Незаметные и незаменимые герои
— Сколько вам лет?— Двадцать, — ответила мне девочка с девочкой на руках.
Жена и дочь погибшего медика.Такие, как она, ее погибший Валера — люди Донбасса, — незаметные герои, незаменимые люди этой войны. Хоть и говорят, что незаменимых нет, — неправда. Они есть.
Кем вырастет эта родившаяся, считай, под постоянными обстрелами малышка? Уверена, достойной дочерью своего отца.
Такие, как медик Валера, верили, знали, что и жизнь отдадут, если понадобится. И что все это не зря. Что все для победы. Безоговорочной.
К девочке с девочкой на руках Николай Гаврилов (белорусский писатель, который с 2014 года возит мирным людям Донбасса гуманитарку) старается заезжать каждый раз, когда тут.
— Спасибо. Все есть вроде, — обычно скромно на вопрос о помощи отвечает она — на фоне ободранных стен чьей-то однушки, в которую пришлось спешно переехать после гибели мужа... Знаете, кажется, я понимаю, почему он полюбил этого человека.
…Снова дорога. Новый дом и новая человеческая трагедия. Для меня новая.
Ян в свои 14 лет уже не может почти ничего. Он медленно умирает. И ничего не поделаешь, тяжелая болезнь. Она не стала выбирать, где ей случиться: в мирные дни или на войне… Группа Гаврилова привезла мальчику лекарства. Времени только на то, чтобы заскочить минут на пять и двигаться дальше, ведь еще много мест нужно объехать до темноты и комендантского часа. А места эти за десятки и сотни километров друг от друга.— Чай? — Вика, мама Яна, уже несла полные чашки.
— Ну… — Гаврилов посмотрел на часы, — давай.
Виктория была счастлива. Даже как-то особенно красива сегодня, в день, когда приезжает (пусть и на пять минут) ее «братик». Так называет она человека, ставшего родным за эти восемь лет.
Рассказал бы кто — мы б не поверили
Едем в Горловку. По дороге, уже не скажу какой по счету, рассказ Николая. Этот про горловский психдиспансер:— Еще в начале войны, когда пошли бои, начальство психдиспансера сбежало, бросив пациентов. Да и лекарства закончились, поставок не было, а для таких больных это, считай, катастрофа… С беспомощными людьми остались врачи и медсестры. Не бросили. Зарплату, как понимаешь, им тогда, в той ситуации, никто не платил. Медики, кроме того, ходили к солдатам и просили еду для своих пациентов… Для меня это было огромным откровением.
С таким высшим проявлением человечности там, в Донбассе, он сталкивается постоянно. Когда люди — Люди.
…Поднимаемся в квартиру вдовы погибшего офицера, матери восьмерых детей. Эту семью тоже возьмет под опеку группа Гаврилова.
— Здесь семеро деток, — мама знакомит нас с ребятней. — Старшей двадцать лет, самому младшему шесть. А вот и он. Максим, ты куда без штанов вышел?! Вот ведь.
Максим улыбался, он рад гостям.
— Привет, как зовут?
— Максим.
— А я Ксюша, — протянула руку девочка лет семи.
Четверо из восьмерых детей убитого офицера.Дети принесли папины награды, балаклаву.
Каково этой женщине как маме? С одной стороны, хочется детей от всего этого оградить. С другой — как оградить? Ведь давно живут среди войны, на которой где угодно и когда угодно можно увидеть картину совсем недетскую. И это не самое худшее.Рассказали нам, как остались без дома и как сами спаслись. Просто пошли большой семьей покупать Ксюше платье:
— Она тогда полненькая была. Пришлось замочек перешивать, не сходился. Так и выжили благодаря тому, что задержались и не успели вернуться в свой дом, его как раз бомбили… Сейчас стреляют, но дети как-то уже и не обращают внимания. Первое время боялись, особенно маленький. Боялся малейшего выстрела, взрыва. Ушки закрывал и орал просто не своим голосом. Страшно это.
…Администрация Горловки.
— Тихо у вас, — говорю, — сегодня.
Глава администрации города Иван Приходько тяжело вздохнул, ответил:
Иван Приходько.— Бои сейчас немножко сместились южнее, в сторону Новой Бахмутовки, и украинская армия акцентировала там свое внимание. Последние пару дней у нас нет обстрелов, ноль за сутки, чего не было с начала СВО. Но мы же понимаем, что эта тишина ненадолго. Увы…
Иван Сергеевич привел цифру: девять с половиной тысяч обстрелов. Это не девять с половиной тысяч боеприпасов, а именно полноценных обстрелов, которые были в Горловке с 24 февраля 2022‑го.За это время погибли 100 мирных жителей и почти 400 ранены. Так что тишина очень обманчива. В любой момент все может измениться.
До войны мой собеседник работал зампредседателя райисполкома, и вот уже семь лет — мэр города, на войне. В общем, ему есть с чем сравнивать.
Это, говорит, абсолютно разное управление:
— Если раньше оно было плановым (к примеру, планировали бюджет, воплощали задуманное, депутаты принимали), то сейчас это ручное управление всеми процессами. Ситуация может меняться раз в час, в сутки. Реагировать нужно моментально. На это нацелены и все мои замы. Особенно по вопросам, касающимся людей, у которых есть погибшие в семье.
В Горловке сейчас не допущено ни одного срыва поставок продуктов, медикаментов. Нет проблем с обучением в школе. Да, оно пока дистанционное, но дети учатся, и занятия проводятся достойно. Так что город живет своей жизнью. Да, военной, фронтовой, но уже привычной за это время. Понятно, что кто-то уезжает, не выдерживает обстрелов. Ведь засыпая ночью, не знаешь, проснешься ли утром.
65 лет. Ни дома, ни родных. Лишь ранение и скитание по чужим углам. Эта бабушка знает, что значит потерять все.Приют
Заезжаем в дом-интернат, в котором проживают также те, кому пойти некуда. У кого больше нет ни дома, ни родных. В общем, ютятся здесь те, кого называют беженцами. И детки, и старики, и люди с особенностями. Каждой своей клеточкой ощутившие «заботу» неонацистского киевского режима.Группа Гаврилова спрашивает у местных, руководства о нуждах, я знакомлюсь с жильцами.
— Папа пока со мной, — сообщила девочка лет пяти.
— Или ты с папой? — переспрашиваю.
— Ну я… А у меня книжки есть. Показать?
Покажи, говорю. Она читает — я слушаю.
Это была сама интересная книжка, которую мне когда-либо читали.
В соседней комнате — бабушка из Бахмутки. Документов не осталось, семьи не осталось, дома… Ничего не осталось, кроме следа от тяжелого ранения, морального состояния — когда на грани и абсолютно не понимаешь, как жить дальше. На старости лет — чужая койка, чужие стены и чужие люди, которые не дают умереть.— Я сильно переживаю, — говорит нам бабушка из Бахмутки. — Ну ничего, сойдет… Все пройдет… Надо время. Надо время… Все пройдет. Спасибо, девчата приняли. Все хорошо… Переживем…
Страшно это. Даже со стороны.
Особая «забота» не всем по силам. Хороший, честный парень Сергей Титов не осилил. Эсбэушники убили этого смелого человека несколько дней назад, в тюрьме. Нацисты постарались, чтобы умирал в тяжелейших муках.У Сергея была инвалидность, серьезные проблемы со зрением. Он был психически нездоров, потому не мог оценивать риски. Не мог осознать, что за его смелую позицию, о которой он говорил в СБУ под видеозапись, его просто убьют... Сказал им, фашистам, о незаконном развале СССР. О том, что рад вхождению украинских территорий в состав России... Много чего сказал им Сергей Титов. Его обвинили в диверсионной деятельности только из-за наличия российского паспорта.
А что, кстати, хотели показать эсбэушники, записавшие и выложившие в сеть «признательное» видео Титова? Свое превосходство? Профессионализм, поймав особо опасного «шпиона»? Свой ум? Что?! Показали лишь свое ублюдочное тупое нутро. И превознесли этого парня до высот, которых им, нацистам, никогда не достичь.
...Всё в осколках. Вот в таких условиях приходится оперировать в прифронтовом госпитале.«А скажи ты мне, Микола, ведь была у нас с тобой одна великая, большая, дружная семья. Страна была»
В молитвенной комнате прифронтового госпиталя — санитарки. Говорят мне:— Когда нам страшно, молимся: «Господи, отведи от нас подальше все это». Людям нужна вера. Как же без нее?
— Смотришь на Украину, где церкви разрушают…
— Не хочется за Украину и говорить. Нет там веры. Там ума уже все лишились. Куда они бьют? Специально по церквям.
— Почему, как думаете?
— Нелюди потому что. Нацисты. Хотят истребить. Нас, веру, человечность… Моя мама похоронена на Иверском кладбище, но там нет могилы — воронка… Они же и историю свою не знают, так их воспитали, потому что такими людьми проще управлять.
«Вместо могилы матери — воронка». Люди теряют даже мертвых.— И такие сами перестают быть людьми…
— А они давно нелюди. Раз они пришли убивать нас… А мы будем молиться за мир. Знаете, мы всегда за всех молимся. И за них тоже молились… Мы никогда зла не держали. Не понимали: почему, за что они так с нами? В Украине же всегда жил многонациональный народ. Какая разница, кто ты по национальности, главное — быть человеком... Мы не хотим зла тем, кто там живет. Просто те, кто истребляет, кто заставил это делать, пусть они поймут.
Хотелось бы, чтобы поняли, но вряд ли. За это Киев нынче отнимает даже жизни.
…Редкий храм не разрушен здесь, в этих окрестностях, где шли бои. Досталось почти каждому.
— Бывали, конечно, просто чудеса: все вокруг разрушено, а храм относительно целый, — по дороге слушаю рассказ Николая. — Храмы также являлись центром сбора людей, местом социальной помощи. Там мощные подвалы, есть где людей спрятать от обстрелов, накормить. Ну и помощь туда привозить проще, поскольку все вместе и не надо, считай, под пулями ездить по домам или тому, что от них осталось.
…Иверский монастырь. Здесь в свое время проходил узел обороны. Впрочем, бои в этих местах идут до сих пор. Однако духовная жизнь не прекратилась.
Иверский монастырь.Рядом кладбище. То самое, о котором говорили мне в госпитале. Сейчас туда нельзя, заминировано. А на уцелевших крестах и памятниках — следы обстрелов.
…Касаюсь холодной стены монастыря. Зачем — не знаю, ладонь ведь не подорожник. Может, чтобы мысленно сказать: потерпи… Красный кирпич в выбоинах от обстрелов — словно проступившая кровь.
— Как-то мой ребенок проснулся, плачет, — вдруг там, у монастыря, стал рассказывать Николай. — Приснилось ему, что церковь разрушена, хотя он же всего этого никогда не видел… Нам есть зачем жить: чтобы не допускать этого у себя всеми своими силами.
Эта война стала другой. Стала более озлобленной. Запад заваливает оружием, взращивает ненависть, поощряет беззаконие, истребляет людей — тех и этих, этих и тех. Какая ему разница? У него свои интересы.
Надо побеждать, иначе они, нацисты, нас. Не остановятся, жалеть не будут. Вспомните недавний пример с подготовленным спецслужбами Штатов и Украины диверсантом для подрыва самолета в Мачулищах.
В общем, побеждать надо. Другого пути нет. Как сказал Гаврилов, «пока процесс обратимый, нужно делать все… Людям, особенно в годах, быть беженцами, в 60, 80 лет не иметь своего дома, скитаться по чужим углам. Не иметь куска хлеба, постоянно от кого-то зависеть, хоронить детей… Нельзя этого допускать. Нельзя. Победим там — и сюда война не придет».gladkaya@sb.by
