В прошлом году Генеральная прокуратура возбудила уголовное дело по факту геноцида населения Беларуси в годы Великой Отечественной войны и послевоенный период. А уже этим летом, 22 июня, мы впервые будем отмечать обновленную памятную дату — День всенародной памяти жертв Великой Отечественной войны и геноцида белорусского народа. Это важное решение, закрепленное указом Президента, принято именно для того, чтобы мы не забывали нашу историю. Тем более что в ходе расследования открылись сотни, тысячи новых фактов зверств, совершенных на белорусской земле. «Заговорили» рассекреченные архивные документы, останки погребенных в братских могилах мирных людей — такие захоронения и сегодня находят по всей стране.«Приехала машина, самосвал, мы таких и не видели… Подняла этот кузов, мы смотрели… Целый кузов разгрузили одних деток — гора высыпалась. У кого еще глазки открывались, закрывались. У кого пальчики, ручки так шевелились… В этом ужасе мы все время жили». Это третий концлагерь, под открытым небом, в котором пыталась выжить малолетняя узница из Жлобинского района.
В памяти недетские картинки
Рассказывая теперь прокурору о случившемся, свидетель по уголовному делу о геноциде будто снова переживает те ужасы:— Пришли ночью, начался по деревне обстрел. Никто не спал, люди были одеты, обуты. Во всей деревне и в нашем доме было много народа. Люди шли из Проскурней, Октября… Всех сгоняли сюда… В дом ворвались немцы, тетю мою с маленьким ребенком на руках сразу застрелили. У нее осталось шестеро маленьких детей.
В погребе другого дома лежали больные люди. Погреб был набит людьми. Немцы посмотрели и бросили туда гранату…
Сейчас на том месте установлен крест. Говорила свидетель и о горевших на ее глазах домах в родной деревеньке Большие Роги, и о том, как оставшихся в живых сельчан фашисты с собаками погнали в Жлобин:
— Колючей проволокой была обнесена площадь. Ночь под открытым небом. Утром пришли немцы и стали сортировать людей. Кто был трудоспособный и молодой — в одну сторону… У матерей вырывали детей из рук и бросали прямо… Такая была… Куча детей была на снегу. Детки кричали там, а матери кричали тут, рвали на себе волосы… На путях уже стоял пустой товарняк, и всех нас погнали к поезду. Ни ступенек, ничего, и кто как, один одного подсаживали. Двери закрыли. И куда нас повезли, мы не знали.
Потом «выгрузили». Так же. Люди падали, — продолжает свидетель:
— Толпу эту, как стадо животных, загнали в местность, огороженную проволокой. Потом опять погнали, по грязи. Кто шел, кто падал, кого убивали… Это страшно представить. Затем перегнали нас в третий лагерь. Снег, вода. Нас у матери пятеро было. Мама обломала молодую сосеночку и посадила нас на эту кочку. И так в этом болоте, на кочках, люди и сидели. Вокруг — вышки, немцы с пулеметами, собаки. Так мы просидели, наверное, больше недели. Шел дождь, мокрый снег. Помню, мама одеяло какое-то растянула над нами… А сколько народу, деток сколько лежало мертвых.Однажды утром, говорит, проснулись, и как-то тихо-тихо в лагере:
— Немцев на вышках нет. И подъехали русские солдаты! Господи, сколько было слез! И крика. Мы еще не верили, что это нас освободили. Нам сказали: «Кто может идти, идите. Только с дороги не сворачивайте, ничего не трогайте, потому что заминировано». И потянулись толпы людей. Шли уже с радостью — освободили! Пришли в Озаричи. Они тоже были разбиты, негде было присесть. Мама нашла погреб, там картошка замерзшая. Нашла охапку соломы, постелила, и так мы там до утра просидели. Утром уже нам дали сухарей — накормили, в общем.
61899
Этот номер выбили на руке ребенка, узницы концлагеря Екатерины Дятлович (Голубева). Он же — на деревянной дощечке, которую девочка, как и другие пленники фашистов, должна была постоянно носить на груди. У них больше не было ни фамилий, ни имен.— Начала войны я не помню. Помню с того времени, когда мы жили в лесу в землянке, наша деревня была полностью сожжена, — говорит свидетель по делу Екатерина Ефимовна Дятлович. — Нас у мамы было шестеро. Три сестры и три брата. Самой старшей тогда было 10 лет, младшему — годик.
Когда партизаны отошли, нас стали выгонять из леса. Погнали колонной. Сколько мы шли, не помню. Помню, тепло было, лето. Пригнали нас в Витебск в концлагерь, назывался он Пятый полк. Спали там на земле под открытым небом. Кругом проволока, охраняли нас немцы с собаками.
Потом людей стали сортировать. Погрузили в вагоны (из документов известно, что это было 13 августа 1942 года) и повезли:
— Долго ехали… Затем был концлагерь Освенцим. Там сразу регистрировали: кололи номера. Первой шла мать, потом дети. У меня на левой руке номер — 61899. Это мой номер. С этого времени у нас не было ни фамилии, ни имени — ничего. Нацепили на нас дощечки, тоже с такими номерами.Помню, вокруг выкопан ров, забор железный, а сверху шла колючая проволока. Старшие говорили, что по ней пущен ток. Это чтобы не было побегов… Я была в 27, 26 и 25-м бараках. В каждом проводили испытания. Например, в 27-м бараке у нас брали кровь. Тогда говорили, что поступило много раненых и нужна кровь. В другом бараке проводили опыты, я попала под испытание лекарства… А когда мне пришлось лечиться от туберкулеза обеих почек, организм уже не принимал никаких антибиотиков. Это после испытания в концлагере.
«Брат заболел — его в крематорий. Крематорий в концлагере работал круглосуточно»
Екатерина Ефимовна рассказала про самый большой страх маленьких узников: когда по утрам по бараку «ездила эта тележка». Объяснила холодно, скороговоркой, чтобы не расплакаться:— Младший братик Леня заболел, и его забрали, спалили в крематории… Каждый раз по бараку «ездила эта тележка», эта надсмотрщица. В большинстве это были полячки, были и немки. Но должна вам сказать: там, где были немки, более щадящий режим и не столько побоев. А полячки очень издевались над детьми, били за каждую провинность: даже когда неправильно лег, неправильно руку положил под щеку, ногу неправильно вытянул… Сильно избивали.
И вот эти полячки утром ездили по проходам между нарами… Брат заболел, полячка видит — лежит, она его за ноги — и в эту коляску. Так и других больных детей или тех, которые остались без присмотра родителей. Всех в эту коляску — и вывозили в крематорий. Он в концлагере работал круглосуточно… Когда ветер с той стороны, в бараке невозможно было дышать. Так забрали Леню и еще одного брата, Володю. Он тоже заболел.
В 1943 году, продолжает свидетель, им сказали, мол, одежда поизносилась, дадут новую, и повели в какое-то помещение:
— Там сказали: «Тут одежда, выбирайте», а матерей — в другую сторону. Больше мы их не видели. Если бы вы только знали, какой был крик! Какой стон!.. Даже теперь, хотя прошло столько лет, мне уже 83 года, в голове эти страшные крики… Маму сожгли в крематории. И лица ее не помню…
Кормили нас в бараке редко. Капусту давали. Часто она была вареная, и там плавали червячки, гусеницы. Мы старались их есть, говорили, что это мясо… Иногда давали хлеб. Тонкий и очень крошился. Опилки в него добавляли…Нас гоняли, как говорят, мыться в крематорий. Крематорий — это и баня была. Все страшно боялись туда ходить. Прятались. Но нас выгоняли и били страшно. Там стояли такие желоба с жидкостью. Мы должны были помочить руки, голову… Включали в бане что-то: кому попала теплая вода, кому холодная, кому вообще не попало… Чтобы где-то умывальники были, то я такого не помню.
Старшая сестра Екатерины Дятлович осталась в Освенциме, вторую сестру, Веру, и брата Николая отправили в Дахау:
— Там было производство, они работали. Нас, младших, гоняли в подвалы, мы разбирали и складывали рукавицы, убирали, мели.
Радовались, когда заставляли переносить капусту, потому что там можно было иногда укусить. Но мы боялись, потому что за это тоже били…Брат лепил из глины игрушки и выменивал у польских детей на морковку, картошину (польские дети приносили их к проволоке). Однажды брата увидел начальник лагеря, называли его дядька Иопик, и тот брата наказал. Был такой стульчик, на него укладывали детей, связывали руки, ноги… Били палкой. Бил сам этот дядька… У брата были полностью перебиты суставы на руке. Так избивали детей. Так со всеми…
И почти три года таких издевательств… Родной деревни Екатерины Ефимовны — Пронино — уже нет, сожжена. От домов, говорит, и фундамента не осталось.
ЖИВОЙ ЩИТ
Более 546 тысяч человек истреблено в лагере смерти Тростенец.
Нацистские концлагеря были одним из основных мест истребления белорусского народа. Самый крупный в Беларуси — Тростенец. Здесь переплелось все: уничтожение гражданского населения и военнопленных, заранее спланированное убийство и спонтанные экзекуции людей разных национальностей и вероисповеданий.
Озаричи — комплекс из трех лагерей, расположенных на территории современного Калинковичского района. Туда сгоняли «нетрудоспособных жителей» прифронтовой полосы, в основном стариков, женщин и детей.
В лагерях практиковались расстрелы, пытки, заключенных морили голодом, образовались очаги инфекции сыпного тифа.
За короткий период погибли более 20 тысяч человек из общего количества 50 тысяч узников, согнанных в Озаричи.
 |
 |
 |
Жестокость — часть фашистской идеологии
Из обращения в прокуратуру Тамары Александровны Т.:— Август 1941-го. Мы, дети (я, моя родная сестра Галя и три двоюродные сестры), жили у бабушки в деревне Ясень Узденского района Минской области. В тот августовский день мы ушли в лес за ягодами, а когда после обеда, насобирав ягод, пришли домой, были поражены тем, что увидели и услышали. Бабушка, мама, тетя Анюта плакали, а на кровати лежал мертвый дядя Ваня. Дядя Ваня в этот день, пока мы были в лесу, приехал из Минска и рассказал о том ужасе, который произошел на его глазах.
Семья Черниковских жила до войны и во время войны на улице Комсомольской в Минске. В тот день дядя Ваня направлялся по улице Интернациональной домой. Впереди шла молодая женщина с девочкой 2–3 лет. Недалеко от них стояла большая немецкая машина, около которой стоял немец. Вдруг он увидел эту женщину с девочкой и со словами «Иуда?!» схватил девочку за ноги и стукнул головой о кузов машины. Кровь, мозг... Голова разбилась вдребезги. Женщина стала петь, плясать. Эта несчастная лишилась рассудка.Рассказывая об этом, дядя Ваня ходил по комнате и держался за сердце: «Я больше не могу там быть (в Минске), жить, видеть такие ужасы не в моих силах. А потом сел на порожек комнаты и тут же умер. Сердце не выдержало».
Мы представим вам множество других фактов преступлений, свидетельств того, что геноцид, жестокость немцев — это часть фашистской идеологии. Стремление одних к превосходству над другими.Кстати, знаете, каким был лозунг, к примеру, 3-й танковой дивизии СС «Мертвая голова»? «Вперед по трупам путем беспощадного уничтожения врага». «Необходимо было воспитать эсэсовцев в духе презрения к смерти и человеческой крови, беспощадности и уверенности в расовом превосходстве».
Из заявления бывшего командира дивизии бригаденфюрера СС Гельмунда Бекера: «Нападение Германии на Советский Союз преследовало цель мирового господства и, больше того, цель подавления славянских народов, уничтожения Советского Союза, коммунизма, порабощения славянских народов, а также превращение Белоруссии, Украины и других областей Советского Союза в немецкие колонии. Достигнуть этой цели обычными методами войны было бы невозможно».
А что происходит сейчас? По сути, агрессоры преследуют те же цели. Изменились лишь способы ведения войны, она стала гибридной.
