Фото Александра КулевскогоЛюбой крупный художник живет не на острове: в работах Бондаренко отразились как радости и победы новейшего времени, так и богатое прошлое Беларуси. Он мыслит нешаблонно, во всем и всегда борется со штампами и стереотипами. Богатая образность работ, скрупулезное внимание к деталям, эстетическая завершенность характеризуют его раскованный, но в то же время величественный и строгий стиль.
— Сергей Афанасьевич, как вы пришли к своей технике точного литья? Способствовало ли этому то, что ваш отец занимался литьем?
— Все этапы работ по созданию скульптуры я всегда выполняю сам. Начинал в те времена, когда техника точного литья никем в Беларуси не применялась и отлить скульптуры подобного качества было просто невозможно. Можно сказать, что мне со студенческих времен пришлось изобретать свою технологию работы методом проб и ошибок. Сейчас весь мир открыт, есть интернет, все можно увидеть. Тогда все было иначе.
Мой отец был инженером-литейщиком, но, к сожалению, он рано умер. Кроме того, у него было очень много внутризаводских изобретений. Наверное, какая-то изобретательская жилка передалась и мне.
— Вы формировались в эпоху, когда в скульптуре главенствовали большой советский стиль и соцреализм, учились у его яркого представителя Заира Азгура…
— Учеба у Азгура — это уже послеинститутское образование. До того, как прийти к нему, я успел поучиться в Доме пионеров у Тамары Тихоновны Матвиенко, в школе-интернате по музыке и изобразительному искусству имени Ахремчика, в Белорусском театрально-художественном институте у многих преподавателей. Только после этого я пришел в творческие мастерские Академии художеств СССР к народному художнику СССР Заиру Азгуру.
Тогда действительно главенствовали соцреализм и суровый стиль. Хотелось что-то создавать вопреки. Мои интересы лежали в других направлениях и стилях: Древняя Греция, эпоха Возрождения, арт-нуво, арт-деко… В тот период, когда я формировался, у нас не было столько информации, мы выцарапывали ее буквально по крохам. В школе-интернате царила полнейшая свобода. Все художественные направления, достаточно передовые по тем временам идеи, жанры, которые я хотел попробовать, — пробовал.
— В вашей среде происходит смена поколений?
— У нас случилась большая беда в начале 1990-х, когда все кругом развалилось — и в стране, и в искусстве. Тогда ни у какого поколения не было стабильности. И почвы для конкуренции не было. Сейчас ситуация изменилась, ставят памятники многим известным историческим личностям, которые проживали или проявили себя на территории Беларуси. Все госзаказы проходят через конкурс.
— Как вы относитесь к экстравагантной скульптуре, когда памятники создаются, например, в честь бобра или огурца?
— Я считаю, что все жанры и направления должны быть представлены, главное, чтобы это было сделано интересно, талантливо и своеобразно.
— А вам не приходилось выполнять нечто подобное?
— Нет, на уровне эскизов такие проекты у меня и срывались. Мне всегда интересно поработать в областях, не совсем характерных для меня. Сейчас прошел конкурс на памятный знак, посвященный 490-летию Статута ВКЛ и 25-летию Конституции Беларуси. Мы с молодым автором, скульптором Артемом Медведевым выиграли этот конкурс и к концу прошлого года закончили работу. Она готова и ждет установки перед Верховным судом.
— Как рождаются ваши монументальные образы?
— Я всегда стараюсь делать то, что мне самому нравится. Если разрабатываешь тему, которая тебе не интересна, ничего дельного не получится. Когда возник проект для вестибюля Национальной библиотеки, я как-то сразу остановился на поэме Миколы Гусовского «Песнь о зубре». Это не совсем иллюстрация, это тоже обобщенный образ, там присутствуют и охотники, и собаки, и тур, и зубр — животные, характерные для Беларуси. Когда занимался стелой «Триумф» и Аллеей олимпийской славы у «Минск-Арены», понимал, что нужно создать прежде всего символ. Оттолкнулся, наверное, от олимпийского лозунга «Быстрее, выше, сильнее!» — в нем всего три слова, там же рядом находятся три здания. Идея факела — идея архитектора, моя идея — завершение этого факела.
Аллею олимпийской славы я предлагал в виде круглых модулей, которые формально соответствовали бы образному решению главного здания «Минск-Арены». У нас уже много новых достойных героев, имена которых можно было бы воплотить в бронзе на Аллее славы. Взять ту же Дарью Домрачеву. Она, по-моему, это заслужила. Очень трудно кому-то будет повторить ее достижения.
— Сергей Афанасьевич, известна ваша многолетняя любовь к лошадям. Находит она отражение и в вашем творчестве. Наверное, самая масштабная работа в этом смысле — конный памятник витебскому князю Ольгерду?
— Работу пришлось воплотить в жизнь за 7 месяцев, чтобы открыть ее к Дню города. Со временем у нас сейчас не очень считаются, есть дата — значит, к ней надо успеть. Нехватка времени — наша профессиональная боль. В нормальном режиме на такую работу уходит минимум полтора-два года.
Конечно, я накопил определенный опыт: первую лошадь с натуры вылепил в 1990 году. В свое время у меня была такая узкая специализация — я делал скульптурные портреты лошадей, я и сейчас их делаю. Но было время, когда это являлось основным моим направлением, как раз в тяжелые 1990-е. Поступал заказ сделать знаменитую лошадь или олимпийского чемпиона, или победителя породы… Для этого я перерабатывал огромное множество специализированных материалов, побывал на многих международных соревнованиях в разных странах и на крупнейших аукционах породистых лошадей. И все заносил в свою копилку памяти.
Для князя Ольгерда я подбирал такой типаж, чтобы он соответствовал его образу. Учитывал, что всадник на лошади будет сидеть в доспехах, анализировал, какие лошади водились на территории Беларуси. Наверное, взял за основу нашу самую известную породу — белорусскую упряжную. Была соблюдена историческая справедливость в изображении лошади, которая могла бы быть под Ольгердом.
— В Москве в свое время памятник маршалу Жукову скульптора Вячеслава Клыкова на Манежной площади критиковали за несоблюдение пропорций. Как избежать подобной критики?
— Там не то чтобы есть несоблюдение пропорций, там, к сожалению, много несоответствий. Видно, что скульптор не знает аллюров. Там как-то странно поднят хвост, ведь даже на Красной площади, когда туда выезжал Жуков, всегда были сквозняки. Скорее всего, автор взял какой-то кадр из киноматериала и перенес его один в один. Жуков был хорошим наездником, как и Рокоссовский, и ездили они на красавцах-лошадях. А получилось, что он сидит так, как будто кол проглотил. Автору не хватило опыта и знаний в этой области. Лошадь всегда ставит ноги по определенной схеме: когда идет рысью — так, галопом — иначе. Лошадь-иноходец ставит ноги по-своему. Нюансов в этой области очень много. Мне помогает то, что я с детства леплю лошадей и животных и после, как уже сказал, занимался этим вопросом серьезно и глубоко.
— Вы ведь еще и почетный член Китайской академии искусств?
— На мой взгляд, правильнее назвать ее Китайским институтом живописи.
— Как к лошадям относятся в Китае?
— У них все это связано с гороскопами и мифологией. Лошадь в гороскопе идет под третьим или четвертым знаком по значимости. Китайцы очень большое значение придают мистике, кто под каким знаком родился. В современном Китае я вижу в людях некое раздвоение, их интересует как современное искусство, так и традиционное.
— Многие минчане и гости столицы любят ваши скульптурные композиции у Белгосцирка. Они согревают душу и радуют глаз.
— Стилизованный знак цирка — лошадь с балериной-наездницей — должен был стоять ближе к улице Янки Купалы и не на колонне, а на арке, чтобы был просвет. Но его поставили по центру, поскольку существовал риск повредить коммуникации метро. Новое место не очень соответствовало моей авторской концепции. Пришлось менять композицию, придумать еще и пирамиду из животных, с которой теперь с удовольствием все фотографируются.
— Слышал, что вы мечтаете о композиции, посвященной мифическому персонажу Менеску?
— Это была бы интересная работа для Минска. С Менеском связано красивое предание. Оно гласит, что Минск, он же Менск, назван по имени этого мифического мельника-богатыря Менеска. Его водяная мельница о семи колесах разъезжала по окрестностям и молола не зерно, а камни. К сожалению, пока никак не утвердят это предложение.
— Что-то меняется от месторасположения скульптуры или талантливая работа впишется в любой ландшафт?
— Правильно выбрать место и размер скульптуры — это уже залог успеха. Можно сделать маленькую скульптуру, неудачно поставить ее, и она просто пропадет в пространстве. А можно сделать крупную — и она заполнит собой все пространство. Я, например, считаю, что на фасаде нашего Большого театра чересчур крупная скульптура, она смотрится там не очень гармонично. Крупнее, чем должна быть.
— Как вы относитесь к традициям, когда туристам предлагают потереть «на счастье» какую-нибудь часть скульптуры?
— Скульптура, с которой активно общаются местные жители и туристы, становится интерактивной. И это хорошо. Больше это относится, наверное, к жанровой скульптуре. Первопроходцем в данном направлении у нас был Владимир Жбанов. Его работы можно увидеть в Михайловском сквере, на Комаровском рынке, у кинотеатра «Октябрь». Это его тема — этакий театр в скульптуре. Мне нравится, когда в работе присутствует символизм и можно сделать какие-то обобщения.
Поэтому если появляются какие-то традиции, связанные со скульптурой, я только за. Лишь бы не было прямого вандализма. Моему трубачу у Белгосцирка уже выломали часть трубы, теперь надо думать, как реставрировать. Эту деталь использовали как турник. Естественно, если на ней повиснет недоросль весом под сто килограммов, какой-то кусок может отвалиться. А если делать это неоднократно? Очень огорчает, когда черепахе в пирамиде выбивают глаза, приходится вставлять новые…
— Работы Жбанова в свое время вызывали и критические отзывы.
— Это обыкновенное злопыхательство, которое, к сожалению, распространено в нашем цеху.
— После ухода Жбанова никто не подхватил эту эстафету?
— Нет, почему же. Возле Западного рынка поставили композицию экзотических животных. Это скульптура, с которой могут общаться люди. Главное, чтобы было сделано красиво, изобретательно и профессионально.
Но надо думать и о нашей истории. Я рад, что в последние годы появляются памятники, посвященные известным историческим личностям. Однако все происходит порой не так быстро, как хотелось бы. Шесть лет назад я выиграл конкурс на установку в Новогрудке памятника князю Миндовгу. Но сроки установки памятника уже несколько раз смещались. Будущий монумент готов в миниатюре, пока не отлит в натуральную величину. Все-таки у скульптора нет возможностей сделать памятник за свой счет и самостоятельно установить его. Все упирается в финансирование. Если ходить по кабинетам, просить и предлагать свои работы, времени заниматься своим делом не останется. И так постоянно чувствую, что не хватает времени на воплощение всех идей.
— Как вы относитесь к тому, что в начале 1990-х некоторые памятники историческим деятелям в России, в частности Феликсу Дзержинскому, сносились и убирались?
— Если говорить об этом конкретном примере, то он очень хорошо вписывался в пространство и четко держал площадь. Работа была выполнена профессионально. Я не могу давать советы — сносить или оставлять. Считаю, что есть наше культурное наследие, наше прошлое. И есть время, которое мы не можем вычеркнуть. Возможно, где-то установлены плохие памятники Ленину, но работа Матвея Манизера у нашего Дома Правительства — шедевр, суперпамятник! По тому, как он решен, как вписан в пространство, это великолепная работа. И ты имел право ее делать, если становился членом Союза художников СССР. К тому же скульптурный портрет требует мастерства.
— Приходилось ли вам отказываться от заказа, когда по каким-то своим внутренним причинам вы не хотели работать над воплощением конкретного исторического деятеля?
— Такого у меня не было. Да у скульпторов и нет такой массы предложений. Как я откажусь, например, от Ольгерда, когда это моя тема? Я всегда мечтал сделать конный памятник, и вот воплотилась моя мечта. До этого была история с Полоцком, где я выиграл конкурс почти с шестикратным преимуществом. Но не сложились отношения с тогдашними местными властями, и памятник Всеславу Чародею я так и не сделал, о чем жалею.
— А авангардное искусство принимаете?
— Если сделано талантливо, почему нет? У авангардного искусства есть только одна большая проблема — его легко повторить. В авангарде главное — концепция. Когда художник работает в реалистическом ключе, появляются свои сложные нюансы — надо поймать характер.
— Для вас «Черный квадрат» Малевича — это точка отсчета новой эры в искусстве или крах традиции?
— Для меня это черная дыра, которая все и поглотила. Так четко сформулировать свою идею — это, конечно, хорошо, но когда она стала во главе всего, туда теперь может засосать все что угодно! (Смеется.) Это больше философская концепция, чем искусство. У художника должна быть в жизни своя тема. Мои фигуры лошадей находятся во многих частных коллекциях в США и Европе, фигурируют в коллекциях президентов многих стран.
— Сергей Афанасьевич, плюс ко всему почему вы еще увлекаетесь и насекомыми?
— Когда в какой-то период не было заказов (кстати, недавно я три года был без работы), решил вернуться к некоторым своим детским предпочтениям и воспоминаниям. Жуки — моя первая страсть. В детстве я ловил их в деревне и пристально рассматривал. До сих пор считаю, что жук по своей форме — совершенное создание. Эти формы перетекают у него в идеальные пропорции. Хотя есть люди, которые их боятся. Эти работы побывали на нескольких выставках, они рассчитаны на интерьеры гостиниц, магазинов. Я вообще не совсем последователен в работе, на полках в мастерской стоят десятки незаконченных работ. Завидую коллегам, которые могут начать и закончить одну работу, ни на что другое не отвлекаясь.
— Вы говорили, что в работе «Беларусь гостеприимная» некоторые детали вам помогал отливать сын Матвей. Можно говорить о династии?
— Да, он мне очень помог с самыми сложными деталями. Так что линия литейщиков у нас продолжилась, правда, он сейчас уже сменил работу. Сказал, что скульптором быть не хочет. Его больше интересуют технологии, техника. У Матвея есть свой гараж, слесарная мастерская со сложными станками.
— У вас есть ученики?
— Людей, которые работают со мной, много. Самых талантливых стараюсь привлекать к себе. Поэтому можно сказать, что ученики есть. Многие, кто у меня работал, теперь реализуются в этой области самостоятельно. У меня было что им рассказать и чем поделиться. Я один из первых стал ездить на Запад, использовать новые технологии и материалы.
ФАКТЫ
♦ Литейным мастерством Сергея Бондаренко пользовались такие мастера, как Александр Рукавишников и Зураб Церетели. Для Рукавишникова Бондаренко отлил скульптурную композицию в подарок мэру Москвы Юрию Лужкову. Для Зураба Церетели — маленькие модели Колумба. Одну из работ — памятник «Рождение Нового Света» — установили в Пуэрто-Рико в 2017 году.
♦ Придуманные и изготовленные Сергеем Бондаренко статуэтки крылатых атлетов используются в качестве призов на чемпионатах и кубках Беларуси. Такие же статуэтки на престижном международном турнире «Арнольд Классик» известный актер Арнольд Шварценеггер вручает абсолютным победителям среди любителей — мужчинам и женщинам.
pepel@sb.by
