Ему чертовски не везло в младые лета. Шел первый год войны. Мужчин отправляли на фронт, и когда на рыболовецких траулерах ощутили дефицит кадров, морское дело стали осваивать подростки. Не по годам ладно скроенный паренек — потомок поморских рыбаков, земляк Михайлы Ломоносова Ратмир Холмов тоже отправился на промысел в Баренцево море. Кочегарка на траулере чем–то похожа на парилку: духота, так и тянет матроса на палубу, а там — штормовой, пронизывающий до костей ветер. Пару–тройку таких неосторожных «нырков» из машинного отделения на обледенелую палубу и обратно и как пить дать схлопочешь в лучшем случае банальную ангину, а в худшем...У Ратмира вышло как нельзя хуже: простуда обернулась сначала потерей голоса, а затем бронхиальной астмой.
Значит, прощай море! Ратмир сошел на берег и вернулся в Архангельск, просчитав такой вариант: на суше, в родном городе, он, во–первых, подлечится, а во–вторых, будет сподручнее продолжать занятия шахматами, благо к тому времени он уже успел завоевать звание чемпиона города.
Пока проходил курс лечения и ждал, как было предварительно оговорено, вызова из отдела кадров судоверфи, пришла повестка, которая повергла в шок: то была повестка... в суд. Как на злостного прогульщика, завели на Ратмира Холмова уголовное дело. Недоразумение с его переходом на новую работу тянуло максимум на «строгача» — не более. Но шел 42–й год, страна жила по законам военного времени, и Ратмир Холмов получил срок в ИТЛ.
Не успел оглядеться после освобождения, как последовал новый приговор. На сей раз врачей: «Пока астма не стала хронической, меняй, парень, морской климат на континентальный...»
Ратмир отыскал в школьном учебнике географии карту европейской части Союза и с одобрения матери, Екатерины Ивановны, прицелился к новой точке — городу Гродно.
По приезде в город над Неманом Ратмир Холмов устроился на работу инструктором в областной спорткомитет. Выезжал в командировки в незнакомые для него районы области, а по возвращении по вечерам и в выходные дни пропадал в городском Доме офицеров, где давал уроки мастерства в секции шахмат. Однажды под Новый год после очередного сеанса одновременной игры с друзьями заглянул на бал–маскарад и... положил глаз на девушку. Она была чертовски хороша, и бравые офицеры приглашали ее на танец. Массовик–затейник объявил: «Белый танец. Дамы приглашают кавалеров!» «Тебе что, всю жизнь вальсировать с шахматной королевой?» — выдал подсказку внутренний голос, и Ратмир, нарушая этикет, решительно подошел к королеве бала: «Разрешите!» Тот «белый танец» с девушкой по имени Валентина имел далеко идущие последствия: поход в ЗАГС, скромную свадьбу, больше похожую на вечеринку в узком кругу.
Медовый месяц и еще год молодожены Ратмир и Валентина провели в «житейском цейтноте» в съемной квартире, больше похожей на голубятню.
Тем временем на первенстве БССР 1948 года дебютант Ратмир Холмов сотворил маленькую сенсацию: всю турнирную дистанцию прошел без единого поражения, набрал 11,5 очка из 13 возможных, стал победителем и обладателем путевки на чемпионат Советского Союза.
Уже шли переговоры о переезде подающего большие надежды мастера из Гродно в Минск, но инициативу в решении квартирной проблемы неожиданно перехватил маэстро из соседней Литвы Владас Микенас, предложивший Ратмиру избрать местом жительства Вильнюс. На обдумывание «ответного хода» Холмов много времени тратить не стал — дал согласие и вскоре прописался с супругой в столице Литовской ССР. Предлагая эту квартирную «рокировку» Гродно — Вильнюс, Владас Микенас и не подозревал, что уже через год станет тенью Холмова, который безоговорочно, практически на десятилетие, оккупирует шахматный трон Литвы, отведя своему коллеге только вторые роли в древней игре.
Судьба между тем распорядилась так, что Ратмир Холмов покинул Вильнюс и подался к морю — на сей раз к Черному, в Сочи, а затем перебрался в Москву.
По оценкам шахматных авторитетов, у Ратмира Холмова комбинационное чутье было прирожденным, что помогало ему демонстрировать чудеса изворотливости в защите трудных позиций, а если позволяла ситуация, мгновенно переходить в контратаку. Слово «сдаюсь» произносили, пожимая руку Ратмира Дмитриевича, чемпионы мира разных лет Михаил Таль, Тигран Петросян, Борис Спасский, Роберт Фишер.
Кстати, о Фишере. С этим американским гроссмейстером связаны две истории. «Первый раз я «вживую» увидел Бобби на международном турнире в Белграде, — припоминает Ратмир Дмитриевич. — О нем в шахматном мире ходили слухи самые невероятные. Сижу в ресторане, ужинаю. Вижу за столиком по соседству Фишера в окружении двух блондинок. Подходит официант. Бобби заказывает спутницам шампанское, а себе бифштекс и... пол–литра молока. Ну как мне было не удивиться?! А в 1965–м уже я удивил Фишера. Дело было в Гаване. Госдепартамент США отказал Бобби в выдаче разрешения для поездки на Кубу, и устроители международного турнира приняли нестандартное решение: раз Фишер заявлен в списке участников — пусть играет, но свои ходы ему придется передавать из Нью–Йорка в Гавану по телефону, при посредничестве судей, разумеется. Так вот. Свой поединок с будущим чемпионом мира Бобби Фишером я выиграл на 46–м ходу. Причем черным цветом...»
Мне остается только сказать, что пять лет назад Ратмир Дмитриевич приезжал в Минск на международный турнир, чтобы, по его собственному признанию, тряхнуть стариной. Тряхнул. Играл 75–летний ветеран, как в былые времена, в своем «холмовском стиле», с задором, хотя соперниками были шахматисты, по возрасту годившиеся ему во внуки.
В один из вечеров мы встретились, и тут же начались воспоминания. Выяснилось, что у нас есть общие знакомые в Гродно. Разумеется, не преминули добрым словом отозваться о Доме офицеров — обители шахматной мысли города, где в конце минувшего века выясняли отношения за доской уже ученики учеников Холмова...
Когда наш ностальгический диалог стал угасать, я поинтересовался у Ратмира Дмитриевича, какую из тысяч сыгранных им партий он назвал бы самой главной. Мой собеседник, выдержав театральную паузу, признался: «Самая памятная партия — брачная, с моей Валей–Валентиной. Не сочти только мой ответ чересчур сентиментальным...»
Вот ведь как бывает: после невезения в дебюте жизни в дальнейшем фортуна благоволила к Ратмиру Дмитриевичу и в шахматных баталиях, и на семейном фронте. А это, согласитесь, дорогого стоит...
