19 марта 1944‑го 9‑летнюю Аленку и еще более 30 тысяч стариков, женщин и детей освободили из Озаричского лагеря смерти, организованного фашистами на болотах в прифронтовой зоне. Людей сгоняли за колючую проволоку умирать — от холода, голода, тифа или пули охранника. За десять дней (столько успел просуществовать лагерь) здесь погибло 20 тысяч человек. До сих пор Елена Семеновна Тесленко не понимает, как ей удалось выжить в том аду.
«Тетка, где прячется русский камарад?»
В ясный мартовский день мы отправляемся почти за 170 километров от Гомеля в агрогородок Крюковичи Озаричского сельсовета. На пороге небольшого кирпичного дома нас, как родных внуков, встречает Елена Семеновна. Сюда на зиму из деревни Сыщицы, что неподалеку, мать забрал младший сын Эдуард. Хозяйка приглашает в зал, но наш взгляд цепляется за убранство соседней спальни. Эта комната как музейная экспозиция: на белой бязи покрывал, накидок на подушки, скатерти раскинулись искусно расшитые яркие цветы и замысловатые узоры. Мы восхищаемся талантом мастерицы, а она начинает свой рассказ — со своим местным колоритом:— Нас у мамы було три дочки — Ева, Оля и самая младшая я. К началу войны мне исполнилось 7 лет, а сестрам по 11 и 12. Сначала в нашей деревне все було тихо, мы тых фашистов у вочы не бачыли, а потом, кали, мабуть, пад Сталинградам их трасянули, так стало много и у нас.
Женщина вспоминает, как впервые появились оккупанты.
— Була гроза, и такой сильный дождь лил! Вдруг стук в окно — мать открыла, вскочили два наших солдата. Один в нательном белье, шинель накинута, другой босой, накрытый плащ-палаткой. Мать дала им переодеться, гладышку молока поставила, хлеба. И сказала лезть на печь.
А потом дети увидели в окно немцев, бежавших к их дому.
— Думали, сейчас и солдат постреляют, и нас. А они дошли до нашей хаты и крутанули назад, туда, где наш родной дядька жил. Взорвали у него пол в сенцах, искали «русский камарад». Потом вернулись к нам: «Тетка, есть камарад?»
Но Параска, мать девочек, солдат не выдала.
«Как мы выжили, не знаю»
В декабре 1943 года при отступлении немцы собрали всех жителей Сыщиц и погнали в Октябрьский район.— Так мы очутились в деревне Порослище, она стояла посреди леса. Там було столько немецких войск! — вскидывает руки Елена Семеновна. — Фашисты думали, наверное, что смогут сдержать наступление фронта, чтобы снова самим пойти в наступление.
В деревне не было ни одного человека — все местные ушли в партизаны, но жить в их домах пригнанных сюда людей немцы не пустили.
Три с половиной месяца, до начала марта 1944 года, стариков, женщин и детей держали в конюшнях колхозного двора. Для жизни там ничего не было, только остатки на полу соломенной подстилки для лошадей, вспоминает бывшая узница:
— Холод, мороз, а мы только в лаптики с онучками обуты, на теле свиточка... Я и мама заболели тифом, но ничего, очуняли. А в начале марта нас всех выстроили у дороги… Столько народу пригнали — тьма-тьмущая! И машины, брезентом крытые, рядом. Немцы идут мимо и поглядывают: кто здоровей, того в кузов. Этих людей увезли, чтобы заразить тифом, остальных погнали пешака в лагерь.
Приказ Йозефа Харпе, командующего 9‑й армией вермахта, — не что иное, как свидетельство геноцида белорусского народа. По его распоряжению вблизи населенных пунктов Дерть, Озаричи и Подосинник Домановичского района Полесской области (сейчас это территория Калинковичского района Гомельской области) создали три временных лагеря. Людей согнали сюда как расходный материал — они должны были стать оружием массового поражения, живым щитом на переднем крае наступления Красной армии.
— До Озаричей километров 20 идти, по пути немцы много людей расстреляли, трупы прямо на дороге оставались, по ним потом машины ехали. В пути заболела тифом Ольга, сама идти уже не могла — мама с Евой вели ее под руки. Поэтому мы отстали, темно стало. Тут немец с автоматом: «Партизан, партизан!» Мать ему: «Нет, не партизаны, у нас тут девочка больная совсем». А он прикладом как дал Оле в спину — она и упала. Наверное, позвоночник перебил. Так и не встала больше. Попросила только положить ее в стороне от дороги, чтобы колесами по ней не проехали, — Елена Семеновна краем платка вытирает слезы.
Их подобрала ехавшая мимо машина. За рулем сидел полицай, вез людей в Озаричский лагерь. Он схватил Ольгу и швырнул в кузов, туда же Еву, Аленку и их маму.
— Не могли дышать там. Видимо, людей везли издалека, вместе були и мертвые, и живые. Ехали недолго, на болоте скинули всех за ограду. Около дороги сидеть не разрешали, только в грязи. А немцы достали шнапс, колбасу нарезали, тушенку открыли — сами едят и собакам кидают. И рогочут.
Люди в том болоте даже двигаться не могли — мертвый на мертвом лежал (Озаричский лагерь смерти к моменту, когда туда попала семья Тесленко, существовал уже около недели. — Прим. ред.). Мама наломала еловых лапок и положила на них свою доньку, а я легла около нее — пыталась согреться о мертвую сестричку. Накрыться було нечем, нас только снегом притрусило.В лагере Тесленко пробыли трое суток.
— В последнюю ночь огни горели везде, а до этого нельзя було костер разводить, с вышек сразу косили всех из автоматов. Немцев почти не осталось, лагерь охраняли в основном полицаи. Раненько утром пришли наши красноармейцы, в полушубках белых, как в кино показывают. Все, кто мог шевелиться, двинулись навстречу освободителям. Но надо було быть очень осторожными — все вокруг заминировано...
Больных обессилевших людей выносили на руках. Многие из узников умерли уже после освобождения. Чтобы ликвидировать очаг сыпного тифа, в район прибыли несколько санитарных частей, были развернуты полевые госпитали.
…До поздней ночи Тесленко и все те, кто мог идти, добирались до деревни. Там сделали привал. Елена Семеновна вспоминает, как солдат принес в хату кастрюлю нашинкованной капусты:
— Возьмет жменьку и в рот каждому кладет. Нельзя, говорит, много. Мы же ничего не ели в лагере — в глазах от голода темнело. Полицаи только прессованные опилки кидали людям. И смеялись, если в голову попадут кому.
***
Тесленко вернулись в Сыщицы, девочки пошли учиться. Аленка только семь классов окончила — не было во что обуваться, а нужно восемь километров ходить в Озаричи в школу. Хотя преодолевать такое расстояние для нее, пусть и плохо одетой и обутой, было большим счастьем. Из-за любви к знаниям девочку в деревне называли «настаўнiцай». Но учительницей она не стала — 30 лет была дояркой, потом еще несколько лет почтальоном.
С любимым мужем Иваном женщина прожила долгую семейную жизнь — у супругов родились четыре дочери и трое сыновей. К сожалению, троих из них уже нет в живых.
В колхозе Елена Семеновна была передовиком. И сейчас, несмотря на почтенный возраст, желание трудиться никуда не ушло. Одна из дочерей зовет мать переехать к ней в Мозырь, но женщина наотрез отказывается — скоро огород:
— Вы знаете, какой у меня каждый год урожай? Сколько выращиваю бураков, морквы, огурцов, тыквы!
…В завершение нашей встречи Елена Семеновна вновь возвращается к тому страшному времени:
— Мы такое пережили, что я и через 80 лет забыть не могу. И наши дети, внуки, правнуки должны знать и помнить. То, что сейчас творится в мире, это немыслимо. Наши батьки, браты, мужья сложили головы, кровью своей землю полили, чтобы по ней больше никогда не прошли фашисты. Пусть дети, да и взрослые тоже, учат историю — там все есть, обо всем сказано. И хорошо, что вы тоже об этом напишете, — люди еще раз почитают, подумают. Нельзя, чтобы опять случилось то, что пережили мы.
