Герой Советского Союза Михаил Девятаев прошел четыре концлагеря, был приговорен к расстрелу, жил под чужой фамилией. 8 февраля 1945-го совершил уникальный подвиг — бежал из самого охраняемого фашистского плена за штурвалом самолета люфтваффе и спас от смерти еще девять узников, став личным врагом Гитлера. Мне посчастливилось поговорить с сыном Героя Александром Девятаевым, познакомились мы с ним на недавней дружеской встрече у Алексея Талая.
Александр Михайлович — доктор медицинских наук, профессор Казанского медуниверситета. Однако каково это, быть сыном Героя?
— В детстве считал это тяжелой ношей, — говорит мне Александр. — Я не отличался хорошим поведением. В классе к доске вызывают и давай отчитывать: «Ты сын Героя», на совете дружины: «Ты сын Героя», в райкоме комсомола: «Да как же так?! Ты сын Героя». Теперь благодарен всему этому, за ум взялся, даже был именным стипендиатом. Ну и потом, будучи уже признанным в своей профессии, гордился, что на встречах представляют сыном Героя Михаила Девятаева. Вот в прошлом году учредил фонд памяти отца. Это уже семейное дело, наш долг.
Хотим больше рассказывать о летчиках, их подвигах. Да и вся жизнь отца — удивительная история, однако подробно о ней мало кто знает. Собираем информацию по архивам, от людей… К примеру, про довоенный период, когда в 1940-м отец попал в Румынию, а перед началом войны — в Беларусь, под Могилев.
— Что за человек Михаил Девятаев?
— Упертый. Как решил, так и будет, никто не мог переубедить. При этом очень простой… Ровесник Октября, родился в 1917 году 13-м сыном в бедной крестьянской семье. Жили в поселке Торбеево Тамбовской губернии. Жизнь была тяжелая, голодная. Ютились в маленьком домике с земляным полом, сейчас там музей. Учился только до первого снега, потому как в холода нечего было надеть.
Однажды возле деревни сел самолет. Мальчишки побежали к нему. «Как летчиком стать?» — спросил Михаил. Пилот посоветовал хорошо учиться, заниматься спортом, быть смелым, храбрым. «Человек, который летает!.. Что может быть интереснее его профессии? Вот бы подняться с ним под облака, а лучше — самому научиться летать!» — вспоминал Герой в своей книге «Побег из ада». Уже тогда он знал, что станет летчиком и что нужно ехать в Казань учиться.
— Как туда добирался парень без рубля в кармане?
— Выясняем, собираем данные по крупицам. Могу предположить, что на перекладных. В товарных поездах. Поехал он, кстати, босой. Не было денег и на рубашку, но тут выкрутился: сшил из выцветшего флага. У отца руки золотые. Шил, клал печи, потом и дом на берегу Волги построил. Мастерски штопал нам одежду. До сих пор храню такие джинсы. А еще отцовскую кожаную куртку, которую он купил в Румынии и перед войной выслал домой жене… С мамой Фаузией познакомились в Казани. Провожала на фронт, писала письма, ждала и дождалась. Они, к слову, здорово танцевали, побеждали в конкурсах. У меня есть любительская съемка 2000-го: маме уже было 80 лет, а отцу 83 и они все-таки еще станцевали. Ну как станцевали… у мамы уже не было одной ноги.
В Казани в авиационный техникум отец тогда не поступил: не успел, экзамены закончились. И кто-то подсказал: иди в речной техникум, где и оденут, и стипендию дадут. Однако и там вступительная кампания закончилась. Но было в отце что-то, что располагало людей. Уговорил директора снова собрать комиссию. В общем, взяли его. Заодно на кухню работать пристроили, подкармливали. Стипендия была маленькой, голодал. Но опять же характер.
Потом были занятия в местном аэроклубе и первый вылет на нехитрой машине У-2. Тогда студент речного техникума впервые увидел с воздуха Казань. Много времени я провел в архивах, в том числе и этого техникума. Сейчас изучаем материалы по Оренбургу, где в 1938 году отец оказался среди курсантов одного из лучших советских летных учебных заведений — Военного авиационного училища летчиков имени К. Е. Ворошилова.
Весной 1941-го Девятаева перевели под Могилев, зачислили в эскадрилью знаменитого Захара Плотникова. Это летчик бывалый, с двумя орденами Красного Знамени — за бои в Испании и на Халхин-Голе. «22 июня 1941 года гитлеровские орды вероломно напали на нашу Родину… Тысячи черных стервятников заполонили небо Украины и Белоруссии, обрушивая бомбы на людей. Дым и смрад окутывали города и села. Горели стога необмолоченного и массивы еще не скошенного хлеба. Лилась кровь детей, женщин и стариков…» — вспоминал в своей книге Девятаев.— Рано утром 22 июня отец с товарищами по тревоге вылетел в направлении Минска, — продолжает Александр. — Над землей черная дымовая завеса, внизу — море огня. Отец рассказывал, что на всю жизнь запомнил то утро, принесшее столько горя нашему народу.
Первый бой. Свой первый «Юнкерс» Девятаев сбил над Могилевом 23 июня. В первые месяцы войны он оборонял Беларусь и Украину. В сентябре 1941-го получил тяжелое ранение. Однако посадил самолет до того, как потерял сознание. Командир эскадрильи Владимир Бобров дал свою кровь, ее переливали прямо на плоскости самолета.
Дальше — госпиталь, скандалы с врачами, ведь просился на фронт. Поездка домой, встреча с матерью. «Она узнала меня и словно обомлела, — читаю книгу Героя. — Мы сидели рядом. Она, утирая слезы, говорила, что потеряла всякую надежду увидеть меня…» Постоял у гроба любимой учительницы. Вспомнилось, как в детстве Елена Афанасьевна его, голодного и босого, сажала у печки греться, а там, где сейчас стоял этот деревянный «ящик», кормила хлебом и молоком. Теперь с другими фронтовиками Михаил через все село нес этот гроб с телом маленькой старой женщины, выкопали могилку…
Снова воздушные бои, сбитые самолеты. Ордена, тяжелые ранения, госпитали. Был однажды полет в густом тумане. Что очень опасно для летчиков, не каждый выполнит такое задание. Поручили Девятаеву. Нужно было найти село вблизи Кривого Рога и доставить в Москву тяжелораненого генерала. У лейтенанта получилось, но раненого несколько часов назад отправили в Москву поездом. Что делать? И пилот полетел догонять состав. Летел так низко, что колесами шасси едва не касался вагонов. Ноль реакции. Сел перед поездом, замахал руками. Но машинист так и не понял, что нужно этому «кукурузнику». У-2 снова обогнал, снова на рельсы. Паровоз наконец дал гудок и затормозил. Так и забрал генерала и доставил в Москву, а тот потом подарил свой пистолет, попросил записать фамилию и номер полка летчика.
С любимыми внуками.
Затем была случайная встреча с Владимиром Бобровым, благодаря которому Девятаев вернулся в истребительный полк грозной для врага дивизии, ныне трижды Героя Советского Союза А. Покрышкина… На земле и в воздухе было жарко. Истребители легендарной дивизии покрышкинцев прикрывали работу штурмовиков. Там, подо Львовом, 13 июля 1944 года и произошел последний бой Михаила.
— Я Выдра, я Выдра. Иду в атаку. Прикрой! — слышал он голос своего командира.
— Я Мордвин. Прикрываю.
Мордвин — позывной старшего лейтенанта Девятаева. Однако немцев в этом бою было больше и самолет Девятаева был подбит.
— Я Выдра. Прыгай, Мордвин! Прыгай! Приказываю: прыгай!
Он выпрыгнул с парашютом в последний момент. Потерял сознание. С тяжелейшими травмами попал в плен. Да, с ним пыталась работать немецкая разведка. Да, пытались склонить к измене Родине и переходу на службу в коллаборационистские подразделения вермахта. Однако после отказа он был отправлен в концлагерь для летчиков в польском городе Лодзь. Потом был концлагерь Кляйнекенигсберг около польского г. Хойна. Михаил был организатором побега, увы, неудавшегося. Его и двоих товарищей в Берлине приговорили к смертной казни и для исполнения отправили в Заксенхаузен.
Этот нацистский лагерь смерти находился в 36 км от Берлина. Виселицы, быстродействующие газы, мгновенно убивающие яды, печи крематория, комнаты пыток. Здесь изобретали и испытывали самые изощренные способы уничтожения людей. Эта фабрика смерти находилась под непосредственным руководством главаря СС Гиммлера… Михаила тоже ждала бы смерть, если бы подпольщики не заменили на его робе бирку смертника на бирку умершего учителя Степана Никитенко. Так Девятаев выжил, став Никитенко.
В конце войны попал в нацистский концлагерь при полигоне Пенемюнде на острове Узедом. Это место называли островом дьявола, оно было самым секретным и охраняемым в Германии. Здесь Гитлер пытался создавать свое «оружие возмездия»: от летающих тарелок и урановой бомбы до баллистических ракет «Фау-2», которые там же испытывали и запускали.
При ракетной базе были аэродром и концлагерь. И летчик-истребитель, увидев самолеты, сразу понял, что это шанс.
— Нацисты не обращали внимания на простоватого «учителя», который залезал «погреться» в корпус разбившегося самолета или с удивлением рассматривал пилотов, заводящих свои машины, — рассказывает мне Александр Девятаев. — Постепенно по запчастям, элементам приборной панели, попадавшимся ему на аэродроме, изучал бомбардировщик, получил общее представление об управлении. План побега был таким: нужно было убрать часового, переодеть в немецкую форму одного заключенного, а дальше уже он якобы под конвоем должен довести узников до самолета…
И вот десять советских военнопленных пробрались во вражеский бомбардировщик Heinkel He 111. Но беда: на нем нет аккумулятора, и его пришлось забирать под носом у немцев. Разгон, однако машина не взлетает. После запуска двигателей отцу, впервые севшему за штурвал немецкого самолета, поднять его в воздух удалось лишь со второй попытки. Только представьте: похитить боевой самолет с самого секретного аэродрома фашистов, вернуть на родину девятерых своих друзей! Это было впервые в те военные годы. Гитлеровцы, понятно, подняли машины с приказом «уничтожить». Беглецов не нашли. Они полетели к своим, наши зенитчики и подбили вражеский Heinkel. Отец сумел посадить самолет на брюхо. Потом госпиталь, задержания, допросы. На фронт он больше не попал. В Германии же из-за угона самолета разгорелся страшный скандал.
Послевоенную и небезоблачную из-за плена судьбу летчика определило то, что он добыл уникальный трофей. Дело в том, что в Пенемюнде были не обычные самолеты и Девятаев захватил тот, что был приспособлен для воздушного обстрела Лондона первой в мире крылатой ракетой «Фау-1» и наблюдения за пусками баллистической ракеты «Фау-2». Машина была напичкана новейшей аппаратурой управления и слежения за «Фау». Это привлекло внимание конструктора Королева. Говорят, что, возможно, по его настоянию Девятаеву присвоили звание Героя Советского Союза. Свою Золотую Звезду он получил только в 1957 году.
— Тяжелое детство, да и потом столько испытаний. Война, затем 12 лет тебя считают чуть ли не врагом народа, не верят, что ты летчик и сбивал фашистские самолеты. А такой побег из плена вообще казался чем-то фантастическим. Однако отец зла ни на кого не держал. Прощал и тех, кто обманывал. Махнет рукой и все — забыл.
В 1957-м отцу поручили эксплуатацию первого в мире теплохода на подводных крыльях «Ракета». Только представьте, что такое скорость 60 км/час для Волги, это было уникальное событие. Затем он стал первым капитаном теплохода на подводных крыльях типа «Метеор». Издавал книги, вел активную общественную жизнь. Помню, папу постоянно приглашали выступить. Уже мама отговаривала: «Миша, ну куда ты собрался? Ты же болен». «Я, — отвечал он ей, — детям обещал, пойду». Знаете, в Казани нет ни одной школы, где бы не выступал отец… Я его понимаю. Сам такой. Нацизм — это очень страшно. Если бы тогда не сломали фашистский хребет, снесли бы не только Советский Союз — дальше бы пошли.
В свой последний, 2002-й, год папа много работал. Тогда снимали документальный фильм о нем, о военных летчиках, их тяжелой профессии и героизме… Это как ваш Алексей Талай. Когда я лично с ним познакомился, пообщался, понял, какая это сила, мощь! Он просто идет и делает важные вещи. Таким был и мой отец. В 2002-м его не стало, похоронен в Казани. В апреле прошлого года в Музее Победы в Москве состоялся премьерный показ художественного фильма «Девятаев». Его имя также присвоено нескольким судам.
Михаил Девятаев показывает Александру Покрышкину маршрут своего перелета, 1957 год.
— Да, такие люди заставляют нас испытывать чувство гордости за наш народ, наших предков. Многому учат, ко многому обязывают. Однако остались ли неизвестные страницы в биографии легендарного летчика?
— Как стал этим заниматься, понял, что очень многое еще нужно узнать и рассказать людям. Так что работы… Мне жаль, что в начале 2000-х не было того уровня сосудистой хирургии, который есть сегодня. Мы бы его спасли. Я был с отцом, лежал с ним в палате, ухаживал… Папа все время вспоминал маму, хотел к своей Фае. Теперь они вместе.