термин для анатомии.
— Когда Франциск Скорина пришел в Падую, у него уже была степень доктора философии. Мы, правда, не знаем, где он ее получил. Где-то он изучил еще и медицину, но не здесь.
— В то время степень в медицине была степенью не чисто в медицине, она почти равнялась степени в области свободных искусств — всех тогда известных видов знаний, это была одновременно степень в медицине и философии. И тогда было нормально для человека, получившего степень доктора философии, начать изучать медицину. Вы как студент-медик даже не знали, что такое поджелудочная железа, например, или что такое печень, вы изучали только книги. Каждый вопрос, который профессор мог вам задать, был абсолютно теоретическим. Врачи тогда даже не вступали в контакт с больными. Все базировалось на книгах. Даже хирургия была теорией. Кто был практиком, так это цирюльники, потому что они вскрывали абсцессы и пускали в случае необходимости кровь. А хирурги даже не трогали своих пациентов.
Портрет Франциска Скорины в зале Сорока.
— Что же они тогда делали?
— Дискутировали, — заразительно смеется доктор Риппа Бонати. — Обсуждали болезнь, они ведь считались мудрецами, потому что обладали Знанием. Настоящая практическая работа была грязной, а они не пачкали рук. Для принятия правильного решения в идеале нужно было три человека, потому что двое могли сойтись во мнении или, наоборот, иметь разные мнения, а третий «разруливал» ситуацию. Но на самом деле три человека редко сходятся во мнении, потому вы будете дискутировать, дискутировать и дискутировать. Первая дисциплина, которая стала практической раньше других, была, как ни иронично это звучит, фармацевтика. Потому что у студентов была возможность трогать растения, понимать их практическую пользу.
— Знаете, Франциск Скорина был одним из основателей королевского сада в Праге в 1534 году.
— Значит, он был настоящим пионером, потому что в Падуе практика взаимодействия с растениями только начиналась. Точно можно сказать, что он не взял эту идею отсюда, он придумал ее сам. Ботанический сад в Падуе был основан в 1545 году. Так что он реально был первопроходцем.
Несмотря на то что профессия врача в XVI веке, по словам доктора Риппа Бонати, была больше дискуссионной, чем практической, медики считались знатью. «Они носили кольца и дорогие украшения и относились к верхушке общества. Но если мы начинаем говорить о зарплатах, все становится мутнее. Даже концепция зарплаты была странной. Самый молодой профессор университета получал, скажем, 20 дукатов. В то время как занимающие более высокую должность профессора — от 60 до 1080 дукатов. Андреа Везалио, а мы говорим об одном из самых больших имен в истории медицины (считается основоположником научной анатомии, одним из первых стал делать вскрытия, именно при нем в Падуанском университете появился анатомический театр. — Прим. авт.), когда приехал сюда, получал 60 дукатов в месяц. Галилео Галилей (он преподавал в Падуанском университете 18 лет, кафедра, с которой он читал лекции, стоит в зале Сорока. — Прим. авт.) получал 180». Знаете, у кого была самая высокая зарплата? Ни за что не поверите! У философов. Глядя на мое удивление (а у меня, на минуточку, диплом философа, правда, не из Падуанского университета), доктор Риппа Бонати разводит руками: «Это были другие времена».
Мы точно знаем, что Франциск Скорина ученой степенью, как и родиной, гордился: в каждой своей печатной книге он писал: «Ученый муж в лекарских науках доктор Франциск Скорина из славного града Полоцка». Доктором медицины стал впоследствии и его сын Симеон. И нам точно известно, что Франциск Скорина врачевал епископа Яна из Вильно (внебрачного сына короля Сигизмунда Старого) и герцога Пруссии Альбрехта из Кенигсберга. Наверняка были и другие, менее именитые пациенты.
УЕЗЖАЯ из прекрасной Падуи, где хранят память о нашем Франциске и гордятся тем, что именно здесь он стал воистину ученым мужем, я задаюсь естественным вопросом: куда дальше? Куда уехал Скорина? Многие историки уверены, что следующим пунктом его странствий стала Венеция. Это кажется естественным выбором, но подтверждений его пребывания там нет. Поэтому мы встретимся с ним снова в Праге, где он напечатает первую белорусскую книгу.
Специально для «СГ», Падуя, 28.07.2017 г.
usbchina@mail.ru
Фотографии учетной книги и ее страниц за 1512—1523 годы, зала Сорока, портрет Франциска Скорины публикуются с согласия Падуанского университета
