Легендарный комбриг и руководитель Дмитрий Васильевич Тябут глазами его жены и дочери

Каким он был – легендарный комбриг и руководитель. Дмитрий Васильевич Тябут глазами его жены и дочери

В квартире по-прежнему все напоминает о муже и отце. Лидия Петровна с дочерью Тамарой Дмитриевной.

Сегодня исполняется сто лет со дня рождения белорусского государственного деятеля Дмитрия Тябута.

В списках на присвоение звания Героя Советского Союза, представленных белорусским политическим руководством в ЦК КПСС, значилось и имя командира партизанской бригады имени К. Ворошилова Дмитрия Васильевича Тябута. Но в 1965 году указом от 8 мая, который вышел к двадцатилетию Победы, Золотой Звездой были награждены лишь семь партизан и подпольщиков, выходцев из Белоруссии, и все посмертно. Говорят, тогда Звезды так и не достались живым из-за подковерных интриг кремлевских кланов. Правда, партизанский командир и без властного воздаяния остался в памяти боевых товарищей настоящим героем, а его передовая растянулась на всю оставшуюся жизнь. До сих пор жена Тябута Лидия Петровна хранит искренние письма с трогательным обращением: «наш любимый комбриг». Партизанское братство поддерживало вдову и после смерти Дмитрия Васильевича.

Природа щедро одарила крестьянского парня из деревни Пукановка, что на Полоччине, красотой, темпераментом, физической силой, умом, интуицией. В восемнадцать он уже учитель в школе сельской молодежи, в двадцать шесть — председатель Ветринского районного Совета народных депутатов. Вместе с секретарем райкома партии фактически руководитель района.

В кругу семьи: жена Лидия Петровна, дочь Тамара с сыном Димой, мать Лидии Петровны
Анна Андреевна, Дмитрий Васильевич ТЯБУТ, внучка Светлана, дочери Марина и Галина.

Но жизнь была также щедра на испытания: наверное, не зря говорят, их дается столько, сколько человек сможет осилить. Самым тяжелым стала война. После месячной подготовки по специальной программе, обучающей борьбе в тылу врага, отряд Тябута через знаменитые Суражские ворота переходит линию фронта и с сорок второго года сражается, сформировавшись в бригаду, в Полоцко-Ушачской партизанской зоне.

После освобождения Белоруссии комбрига оставляют на родной земле восстанавливать народное хозяйство, назначая первым секретарем Ветринского райкома партии. Только в первом послевоенном году фронтовикам и партизанам, пропахавшим пол-Европы и белорусские леса, удалось полноценно отдохнуть. В санатории на Рижском взморье поправляла здоровье целая группа партхозработников из Белоруссии.

– Там и познакомилась с Дмитрием Васильевичем, — мы беседуем с Лидией Петровной и дочерью Тябутов Тамарой Дмитриевной в их квартире, где по-прежнему все напоминает о муже и отце. — Больше трех лет я находилась в действующей армии и, демобилизовавшись, попросила отпуск. Но путевку получила только в сорок шестом. Отдыхал там и Владимир Елисеевич Лобанок с семьей. Они вместе партизанили, и в санатории держались одной компанией. Накануне моего отъезда Дмитрий Васильевич получил телеграмму о смерти жены. Достать билет на самолет не получилось, и мы возвращались домой одним поездом: я — до Орши, он — до Полоцка, а потом — до Ветрино. Конечно, он очень переживал, ведь без матери остались две маленькие дочери, одной и месяца не исполнилось.

 Более глубокое знакомство и понимание друг друга пришло в общении по партийной работе. Встречались на разных совещаниях, перезванивались, даже переписывались. Служебного романа в современном понимании не было. Разве могли мы позволить себе какие-то вольности?

— А как Дмитрий Васильевич сделал вам предложение?

— Он прежде попросил моей руки у отца. Но накануне как-то намекнул в письме: «У нас будут перемены». Я не поняла, какие. Может, подумала, по работе? И вот после совещания в Витебске Дмитрий Васильевич заехал к нам домой в Оршу. Я на работе, проходит бюро райкома, у меня как заведующей орготделом много обязанностей. И на сватовство прийти не могла, хотя родители вызывали домой. Явилась только вечером, когда жених уехал, и папа радостно сообщил, что очень положительный мужчина просил моей руки: «Вот это человек, который тебе нужен, а не эти хлюстики». Так отец называл наших инструкторов. Я рассуждаю, что, мол, вдовец, двое детей у него. Но, конечно, в душе ликовала. Потом Дмитрий Васильевич забрал меня в Ветрино. С первого дня Анну Васильевну, которая воспитывала его девочек и вела хозяйство, я стала называть мамой, она меня — доченькой. Появились и у меня две доченьки.

С Петром Мироновичем Машеровым на мемориальном комплексе «Хатынь».

Муж быстро рос по службе, но не был карьеристом, оставался доступным, щедрым на теплоту и внимание к людям. Вспоминаю такой случай в бытность его первым секретарем Полоцкого обкома партии. До обеденного перерыва в магазине оставалось пару минут, Дмитрий Васильевич, проходя мимо, хотел зайти, но уже никого не пускали. Тут кто-то узнал первого, сообщил продавцам, те скорей за ним. Но он не стал из-за своей персоны обременять людей, нарушать их отдых. Он любил повторять: долговечно то, что справедливо.

И в семье у нас царили понимание и тепло. Помню вечер на даче в Степянке, когда муж работал председателем Минского облисполкома. Пришел, как всегда, уставший и вымотанный. Прилег на диванчик и вздремнул, а голова повисла. Я быстро подложила подушку, сама смотрю телевизор и ужинаю, а он проснулся и почему-то сказал: «Лидочка, как я тебя люблю». Это первое объяснение прозвучало спустя прожитые годы, когда уже появились внуки, но любовь свою он доказывал отношением ко мне и детям.

— Лидия Петровна, знаю, вы все годы оставались его личным секретарем при встречах с партизанами. Почему была необходимость столь часто видеться с боевыми друзьями?

— Они собирались не просто побалагурить за чашкой чая, а подытожить, что сделали за год, узнать о жизни друг друга. Мне было сказано: «Ты не уходи далеко, а все подробно записывай». Дома он вникал в мои записи, и потом хлопотал о каждом, кто просил помощи. В 1958 году они собрались впервые в Ветрино. В восемьдесят пятом состоялась последняя встреча. И дети наши побывали на местах боевой славы, и внуки.

— Тамара Дмитриевна, какие самые яркие моменты в воспоминаниях об отце? — обращаюсь к дочери, профессору кафедры кардиологии и ревматологии Белорусской медицинской академии последипломного образования, доктору медицинских наук.

– Ребенок воспринимает все по-своему, через свою призму: да, конечно, герой. Ну, как ты будешь по-другому воспринимать своего отца, командира партизанской бригады? Год моего рождения — пятьдесят первый, в нашем детстве все еще напоминало о войне. Это сегодня ордена надо держать в сейфе, под семью замками, чтобы не украли. А тогда награды мамы и папы хранились в доступном месте, и самой большой гордостью было их потрогать, переложить, посмотреть — нам, слава Богу, все давали в руки. Мы знали, как они назывались. Правда, только теперь я поняла, что командир партизанской бригады — не тот статус, при котором награждали орденом Кутузова. А папа получил его за номером 462 вместе с видными военачальниками, после прорыва блокады сорок четвертого года, когда комбриг сам поднимал в атаку и первым шел в наступление на плотную цепь врага, прижимавшую партизан к Западной Двине. Конечно, гордились отцом.

Военные годы вспоминал часто, и это проявлялось тем, что у меня, потом у наших детей, его внуков — Светланы, Димы, Дины — всегда было неповторимое ощущение леса, костра. Мы очень любили с папой сидеть вечерами у горящего огня, когда он рассказывал о своих походах. Может, не обо всем страшном, что случалось на войне, но многие эпизоды из жизни лесного братства запали в душу. Печеная картошка и прогулка по партизанским тропам — обязательные ритуалы. Помню, с ним было очень интересно ходить по лесу, настолько он знал и чувствовал каждый уголок. Кажется, ну нет грибов вокруг, а он покажет палочкой — и целую семейку найдешь. Родители водили нас в кино, и при любовных сценах закрывали ладонью глаза.

Мы четко знали, что он строг. Без дела ругаться не будет, но и дважды повторять — тоже. Причем нас не воспитывали жестко. Мы с сестрой иногда рассуждаем, что вкладывали в понятие родители, когда учили: делайте так, чтобы не стыдиться своих поступков. Нам не объясняли, как, но их поведение и отношение к работе служило примером. Сам чрезвычайно ответственно относился к делу и того же требовал от детей, поэтому и школу заканчивали с медалями, и дипломы получали с отличиями, и работали без льгот и поблажек при его высоком положении.

К примеру, Галя после Витебского мединститута в шестьдесят втором году с красным дипломом уехала в строящийся Новополоцк обычным врачом. Жила с мужем, как и все, в бараках. Родители требовали, чтобы мы самостоятельно прошли все ступени роста, без протекций и особенной опеки. Помню, окончила мединститут, а папа посмотрел мой диплом и напутствовал: «Работать ты должна так, чтобы у тебя никогда не нарушался сон». Я посмеялась, как же, на дежурстве поспишь спокойно! «Да я не про это, — серьезно произнес он. — Чтобы совесть не мучила по ночам и давала спать спокойно». Вот и получилось, как он хотел. Даже мама теперь иногда ругает, что, мол, тебе звонят без конца больные. Так научили безотказности.

Я считаю, что он и сгорел на работе, потому что семьдесят два года — не возраст, он мог бы еще жить и жить. У отца практически не было выходных. Времени на общение с детьми не хватало. Поэтому часто в субботу и воскресенье предлагал поехать вместе с ним по Минской области. Я, конечно, соглашалась. Сижу на заднем сиденье, а он что-то рассказывает. Все учил меня различать рожь и пшеницу: «Ну, пойми, вот черный хлеб, ешь такой? А вот это белый». Меня, студентку мединститута, брал с собой в Москву на партийный съезд. Такая гордость в душе — ходила повсюду с ним, а потом смотрела по телевизору трансляции с Кремлевского Дворца.

Папа был очень красивым. И я гордилась этим. Помню, с каким непередаваемым чувством на выпускном вечере танцевала с ним первый вальс. Он опаздывал, мог не прийти на торжественную часть, но потом обязательно приезжал к каждой из своих дочерей на школьный бал.

Во время встречи кубинской делегации во главе с Фиделем Кастро.

Это он приучил нас читать. Толстые журналы, где публиковались недозволенные детскому уму романы, «проглатывали» по ночам, с фонариком под одеялом. Раньше существовала так называемая книжная экспедиция: по каталогу можно было выбрать любую литературу. Все, где ставились нами галочки, обязательно покупалось. И такое счастье, когда приносили пакет в коричневой бумаге — до сих пор ощущаю блаженство от запаха свежей книжки.

Меня с сестрами наряжали. К праздникам — октябрьским, Новому году — обязательно шили что-то новое. И благодаря его отменному вкусу, а из Москвы всегда привозили наряды, мы одевались модно и красиво. Следил за тем, чтобы его четыре дамы, плюс еще мама, наша бабушка, хорошо выглядели. Придирчиво относился к украшениям. Мама их не имела и мы тоже. Косметику разрешали только после восемнадцати—двадцати, но мы от этого не страдали, наша жизнь насыщалась духовно. Поездки, рассказы, общение.

— Нет, сразу приехала дежурившая врач из лечкомиссии Екатерина Денисовна Казаченко, которая его и спасала. А в больнице месяц из ночи в ночь вместе с медсестрами продежурила Галя. Дело в том, что в те годы применялись другие схемы лечения, чем сейчас, и больному необходимо было двадцать восемь дней пролежать на спине. Мы с мужем как раз купили билеты на юг, а с папой случился инфаркт. Слышим его категоричное: «Обязательно улетайте, вы мне тут не нужны». Ну, конечно, в отпуск мы не уехали и две недели просидели дома, а потом пошли навещать отца в больнице. Как прийти? Я белокожая, и малейшего оттенка загара не видно. А мне сестра из Москвы привезла крем-автозагар, по тем временам новинку, которым и пользоваться толком не умела: так обильно намазалась, что пошла пятнами. Заходим в палату: «Здравствуй, папа, мы вернулись». А он в ответ: «Иди умойся. Думаешь, я не знаю, что вы никуда не ездили?» Обмануть его было сложно. Сплетешь какую-то паутинку, но потом посмотришь в глубокие темные глаза и поймешь, что этот мудрый человек просто проявляет к тебе снисхождение.

— Один раз даже я стала свидетелем такого случая. Август, жара, а в одном из хозяйств ни одного комбайна не видно. Мы заехали в правление. Отец по телефону нашел руководителя. «Все в поле, Дмитрий Васильевич», — рапортует тот. «Ну, раз в поле, то иди в кабинет, я уже у тебя». После чего мне было велено выйти, сесть в машину и закрыть окна. Жалко было бедолагу.

Но вместе с тем об отце никто не отозвался плохим словом. Он мог не только отругать, но в последующем помочь. К нам приходили и звонили совершенно незнакомые люди. И он что-то решал, содействовал, улаживал, по-отечески наставлял. Порой признавался: «Я так устаю, залезьте кто-нибудь ко мне под стол и посмотрите, какая у меня нагрузка». Теперь и я так говорю, приходя с работы. Когда на двери моего кабинета видят фамилию Тябут да еще и отчество Дмитриевна, то часто спрашивают, какое отношение имею к бывшему председателю Минского облисполкома. Отвечаю, что самое прямое. И ни у кого при общении я не улавливала злобы, неприязни, только самые светлые чувства.

— Он и других учил: «Будешь с каждым начальником обедать, без штанов останешься». Ввел четкое распределение техники и других ценностей именно на совещаниях, чтобы без всяких блатов и знакомств, а только по необходимости. Внимательно подбирал кадры, изучая кандидата на должность не один день.

Врожденный дар, мощная интуиция, понимание того, чему нельзя было научиться в крестьянской семье, помогали ему по жизни. Это в его бытность председателем облисполкома Минщина стала дважды орденоносной. И сейчас, с какой стороны ни еду, пересекая границу Минской области, когда вижу на большом указателе два ордена Ленина, всегда мысленно говорю: «Здравствуй, папа!»

Дмитрий Васильевич Тябут родился 6 ноября 1914 года в деревне Пукановка Туровлянского сельсовета Полоцкого района Витебской области. Окончил Оршанский учительский институт, а в 1962-м высшую партийную школу при ЦК КПСС.

Трудовую деятельность начал в сентябре 1932 года учителем Малоситнянской неполной средней школы. До войны работал в Ветринском районе на Витебщине заведующим  отделом народного образования, затем заместителем заведующего отделом кадров Ветринского райкома КПБ и до июня 1941 года председателем исполкома районного Совета народных депутатов.

В августе добровольно ушел в Красную Армию. До апреля 1942-го сражался в частях 48-й стрелковой бригады в должности политрука роты. Затем по решению ЦК ВКП(б) отозван из армии и направлен на временно оккупированную территорию в Ветринский район, где работал секретарем подпольного райкома КПБ и командовал партизанской бригадой имени К. Ворошилова.

С июня 1944 года по январь 1950-го — первый секретарь Ветринского райкома КПБ. С 1950-го по 1954 год — второй, а затем первый секретарь Полоцкого обкома КПБ. После ликвидации Полоцкой области направлен на должность секретаря Витебского обкома, а через день стал вторым секретарем.

В мае 1961-го утвержден первым заместителем, затем министром производства и заготовок БССР. В декабре 1962 года он уже первый секретарь Минского сельского обкома партии. Эксперимент по разделу партийных комитетов длился недолго, и в конце 1964-го Дмитрий Тябут избран председателем исполкома Минского областного Совета народных депутатов, где работал до января 1976 года.

С января 1976-го и до последних дней жизни являлся председателем ревизионной комиссии Компартии Белоруссии. 

Ратный и трудовой путь Дмитрия Тябута отмечен тремя орденами Ленина, орденами Красного Знамени, Кутузова 1-й степени, Отечественной войны 2-й степени, двумя орденами Трудового Красного Знамени, медалью «За трудовое отличие» и 12 другими медалями.

klimovich@sb.by

Фото Александра РУЖЕЧКА и из семейного архива