Если драников нет в белорусских классических книгах - их нет нигде

Дранцы на палянцы

На днях литературный критик Павел Абрамович спровоцировал любопытную дискуссию. На своей странице в Фейсбуке он задался вопросом: если драники — наша национальная еда, почему их никто не ест в белорусской классической литературе? «Дранiкаў няма ў Баршчэўскага i Багушэвiча, Ядвiгiна Ш. i Каруся Каганца, Зарэцкага i Гарэцкага, iх нiхто не смакуе ў раманах «На ростанях» i «Людзi на балоце», нiкому нiхто не прапаноўвае дранiкi ў раманах Караткевiча...» Литкритик напомнил друзьям, что единственное, чем хвастает наша литература перед читателями и всем миром, — своей реалистичностью. «Поэтому если драников нет в белорусских классических книгах — их нет и в белорусском мире», — предполагает Павел.

Участников нашего спор–клуба такая постановка вопроса раззадорила. Заметив, как часто современные белорусские писатели, в том числе наш штатный автор Людмила Рублевская, стремятся открыть в своих произведениях Беларусь новую и/или хорошо забытую старую, княжескую, благородную, в противовес крестьянской, «пан сохи и косы», мнения спорщиков разделились. Один выступает за мифотворчество и героизацию, второй предпочитает все–таки искать и находить в книгах так называемую «жизнь». Дорогие читатели, какие мифы о Беларуси дороги вашему сердцу, а от каких вы готовы с легкостью отказаться, даже в литературе?

Миф важнее, чем факт

Виктория ПОПОВА

Считаю эту попытку Павла разрушить легенду о драниках — красивой и убедительной, но несостоятельной. По–моему, наш картофельный блин — это единственный миф, в который за последние четверть века охотно поверили не только сами белорусы, но и туристы. Спросите у художника Цеслера, майки с каким его принтом лучше всего раскупают приезжие в гостиницах? И он вам ответит: «Драник–ленд», румяный блин с корочкой, помнишь? Его формы точно повторяют карту Беларуси. Существование одной такой внятной «сувенирки», обыгравшей классную идею дизайнера, на мой взгляд, всецело оправдывает миф о белорусских «дерунах». И пускай ему всего четверть века, а наши предки всю жизнь мучными блинами подкреплялись, мачанкой и клецками, пусть мы даже знаем с тобой истину, Дима, что родина картофеля — Перу и на стол белорусов овощ попал сравнительно недавно — в XVIII веке. Означает ли это, что в одночасье надо из меню всех наших ресторанов национальной кухни вымарать такое блюдо, как драники? Вдобавок запретить называть белорусов бульбашами и соответственно писателям приказать не упоминать в произведениях блюд из картофеля и в романах придерживаться культуры аутентичной, клубневой, сельдерейной! Нет, конечно.

На мой взгляд, вообще глупо искать в книгах так называемую жизнь, некие истинные истории. Не будем забывать, что эти самые истины, включая историю, пишут во все времена люди, такие же, как мы с тобой, летописцы. Бывает, взглянешь на современные «драчки» музейных специалистов по одному несчастному вопросу — и на веки вечные усомнишься в такой дефиниции, как факт. Ты помнишь знаменитое: археологи копаются в мусорках! Что они могут там найти — бог весть, обрывки каких–то голубых платьев? И какой мы можем сделать из этого вывод? Означает ли это, что все дамы в то время ходили в голубом? Кстати, писатель Набоков называл «жизнь» — обобщенным эпитетом, заурядным чувством, одураченной толпой, миром общих мест. Другое дело — литература, в которой даже намек на голубое платье Анны Карениной превращается в произведение искусства. Не помню у кого, но встречала такое мнение, с которым в принципе согласна: грош цена литератору, который умеет писать только о реальном мире. О событиях, участником или свидетелем которых он стал лично. Это может означать только одно: у такого литератора совсем худо с фантазией, и в своих произведениях ничего, кроме первого плана, он предложить не может.

Ты вот, Дмитрий, настаиваешь — тебя в книгах только правда интересует. А что такое эта твоя хваленая правда? Только представь на миг, что какой–то человек начнет тебе в ежедневном режиме об очень близком человеке сообщать только истину, скажем, о твоей матери. Представь? Никакой лирики: «теплых глаз», «изящного стана», «доброй улыбки», все эти красивости отбрасываем, оставляем голую фактуру. Какова будет твоя реакция? Предполагаю, захочешь дать собеседнику в глаз. И это, наверное, естественно, когда речь идет о том или о тех, кого мы действительно любим. И пусть в меня сейчас полетят стаи упреков, но правда никому не нужна, мы ее знаем о себе, пожалуй, лучше всех остальных. Заметила, сама могу сколько угодно над собой иронизировать, но если в мою «болевую точку» попадает кто–то другой — становится непереносимо. И здесь хорошо бы интеллигентнее выставить щит в виде мифа, сказать человеку: «Герострат!» — вместо «Дурак обыкновенный! Пиарщик несчастный». Есть же разница, правда? С точки зрения истории любой миф важнее факта.

Так что я полностью поддерживаю желание современных романистов набивший оскомину миф о белорусе как о мужике в лаптях чуть приподнять, романтизировать, напомнив миру о Несвижском и Мирском замках и их обитателях: благородных дворянах в слуцких поясах и образованных дамах. Чем плохо? Ведь классический образ белорусов — соломенная шляпа, соха и коса, платье из льна с васильками — это точно такая же абстракция вымысла, удачная выдумка, доставшаяся нам в наследство от предыдущей эпохи и прочно засевшая в мозгах. Недавно Большой театр выпустил прекрасную премьеру, балет «Анастасия», и некоторые критики поспешили обвинить хореографа и художника по костюмам — такого не было! Мол, слишком красивая получилась легенда и платья у княжны Слуцкой довольно шикарные для той эпохи. Нелепые обвинения, на мой взгляд, когда речь идет о произведении искусства. Если помнишь, в фильме «Лето» Кирилла Серебренникова в кадре появлялся то и дело персонаж с табличками: «Такого не было», «Это все ложь», «Не верю!», которого, по–моему, пора вводить, как эмодзи, во все современные произведения искусства. Было бы очень смешно: перелистнул страницу романа — а вместо сноски улыбчивая рожица: «Здесь все неправда!»

Летала недавно в Москву. Когда на обратном пути приземлились в Национальном аэропорту «Минск», девочка лет пяти, пока трап выруливал, стала лупить ладошкой по стеклу иллюминатора: «Мама, это Белоруссия! Ура! Моя любимая Белоруссия!» Все в салоне засмеялись. У этой маленькой девочки из России город Минск явно ассоциируется с чем–то очень–очень приятным, добрым, уютным и комфортным. Ну вот же он, готовый миф о нашей современной столице. Разве стоит его разрушать прямо там, в салоне самолета, поправлять девочку: «Милая, правильно говорить Беларусь»? А в ответ на ее просьбу отвезти к Деду Морозу в Беловежскую пущу сказать, что это все выдумки и никакого Деда Мороза не существует. Хотелось бы тебе жить в таком мире правды? Мне — нет.


Больше жизни

Дмитрий КРЯТ

Вник я, Виктория, в твои доводы, перечитал их несколько раз, но так и не понял: драник все–таки был или нет? Сама ты веришь в него или отрицаешь? Для меня это принципиально важный момент, поскольку помню это блюдо с раннего детства, которое проходило заметно больше, чем четверть века назад. Более того, и мама моя рассказывала, как готовке этого кулинарного изыска ее, девчонку, обучила тоже мама. С бабушкой на этот счет бесед не вел и теперь жалею. Кто же мог предположить, что спустя некоторое количество лет литературная критика покусится на святое и объявит выдумкой лежащую передо мной в тарелке румяную и ароматную картофельную оладью. Цепляю вилкой кусочек, обмакиваю в сметану, отправляю в рот и наслаждаюсь вкусом... Чистой фантазии. Ерунда какая–то: моя оладья вполне себе материальна. Она реалистична. И вот этой характеристики, Виктория, как раз нашей литературе и не хватает. По крайней мере, современной.

Ты, Вика, как всегда, сгущаешь краски, намеренно избегая полутонов. Утверждаешь, что я обязательно впаду в бешенство, если мне будут ежедневно с утра до вечера предъявлять голые факты и только факты о жизни дорогих мне людей и существовании милых сердцу вещей. Но постой, мы же сейчас не о документалистике говорим. Хотя и в этом жанре есть место для творческого осмысления действительности. Однако мы с тобой все же о художественной литературе судачим. И в то время как я тебе трактую о явном недостатке в ней толики реализма, ты призываешь катиться исключительно по идеалистическому направлению. Нет, оно, конечно, приятно дрейфовать по волнам собственных иллюзий и мечтаний, но скучно. Я уже не говорю, что такая однобокость вредна. Просто скучно, Вика!

Знаешь, я был практически уверен, что мода на поиск в себе голубых кровей миновала. Еще совсем недавно только ленивый не запрашивал архивы и не мучил расспросами родственников в поисках знатных предков. Строка в биографии, которая некоторое время назад могла изрядно подпортить жизнь, вдруг стала вожделенной. Каждый мнил себя если не наследником престола, то как минимум бароном или герцогом. Смешно было наблюдать за этим массовым походом из грязи в князи со стороны. Никто не хотел принять простую истину: ну не могут все повально быть из дворян. В абсолютном своем большинстве мы действительно от сохи. И нет ничего зазорного в том, что наши предки пахали землю и пасли скот, а не восседали в радзивилловских дворцах. Поэтому совершенно нет никакой нужды рядить крестьянок в кринолины, а их мужьям вкладывать в руки скипетры с державами. Тут уж, прости, Мономаху Мономахово.

Впрочем, я не стану восставать стеной и категорически против авторских фантазий в литературе. На то она и художественная, чтобы допускать творческий вымысел. Меня просто печалит то, что в современных книгах практически один сплошной вымысел. Вспомни, Виктория, что в свое время читали мы? Даже фантастика воспринималась вполне правдоподобно. Потому что была научной. Беляев, Булычев, Стругацкие — они ничего не выдумывали. Они стремились заглянуть за толщу времен или через невероятные космические расстояния, чтобы представить, угадать, что же там такое ожидает человека, когда он туда доберется. Причем сам человек был таким же, как и мы. В сути своей он не менялся. Те же две руки, две ноги, голова, мысли, чувства, переживания. И поэтому читатель верил автору. Стремился вместе с ним искать ответы на вопросы о будущем или о далеких планетах. А кто герои нынешних фантастических, а точнее, абсолютно фантазийных романов? Эльфы, гномы, орки... Если речь идет о человеке, то это очень популярный персонаж — попаданец. Простой офисный клерк, который попадает в прошлое и наводит там порядок. Клерк в Средневековье изобретает порох, меняет воинскую тактику, учит строить из камня, когда и из дерева возводить дома еще толком не научились. Вот скажи, Виктория, ты, если бы попала век этак в XII, смогла бы изобрести порох? Готов спорить, что нет. И я бы не смог. А все потому, что не может каждый отдельный член современного общества быть лично носителем всех знаний, накопленных за свою историю человечеством. И офисный клерк в древности, скорее всего, сгинул бы, не умея обращаться даже с ножом или стрелять из лука. А каковы детективы? Все герои сплошь супермены, мастера единоборств и полные антикиллеры. Ушли из книг простые и понятные люди. Такие, как мы с тобой.

Знаешь, я иногда ловлю себя на мысли, что скучаю по произведениям эпохи социалистического реализма. Не так чтобы уж совсем до зубной боли, но чувствую, что повествование о каком–нибудь современном Павке Корчагине прочел бы с удовольствием. Хочется рассказа о людях, в которых узнаю соседа, коллегу, однокашника, а может, даже и себя. Пусть в сюжет для остроты будет вплетена искусно придуманная любовная интрига или детективный подтекст. Не важно. Главное, чтобы герой был реальный, не крутил тройное сальто по утрам в качестве зарядки, а выжимал бы простые, с доступным весом гантели. Я хочу узнавать улицы, по которым он будет прогуливаться. Представлять антураж реально существующих кафе, в которые он будет заходить. И, в конце концов, ощущать неповторимый вкус заказанного им драника. А жить в вечной и всеобъемлющей сказке интересно до поры, а потом приедается и, повторюсь, становится просто скучно.

kryat@sb.by
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter