Как «Песняры» боролись за трезвость? Почему Владимир Мулявин так и не дозрел до сотрудничества с другим великим Владимиром — Высоцким? «СБ» продолжает публикацию воспоминаний участника золотого состава ВИА «Песняры» Владислава Мисевича из готовящейся к печати книги «Песняры». Так было...».
Диета на «сухаче»
Зло в «Песнярах» наказывалось мгновенно: сполна доставалось и молодым, и опытным, и крутым. Причем бить рублем в нашем случае не получалось. Хоть весь оклад размером в стольник с небольшим отними — это капля в общем заработке. А от ставки за концерт резать несправедливо: что бы ни сделал за кулисами, а концерт отработал. Но Володя Мулявин мог и на принцип пойти ради трезвости в коллективе (вот почему случившееся с ним позже для меня настолько удивительно!). По первому времени особенно доставалось его старшему брату Валере — нет–нет, а любил он выпить. Но когда речь шла о мелочах, все сводилось к шутке. К примеру, за несколько дней до трагедии в Ялте в июле 1973–го ансамбль колесил по Крыму. Тогда Валера по совету Лиды Кармальской сел на диету из сыра и сухого вина. Но как сел — ему больше хотелось винца крымского, словно подростку какому–нибудь зеленому, который от мамки оторвался. И он использовал случай и душу отвести, и от брата по шее не отхватить. Короче, Валера, самый старший из нас по возрасту, с двумя детьми и женой где–то в далекой Чите, купил не бутылку и не две, а целый ящик отличного местного «сухача» с огромным куском сыра. С такой ношей на местном базаре его встретила Лида Кармальская. Но «худел» старший Мулявин тихонько — в своем номере и до поздней ночи. Причем сыр ему не пошел вообще — почти нетронутый лежал на столе, когда я с Володей пришел расталкивать Валеру. А он глаза еле продрал и таращится на нас. Тогда Вова и говорит ему с фирменной ухмылочкой в усы и взглядом исподлобья: «Слушай, а ты прямо заметно похудел, говорят, диета какая–то...»
Отказать Высоцкому, не обидев Баснера
Как Мулявин прятался от Высоцкого
Мне и Лене Борткевичу очень хотелось попасть на какой–нибудь спектакль с участием Высоцкого. Приедем в Москву — только и разговоров о них. И тут вдруг — свободные дни в Москве после выступления на комсомольском съезде в Кремле, помню, в зале присутствовал Брежнев, который сидел в ложе. (Кстати, Валере Дайнеко повезло в этом отношении больше: когда мы уже договорились о его приходе в «Песняры», он поехал отрабатывать с «Червоной рутой» концерт в Туле, где Брежнев вручал городу звание города–героя и сидел на выступлении в первых рядах.) Пользуясь почти невероятной по тем временам для «Песняров» форточкой, мы с Борткевичем кинулись к Яну — главному администратору Театра на Таганке Валере Янкловичу: «Выручай!» Знакомы мы с ним были еще по Минску, когда несколько месяцев Ян был администратором «Лявонов». (С этого, кстати, и началась его неартистическая карьера: потом был театр режиссера Юденича с эстрадным уклоном, затем — знаменитая «Таганка».) И дело–то плевое, казалось нам, — достать билеты на Высоцкого. Тем более у его же администратора (почти всемогущего, который каким–то чудом провез Высоцкого по всем крупным городам Союза), тем более нашего знакомого. Ну и песнярам–то наверняка местечко найдется. Но мы ошиблись: песняры не песняры, а Янклович с порога развел руками и сослался на аншлаг. «Мест нет! Не могу!» — повторил он. А сам сидит и пыхтит американскими сигаретами. Я его даже подколол на эту тему, мол, здорово, Валера, живешь. «Так вот и живу: оклад маленький, а сигареты — американские...» — почти с тоской ответил Ян.
После такого облома мы с Борткевичем сели на телефон и давай Мулявину звонить с намеком на его общение с Высоцким — помоги. И Володя как–то за пару часов все решил то ли с Яном, то ли с самим Высоцким: во всяком случае, именно он и должен был нас забрать у входа в театр. Что Мулявин наобещал — не сказал, но отправлял нас (кстати, сразу на два спектакля договорился — «Гамлет» и «Десять дней, которые потрясли мир») с заданием прикрыть его. «И говорите что угодно!» — сказал по телефону Вова. Ну а прояснилось все, когда Высоцкий вышел из своего шикарного «Мерседеса» у входа в театр со словами: «А что Мулявин? Вас посылает, а сам пропадает?» Мы не в курсе их договора, так что промямлили какую–то ерунду о резко сменившихся планах Мулявина. Но стало ясно: он ждал именно Володю — наверняка хотел переговорить с ним с глазу на глаз о своем вопросе. Тем не менее Высоцкий подошел к кассе, выписал нам места и сам разместил в зале. На следующий день Высоцкий тоже ждал самого Мулявина. Пришлось краснеть и опять врать, когда он спросил что–то вроде: «Муля все шифруется?» Мне показалось, что с обидой это прозвучало: если сказал, то пусть выполняет обещание. Или даже с жесткостью. (Причем Высоцкий и запомнился мне как раз таким — жестким, прагматичным, хотя, может, это конкретность, видение своей цели.) Потом, уже поспокойнее, сказал, что сегодня аншлаг, но нас посадят — хоть в проходах, но посадят. Мы ко входу, а женщина–администратор стала стеной: мест нет. Мы ей о Высоцком, который обещал нас посадить. Она даже пошла к нему уточнять, и пару мест нам нашли.
Вот и все встречи. За кулисы в антрактах или после спектаклей, как бы Лене Борткевичу ни хотелось, мы не ходили: никто нас туда не провожал, да и сами не рвались после прохладного приема Высоцким на входе. Ноты баллад Баснера остались после развода на квартире у второй жены Мулявина, как сам Володя говорил. На том для «Песняров» тема с Высоцким была закрыта. И он о нас забыл, когда ему удалось записать пластинку во Франции. А оба спектакля любопытные. Это, что называется, надо видеть. Песни песнями, но на подмостках Высоцкий — совершенно другой: забываешь обо всем и воспринимаешь всю постановку только через темперамент одного артиста.
