У него была мечта: увидеть, как рисует художник. Ему казалось, что таинство рождения образа, пейзажа можно постигнуть простым наблюдением за работой живописца. Но где найти, как отыскать художника? Или хотя бы человека, умеющего рисовать. В школе из–за хронического отсутствия учителя уроки рисования не проводились. У деревни же, как известно, свое понятие ценностей. Всегда крестьяне выделяли хозяйскую жилку. Умение растить хлеб и воспитывать детей. Да еще пахать, сеять и косить. А все, что не входило в этот круг, считалось чудачеством, блажью...
Перед Пасхой мама побелила печь. Побелка высохла. Восьмилетний Ваня взял уголек и весь бок печи изрисовал фигурками людей, коров, лошадей, собак. Когда Аксинья Степановна увидела, во что младший сынок превратил ее работу, она не стала хватать ремень. Даже голоса не повысила. Вздохнула и занялась своими делами. Что–то подсказывало материнскому сердцу: это вовсе не детская шалость. Как перышки у цыпленка, у ее Вани пробивается талант. А талант надо лелеять. Его надо беречь и защищать. Будто зажженную свечу от ветра...
Кому из сельской детворы из давнего былого неведомы летом муки раннего подъема! Когда еще солнышко не взошло. Но что поделаешь: надо пасти коров... Смотрю на рисунок Ивана Супрунчика «Пастушок» — и как будто через толщу лет заглядываю в свое детство. Семи– или восьмилетний пацан уже одет. Сидит на широкой лавке. И киечек держит в руках. Рядом холщовая сумка с «лустай» хлеба и перьями зеленого лука. А если мама расщедрится, то и кусочком сала. Но нет сил побороть сон. И пастушок продолжает спать сидя. А мама с горестным лицом обувает его спящего...
Коров пасли старшие братья Гриша и Петя. Зарабатывали для семьи хлеб. А его всегда не хватало. Сядут за стол обедать или ужинать — мама напомнит: «Детки, один раз кусните хлеба и три раза черпните похлебки...» Ивана мама на пастьбу не отправляла. Жалела. Но ему и дома дел хватало. Вовсю напрягал свои силенки. Был бы жив отец, другой была бы и жизнь его семьи...
Отца своего Филиппа Федотыча Иван не знал совсем. Мама рассказывала, что Филипп был самым младшим, восемнадцатым по счету в семье Федота Супрунчика из рода Стрельцов. Вот какие были тогда семьи! И никто не отделялся. Жили все под крышей родительского дома. Работали на собственной земле. Филипп хоть и не знал грамоты, но был отменным плотником. И музыкальный имел дар. Сам смастерил скрипку и так здорово играл, что приглашали его на свадьбы даже из окрестных сел. А мама замуж вышла, когда ей было всего 15 лет. Пришли сваты — куда сиротинушке деваться? Но жили дружно. И дети пошли один за другим. Гриша — первенец. Потом — Настя и Петя. А в конце октября 1942 года на свет появился Иван. Бабка Ева, мать Филиппа, родившая 18 детей, мудро и справедливо правила огромной семьей. В Теребличах звали ее буськовой бабкой. (На подворье Супрунчиков было несколько гнезд аистов. Не зря они там поселились!)
Разливы, наводнения на Столинщине — дело обыкновенное. Накатит река Ствига, затопит окрестности ее приток Моства (с ее берега и начиналась деревня Теребличи), а придет время — и реки войдут в свои русла. Но когда накатит война, горе, принесенное ею, не входит в берега. Оно разливается навсегда.
...Машина с немцами остановилась у дома Супрунчика. Аксинья Степановна помертвела. Ее родной брат Дмитрий был в партизанском отряде. Страх неминуемой расправы за это жил в ней и днем и ночью. Офицер хорошо говорил по–русски. Он велел Филиппу Супрунчику взять веревки и борону. Пояснил: «Будешь бороновать дорогу, которую заминировали партизаны». «Это — смерть. Живым Филиппа я больше не увижу», — пронеслось в голове Аксиньи. Когда машина ушла, она взяла на руки Ивана и выбежала во двор. Дети испуганно жались к маме. С замирающим сердцем Аксинья ждала взрыва...
Прибыв на место, офицер объяснил Супрунчику: «Увидишь проводок — переступи. И не бойся, если мина взорвется сзади». Шаг, другой, третий... Каждый из них мог стать последним. Филипп прошел весь участок дороги. От нечеловеческого напряжения едва стоял на ногах. К нему приближались немцы. «Слава богу! Пронесло», — подумал Филипп. И тут грохнул взрыв, скосивший двоих немцев. Филипп бросился бежать к лесу. «Стой! — крикнул офицер и выстрелил в воздух. — Твоей вины здесь нет. Можешь идти домой».
...Эхо взрыва докатилось до Теребличей. «Нет, детки, больше вашего отца», — произнесла Аксинья Степановна побелевшими губами... Когда Филипп Федотович живой и невредимый вернулся домой, она глазам своим не поверила. «Господи! Чудо свершилось!» — повторяла Аксинья, потрясенная до глубины души. Но это была лишь короткая отсрочка смерти. 23 октября 1944 года, в день рождения младшего сына Ивана, рядовой Филипп Супрунчик пал в бою под Зеленой Гурой в Польше...
В послевоенные годы единственным окном в мир для жителей села было кино. Ну а для детворы каждый фильм — особо радостное и волнующее событие. Когда киномеханик чинно, с полным сознанием своей исключительности въезжал в деревню на телеге, груженной кинопередвижкой, движком и коробками с кинолентами, дети встречали его восторженными криками: «Кино! Кино приехало!» Пока не было клуба, кино показывали в школе. Билет стоил 50 копеек (после денежной реформы — 5). Но эти столь вожделенные пятаки редко когда звякали в карманах сельских пацанов. Какие только ни изобретались способы, чтобы попасть на сеанс! Окна занавешивались дерюгами. Киномеханик запускал движок, заправлял ленту, включал кинопроектор — и экран оживал...
Однажды киномеханик привез в Теребличи художественную ленту «Василий Суриков». Вряд ли он мог предполагать, что этот фильм в чьей–то судьбе сыграет исключительную роль. Но именно так и было. Затаив дыхание, Иван Супрунчик не отрываясь смотрел на экран. Жизнь великого живописца, создавшего «Утро стрелецкой казни», «Боярыню Морозову», «Покорение Сибири Ермаком», «Переход Суворова через Альпы» и другие всемирно известные полотна, родила в его душе мечту стать художником. Фильм разбудил в нем желание как можно больше узнать о творцах русского, национального и мирового искусства. Своей библиотеки в деревне не было. Иван Супрунчик ходил за книгами в Давид–Городок пешком. А это километров 18 от его деревни...
Первые рисунки Ивана Супрунчика сделаны карандашом. Штрих, еще и еще штрих — и вот уже на листе бумаги проступает лицо. Мамы, родичей, друзей и собственное — автопортрет... Это 60–е годы. Рисовал он и в армии: стенгазеты, своих сослуживцев, боевые призывы на красном кумаче. Отслужив срочную, вернулся домой. Председатель местного колхоза «Правда» предложил ему поработать художником–оформителем. И снова лозунги и плакаты. И опять кумач с призывами, которые Иван Супрунчик писал зубным порошком. К счастью, длилось это недолго. В 1965 году в деревне Теребличи открылась библиотека. И станет Иван Филиппович библиотекарем. Эта работа была ему по душе: книги он любил с детства. Тот год осчастливит Ивана Филипповича и семьей. Он женится на учительнице начальных классов Марии Ивановне Симончик.
В библиотеку часто заходили дети, так что недостатка в натурщиках у Ивана Супрунчика не было. Он рисовал много и жадно, но будучи самоучкой, все постигал своим умом. «Моя школа — я сам», — не раз повторял Иван Филиппович. И это определяло творческий путь самобытного художника. Однако без умных, ненавязчивых советов, тактичных оценок и профессиональных разборок вряд ли можно обойтись. Иван Супрунчик поступает учиться во Всесоюзный заочный народный университет искусства имени Н.Крупской в Москве на факультет рисунка и живописи. Здесь была выработана уникальная методика заочного обучения рисованию и живописи. Учитывался свой, особенный стиль учащихся и никому не навязывались стандарты академической художественной школы. Нужны были профессиональные знания библиотекаря. Супрунчик заочно оканчивает Могилевский библиотечный техникум. Вот и все университеты народного мастера Беларуси.
Нет ничего удивительного в том, что дерево стало главным материалом для воплощения замыслов скульптора. Оно для Ивана Филипповича всегда живое.
Иван Супрунчик брал топор и шел в лес на поиски высохших деревьев. (Боже упаси срубить живое! Это для Супрунчика равносильно тому, что и убить человека.) Убирал сучья и на корню вырубал из ствола то, что в нем проглядывалось. (А что именно, видел только сам скульптор. Причем с одного взгляда.) Он как будто освобождал только ему видимую фигуру от лишней материи. Под сильными, но удивительно точными ударами топора (Иван Филиппович не пользуется ни стамеской, ни резцом) возникает не просто человеческое лицо, а образ, в который мастер вдохнул жизнь. Скульптура как будто выходит, выступает из древесного ствола. Она живет самостоятельной жизнью.
Искусствовед Ольга Лобачевская, автор текста и составитель замечательного альбома «Полесские были в произведениях Ивана Супрунчика», изданного к его 70–летию, утверждает, что мастер возвращает дереву душу. С этим нельзя не согласиться. Смотришь на скульптуры из циклов «Дзяды», «Гуканне вясны», «Купалле», «Вялiкдзень», «Каляднiкi», «Шчадрэц» и в сердце пробуждается то, что когда–то сам переживал. О чем не раз думал–передумал. У жизненной достоверности произведений Ивана Супрунчика глубокие корни: любовь к родному Полесью. Глубинное знание былого своего края. Множество легенд и сказаний, которые он собирал и записывал. Все это, как золотые зерна, западало в его душу. Прошли годы — и зерна дали свои ростки.
В своей деревне, в здании, как будто специально для этого предназначенном, Иван Филиппович создал народный музей этнографии и быта (центр деревянной скульптуры.) Этот уникальный музей, как живое древо вечности. Как ответ народного мастера Ивана Супрунчика на самый трудный вопрос: «Для чего человек живет на земле?..»
