Черный передел в Блони

Сегодня здесь, в Блони, - районный краеведческий музей. Директорствует Александр Александрович Пранович, бывший партийный работник. Уж он-то курс истории КПСС (и не только краткий) знает как следует. И то, что нигде в нем помещики Бонч-Осмоловские, владельцы одного из игуменских имений, не значатся, подтвердит без всяких сомнений. А между прочим, зря тогдашние, начиная с 1920 годов, историки партии умолчали про Блонь. Но прежде чем рассказывать о том, что же здесь, в полусотне верст от Минска, происходило в конце XIX - начале XX века, познакомимся с хозяевами усадьбы.

"Иди к униженным, иди к обиженным"

Январь 1878 года. Петербург. Похороны Николая Алексеевича Некрасова, издателя "Отечественных записок" и великого русского поэта. Народник-революционер Анатолий Бонч-Осмоловский знакомится с Варварой Ваховской. И парень, и девушка - из дворян. Он - студент Петербургского университета. Она - профессиональная революционерка, только что освободилась из почти 3-летнего тюремного заключения по процессу 193-х (судебный процесс над участниками "хождения в народ", по которому изначально было арестовано более 4 тысяч человек). Варвара родилась в 1855 году. Анатолий - в 1857-м. Полиция передала девушку по ходатайству отца на поруки. Но занятий революцией молодая и симпатичная особа не бросила. Работала в организации "Черный передел". По ее рекомендации в 1880 году заключает фиктивный брак с Анатолием Бонч-Осмоловским и уезжает вместе с ним в Блонь. "Чернопередельцев" можно понять: партия отличалась крайней бедностью. Даже столовое серебро, оставшееся после похорон отца, и лишнюю шубу Бонч-Осмоловский отвез в Петербург и отдал Аксельроду. И когда "чернопередельцы" узнали, что в наследство молодому человеку досталось целое имение, решение созрело мгновенно: Анатолию следует возвращаться в Блонь и заниматься финансированием революции.

Но проблема состояла не только в фиктивном браке - это уже потом Анатолий и Варвара заживут душа в душу, вырастят четверых детей, - но еще и в том, что отец Анатолия, действительный статский советник, член Губернского Присутствия по крестьянским делам (по сегодняшней иерархии - первый зампредисполкома, не меньше), был прекрасно осведомлен о революционных пристрастиях сына. И завещание составил таким образом, чтобы единственный наследник не мог продать имение. Да еще долги свои передал сыну...

Так что началось у молодых не столько зарабатывание денег, сколько борьба за выживание. Много лет спустя хозяин Блони расскажет об этом в своих воспоминаниях, опубликованных в журнале "Полымя" в 1925 году (машинописная копия их полного текста хранится и в Пуховичском краеведческом музее - в доме Бонч-Осмоловских, где истории их жизни отведен, кстати, отдельный зал): "...состояние дел по-моему было так плохо, что приходилось бороться за существование. Я был должен матери по одному векселю 3000 р., другой же вексель 3000 р., который я нашел после смерти отца в его бумагах, я сам как-то отдал матери на хранение, имея в виду, что, может быть, он мне как-нибудь понадобится, если будут конфисковывать имение... Мать же моя, рассердившись за что-то на меня, начала взыскивать по действительному и фиктивному векселю, что с наростом процента составляло около 8 тыс. руб. Я не мог уплатить, и имение все целиком было описано и продавалось с публичного торга. К счастью, случайная дачница, жена председателя окружного суда Терике, вмешалась в эту семейную драму и примирила меня с матерью, уговорив ее получить только по одному векселю, а меня - уплатить, что-то около 4 тыс. руб. Для этого я должен был продать весь скот (около 50 голов) и добрый кусок леса приусадебного парка".

За святое стремление к добру

Конечно же, Анатолий Осипович и Варвара Ивановна поначалу хозяйствовали с большим напряжением: ведь не знали порой самых элементарных вещей. Не случайно Бонч-Осмоловский едет за наукой к Энгельгардту. Помните такого? Профессор, шестидесятник (из XIX, разумеется, века), агроном, автор писем "Из деревни", в которых изложил свои взгляды на принципы хозяйствования в деревне.

От Энгельгардта в Блонь приехало и двое членов его общины - Филипп Волынский и Константин Судзиловский. Бонч-Осмоловские взялись распахать до 150 десятин запущенных кочковатых пастбищ, заросших кустарником. Увеличили тем самым полезную земельную площадь. Особенно все эти труды оказались востребованными в 1891 году, когда в России голодал весь юго-восток и юг - всего 30 губерний. Русская интеллигенция как будто очнулась, придавленная до этого железной пятой Александра III. Анатолий Осипович вспоминает о том времени: "Мы с женой не могли остаться безучастными, я оторвал от хозяйства несколько сот рублей, вагон ржи... собрал у соседей несколько пудов сала и круп и Варвара Ивановна поехала с восьмилетней дочерью на Волгу организовывать столовые, кормить голодающих. По дороге остановились в Москве, Самаре, собирали справки, знакомились с деятелями по организации помощи голодающим, ее направили в Макеевку, слободу Самарской губернии. Взятых с собой денег было, конечно, мало, но помогли и частные лица, и организации. В подходящих организаторах, заведующих столовыми, чувствовался большой недостаток - и ее личное участие оказалось очень полезным.

Кроме двух столовых в Макеевке, она организовала еще третью - в другой деревне, в нескольких верстах от Макеевки. Варвара Ивановна довела свои столовые до нового урожая, но под конец схватила холеру в легкой форме и к счастью через несколько времени поправилась".

В 1896 году Бонч-Осмоловский едет в Швейцарию, знакомится с доктором Китловским (это он одним из первых начал называть себя социалистом-революционером). Из первой заграничной поездки Анатолий Осипович возвращается с двумя чемоданами с двойными стенками, промежутки которых заполнены нелегальной литературой. Так было положено начало Блонской революционной нелегальной библиотеке.

В это же время в Блонь по истечении своих сроков поселения в Сибири прибывают Сергей Ковалик и Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская. Здесь они встречаются с молодежью, местными крестьянами. В Блони организовывается тайный кружок саморазвития и взаимопомощи. Участие в нем принимают и старшие дети Бонч-Осмоловских.

Екатерине Константиновне Брешко-Брешковской, когда она приехала в Блонь, было уже за пятьдесят. Забегая вперед, следует заметить, что проживет она 90 лет. Успеет побывать на каторге. После февраля 1917 года за ней в Якутию пошлют специальный поезд. Екатерина Константиновна станет почетным председателем эсеровской партии. Всячески будет помогать Керенскому разваливать старую монархическую Россию. Но с большевиками общего языка не найдет и свой век (до 1934 года) будет доживать в эмиграции в предместье Праги. Когда отойдет в мир иной, Керенский напишет некролог и озаглавит его "Бабушка российской революции".

В Блони Анатолий Осипович, Брешко-Брешковская, Григорий Гершуни, другие революционеры и задумывают создание рабочей партии политического освобождения России. Просуществовала она сравнительно недолго - в 1902-м ее приверженцы вошли в организации социалистов-революционеров. Цель, которую ставили перед собой создатели РППОР, - образование социалистического общества. Беда вот только в том, что они не до конца знали, как это сделать.

А в Блонь шли, ехали все новые и новые люди. В крестьянском кружке преподавал отец Максима Богдановича - Адам Егорович Богданович. В соседнем местечке Пуховичи поселились муж и жена Клячко - Семен Моисеевич и Любовь Михайловна (впоследствии она станет известной писательницей Любовью Белкиной - напишет поэму "Лейтенант Шмидт", издаст несколько поэтических сборников, роман "Рольф Май"). Именно Любовь Клячко и написала программную брошюру партии - "Свобода".

Но Любовь Клячко, арестованная полицией, оказалась достаточно разговорчивой. Ровно настолько, чтобы вслед арестовали Анатолия Осиповича и его старшего сына Ивана. А также многих блонских крестьян.

Перед ссылкой в Сибирь заключенных некоторое время держали в Москве, в Бутырках. Когда узники и тюремщики узнали, что вместе по этапу отправляют довольно состоятельного помещика и его сына, это вызвало настоящую сенсацию.

Только в 1904 году возвратился Анатолий Осипович из ссылки. Впереди была первая русская революция.

"Грудью дорогу проложит себе..."

Во время ссылки главы семейства сгорел крахмальный завод кустарного типа. Заложив имение, удалось добыть средства для постройки нового. Он начал приносить прибыль. Остались деньги и от кредита - несколько тысяч рублей. Это и позволило помещику с началом революционных событий отправиться в Москву вместе с сыновьями. Они участвуют в работе Всероссийского крестьянского союза, организовывают газету для крестьян "Земля и воля", создают нелегальные типографии - в Минске, Бобруйске, Гомеле.

Все это время Блонь по-прежнему остается "революционной меккой". Сюда наведываются Иван Пулихов, Александра Измайлович (это они подготовили и осуществили покушение на минского губернатора Курлова), Лидия Езерская, Елена Костюшко-Валюжанич... Кстати, бомба, которую Пулихов бросил в Курлова, не взорвалась (была она прислана провокатором Азефом)... За шрифтом в Блонь приезжала сама Мария Спиридонова по прозвищу "Ртуть". Азеф, между прочим, в 1905 году донес и на Бонч-Осмоловского: мол, старики Ковалик и Бонч-Осмоловский организовали в Блони тайную типографию. Начальство полицейское нагрянуло с отрядом казаков. Обыскали все, даже пробовали землю копать в саду, но ничего не нашли.

...В 1908-м - новые аресты. И помещиков блонских, и крестьян. В имении остался лишь 17-летний сын Глеб. Только в январе 1911-го удалось Анатолию Осиповичу вырваться на волю.

Газета "Минское слово" писала тогда: "...Прежде всего, о героях процесса Бонч-Осмоловских Анатолии и Варваре. Эти лица владеют прекрасным имением Блонь Игуменского уезда, имение это, к слову сказать, досталось отцу Анатолия в период ликвидации польского мятежа. И по иронии судьбы как бы в благодарность русскому царю за пожертвование отцу этого имущества, дети и внуки вели отчаянную борьбу с правительством и самодержавием русского царя. Имение Блонь стало положительно революционным гнездом.

Конечно, революционных гнезд в России было и есть много. Но гнездо Бонч-Осмоловских особенно достойно внимания всей читающей публики. Чем, каким культуртрегерством занят русский помещик Бонч-Осмоловский? В то время как польский пан работает над поворотом физиономии белоруса в польскую сторону, русский помещик Бонч-Осмоловский занят расшатыванием политического мировоззрения народа...".

Да, Бонч-Осмоловские расшатали если не весь народ, то уж Блонь и окрестности - точно. Не случайно русский писатель, драматург Евгений Чириков (еще до революции вышло его 17-томное собрание сочинений), побывав в Блони, написал повесть "Мятежники". Блонские мятежники - по духу и характерам своим - пошли по новым, неведомым доселе в этой деревне дорогам: крестьяне открыли для себя Москву, Петербург, Баку, Екатеринбург, Сибирь, Крым, Северный Кавказ и даже Нью-Йорк.

...А имение в тени старых деревень, на берегу неширокой Титовки сегодня - музейная территория. Приезжают сюда не только жители близлежащих мест, но и гости из Минска, других городов, случается, из Москвы, Санкт-Петербурга. Слушают рассказы о Бонч-Осмоловских, удивляются тому, какая богатая жизнь может оказаться у одной семьи. Богатая и трагическая. Свой век Варвара Ивановна и Анатолий Осипович доживали врозь. Бонч-Осмоловский в 60 лет завел новую семью, появились и дети от второго брака. Иван Анатольевич - самый старший сын - умер в 1969-м, прожив 88 лет. Родион, экономист, в 1930 году арестован органами ГПУ БССР. Вместе, кстати, с Гавриилом Горецким. Работал на строительстве Беломорканала. В июне 1938-го арестован повторно и расстрелян. Глеба, археолога, репрессировали в 1934-м. После 3 лет лагерей вернулся под Ленинград. В 1942-м реабилитировали. Умер годом позже. Дочь Ирина, врач, с 1933 года жила в Ленинграде. Умерла в декабре 1941-го. Близкие и далекие судьбы, яркие жизни, что осталось от них сегодня, что останется завтра? Очень хотелось бы, чтобы еще долго теплился огонек жизни в Блонской усадьбе. И, наверное, важно, чтобы сохранилась память о Бонч-Осмоловских как о людях, неравнодушных и жаждущих справедливости. Они, родители и дети, не были политическими террористами, они просто мечтали о том, чтобы жизнь всех людей стала лучше.