Река Простырь разделяет Паре на две части.«Город рядом не стоял!»
С южной стороны деревни возвышается лес, за лесом уже Украина. Если перейти по старому деревянному мосту, переброшенному через неожиданно полноводную реку Простырь, то и вовсе окажешься в паре сотен метров от границы. На мосту мужики ловят рыбу. Из радиоприемника поет Валерий Дайнеко: «Васількоў шапатліваю моваю зачароўваю, зачароўваю…» Песня льется над Простырью. Настроение у мужиков на подъеме, несмотря на то, что рыбалка сегодня так себе:— В Украине дожди лупят. Вода постоянно прибывает. Какая тут рыба клевать будет? — житель Паре Николай достает удочку, проверяет наживку, пробует поймать удачу еще раз. — А вообще, здесь прекрасно. Посмотри, какие места! Город рядом не стоял!
Продавец сельского магазина Валерий Сошников тоже так считает. Когда-то он жил в Пинске, занимался бизнесом. Семь лет назад в соседней деревушке Ладорож купил домик на берегу реки. Прикипел к этим краям, остался. Недавно ему предложили поработать в магазине. Валерий согласился. Днем торгует нехитрым ассортиментом, а в свободное время рыбачит и живет в свое удовольствие:
— Рабочий день закончился. Сейчас приеду домой, поужинаю, отмечусь у пограничников — и на рыбалку. Вечером уху сварю или рыбку пожарю с бульбой. Так и живу день за днем...
Мужики рассказывают, что несколько лет назад в рамках Государственной программы по преодолению последствий катастрофы на ЧАЭС в Паре провели природный газ. В домах сельчан появилось централизованное отопление и горячая вода. Есть водопровод, проведена оптоволоконная линия связи.
— Казалось бы, живи и радуйся, но людей в Паре становится все меньше, — говорит Николай. — Работы здесь нет. Нужно ферму построить или еще что. Нельзя допустить, чтобы такая деревня пропала.
Вместо памятников — «нарубы»
Первое, что бросается в глаза, — количество крестов на сельских улицах. Они стоят буквально на каждом перекрестке и все как один щедро обвязаны яркими лентами. Местные жители ничего удивительного в этом не видят: кресты украшали их предки, теперь украшают они.На окраине Паре — сельское кладбище. На старых могилах лежат те самые «нарубы» — дубовые колоды. Изучением этой погребальной традиции не один год занимается брестчанин Виктор Гайдучик:
— «Нарубы» клали для обозначения могил. Но в единичных источниках встречаются утверждения, что таким образом якобы приваливали покойников, чтобы они не возвращались домой. Сколько времени существовала эта традиция, сейчас сложно сказать. Наиболее свежее захоронение с «нарубом» я находил в Ивацевичском районе. Оно датировано 1992 годом. Говорить о нижней временной границе сложно. Мы можем только предполагать. Вероятно, это XI—XIII век. Другая версия — XV—XVI. Наибольшее распространение традиция получила на Полесье в Брестской области, а также в Ровенской области Украины.
Ворота сельского кладбища.Районы, кварталы, хутора
На сельской улице знакомимся с Владимиром Паршутичем. Он вышел со двора на костылях, чтобы «на людэй подывытыса». Владимир Степанович сокрушается, что когда-то в деревне жило больше 1200 человек, теперь — около 70. Многие сорвались с родных мест после аварии на ЧАЭС.— А откуда у села такое название? — интересуюсь.
Владимир Степанович рассказывает:
— Когда-то за рекой поселились две молодые пары. То место по-нашему стали называть «парэ». Потом и к деревне название приклеилось. Во всяком случае, так нам старые люди объясняли. А как оно было на самом деле, кто ж теперь знает? Раньше ведь была хуторская система: тут хозяйство, там хозяйство. Дети селились возле родителей. У каждого «района» и сейчас есть свое название. Это, например, «Стэпанюкывщина», там — «Бэрэзявщина», с этой стороны — «Козлывщина».
Владимир Паршутич более 35 лет проработал в местном колхозе.Родители и деды Владимира Паршутича занимались сельским хозяйством. Зимой заготавливали «чарот» — это был один из главных источников дохода. За камышом в Паре ехали покупатели даже из Западной Украины. Одна копа — 60 снопов. Чтобы накрыть среднюю по площади крышу, нужно было купить примерно 4 копы. А это 120 рублей.
Сам Владимир Паршутич 35 лет проработал техником-осеменатором. Был передовиком. Вспоминает, улыбается:
— Пришел на ферму в 1967 году. Там было 410 коров, а мне ставят план — 1200. Я к председателю, говорю: «Где я столько коров возьму?» А он отвечает: у населения еще 820 голов, работай. Я и работал. Потом по всем фермам нашего колхоза стал ездить. Обычная нагрузка для осеменатора была 500 голов, а у меня — 5000. Как-то справлялся. Зато зарплата была необидной.
Расспросил Владимира Степановича и о «нарубах». Вот что он рассказал:
— Сейчас «нарубы» не кладут, но цементом могилы все равно заделывают. Так везде делают, разве нет? Это называется «прыкладванне». Чтобы мертвые живых не беспокоили…
Пенсионерка Мария Павловец с такой трактовкой не соглашается. Объясняет почему:
— Люди навыдумывали вампиров каких-то, вурдалаков. Никакой мистики тут нет. Положил «наруб» и знаешь, где чья могила. Цемента раньше ведь не было, а леса всегда хватало. «Нарубы» отличались формой, размерами, но были обязательно дубовыми, чтобы лежали долго. А эту клевету, что на село наводят, ты не слушай…
«Деревня хорошая. Так и напишите...»
На улице под 30, а Мария Васильевна хлопочет в огороде. Он у нее большой. Говорит, что сама с такими площадями не совладала бы — дети помогают, внуки-правнуки не забывают.— Надоело уже лежать, сил нет. К работе за свою жизнь привыкла, не могу без дела, — говорит Мария Павловец. — Когда-то держали лошадей, коров, свиней, кур. Тяжело было. Рыбу ловили, носили продавать в украинское Заречье. Мужики лодками-«чайками» дрова возили в Пинковичи, на картошку меняли. «Чайка» дров — две-три «кошивочки» бульбы. В Пинск на рынок ездили. Туда ходил катер «Беларусь». Острый, высокий, шатался на ходу. А вечером другой катер шел. Мы его лаптем называли. На нем дорога до Пинска три часа занимала…
Сельский староста Яков Паршутич нежданных гостей встречает хлебосольно. Предлагает березовый сок, из холодильника достает торт: «Да не бойтесь вы! Заходите, угощайтесь. Племянник вчера в гости приезжал, привез. Может, пообедаете? Нельзя, чтобы гости голодными уходили».
Во дворе Якова Борисовича суетно: коза с козлятами, курица с цыплятами, собака со щенками. Староста смотрит на живность, радуется. Сам Яков Борисович живет один. Так сложилось:
— 40 лет я заведовал сельским клубом. Артистом был! Песни и частушки писал, в конкурсах участвовал. Весело мне было, не думал жениться. А ближе к старости уже каюсь.
Какой деревенский двор без живности?Якову Борисовичу 76. Несмотря на возраст, с обязанностями старосты он справляется отлично:
— И сотки людям меряю, и за порядком в деревне присматриваю. Вот поссорится кто-то, идут ко мне: как Борисович рассудит? А вообще, народ у нас хороший, спокойный и трудолюбивый. Паряне пахали всю жизнь с утра до ночи. Продавали по 20 тонн сена, представляете?
За лесом, в Украине, живут двоюродные братья Якова Борисовича, но он их не видел уже лет десять. Надеется, что сможет повидаться с родней, когда пандемия отступит:
— Интересно, как они там? Мне сейчас живется, как раньше не жилось. Есть и ванна в доме, и вода горячая, и отопление. Даже помирать не хочется. Так что деревня у нас хорошая, вы так и напишите…
losich@sb.by
Фото автора
