Две коробки документов — не самое большое наследие, оставшееся в Национальном архиве Республики Беларусь от Веры Хоружей. Тем не менее даже эти материалы расскажут нам намного больше, чем было известно до сих пор о знаменитой личности. Она у всех на слуху, ее именем названы улицы, но, по сути, мало кто представляет, чем особенна судьба этого человека. Рассказом о вере и надежде, которыми жила Хоружая, о том, за что томилась в тюрьме и умерла, мы открываем новый проект «СБ» и НАРБ — «Личное дело». Снимая с полок картонные вместилища с документами, будем раскрывать подробности биографий людей, чьими именами названы магистрали городов, тех, кто навсегда вошел в историю. Вспомним о делах давно минувших дней, что называется, от первого лица — от лица самих героев событий. Они еще могут многое рассказать: рукописи благодаря заботливым собирателям из нацархива не сгорели, и мы возвращаем право голоса главным действующим лицам минувших эпох.
Я в 1919 году окончила единую трудовую школу II ступени и до осени 1920 г. работала то батрачкой у кулака в деревне, то учительницей в школе. Осенью 1920 г. вступила в комсомол и после разгрома банд ген. Булак–Балаховича стала работать зав. политпросветотделом Мозырского укома комсомола. В июне 1921 г. ЦК комсомола Белоруссии перебросил меня на ту же работу в Бобруйск. В декабре 1921 г. в Бобруйске я была принята в члены ВКП(б). С января 1922 года по апрель 1923 года училась в Центральной партийной школе Белоруссии в Минске. Затем работала в ЦК комсомола Белоруссии зам. зав. политпросветотделом, потом редактором комсомольской газеты «Малады араты».
* * *
Об этом периоде биографии Хоружей в 1963 году оставила любопытные воспоминания Р.Г.Бройдо, бывший преподаватель партшколы: «С 1922 до осени 1923 г. я почти ежедневно встречалась с Верой. У Верочки (так мы привыкли ее называть) были светло–серые глаза с сининкой, светящиеся, легко и быстро загорающиеся, с лукавинкой. Стриженная, светлая шатенка, со слегка вьющимися, мягкими волосами, слегка растрепанными.
Она не была красивой в обычном смысле этого слова, не обладала изяществом, была по–юношески угловата, резка в движениях. Вместе с тем она была чем–то привлекательна и мимо нее нельзя было просто так пройти. У нее было приятное лицо, очень милая улыбка, озарявшая все лицо. Она была несколько выше среднего роста, худенькая, но полная энергии, бодрая, активная, деятельная, жизнерадостная и жизнелюбивая.
Совсем еще юная 19–летняя девушка, она была глубоко убежденной комсомолкой, беззаветно влюбленной в партию, в революцию. Этим она выделялась в совпартшколе.
Горячая, принципиальная, она была любителем истины, правдолюбива. Не боялась выступать против «авторитетов».
Была одета в одежку, выданную в партшколе. Пальто, служившее во все времена года, юбка, толстовка, фуражка. Я не помню ее в другой одежде.
Хоружую уважали, любили и называли «Верочка». Она хорошо училась. Была способной, быстро, легко усваивала материал. Уровень ее развития был выше, чем у большинства партшкольцев. Она являлась пропагандистом, принимала участие в газете, выполняла разные поручения горкома комсомола.
В партшколе был отряд особого назначения по борьбе с бандитизмом. Этому отряду не раз приходилось действовать против банд, засылаемых белополяками. Вера Хоружая была бойцом отряда».
А потом жизнь сделала первый резкий поворот. О нем расскажет автобиография Хоружей: «В феврале 1924 г. я была послана на подпольную работу в Польшу (в Западную Белоруссию) и работала там секретарем ЦК комсомола Зап. Белоруссии, членом ЦК Компартии Зап. Белоруссии, членом ЦК Комсомола Польши. В сентябре 1925 г. я была арестована и затем осуждена в Бресте в 1927 году на 6 лет и в 1928 году в Белостоке на 8 лет тюремного заключения».
* * *
О западнобелорусско–польском периоде жизни Хоружей в 1962 году оставил воспоминания Захар Поплавский: «С В.З.Хоружей я познакомился на подпольной партийной работе весной 1924 года в конспиративной квартире рабочего района Бреста. Она имела кличку «Вера».
До нашего провала — ареста, мне много раз приходилось встречаться с «Веркой» (так мы часто ее называли). На явках и даже неожиданно на улицах города. Тогда делали вид, что якобы друг друга не знаем, этого требовала конспирация.
«Вера» была хорошим товарищем и отличным конспиратором. Она хорошо владела не только русским и белорусским языками, но также немецким, польским и еврейским. Среди еврейских семей ее считали еврейкой. Она была прекрасным оратором и беседчиком среди белорусов на белорусском языке, а среди еврейских рабочих на еврейском языке. Она любила задушевно потолковать с крестьянами деревни и зажечь их сердца на борьбу с бело–польскими буржуазными угнетателями.
Большими друзьями с Верой мы стали после очень нашумевшего и известного в те годы в городе Бресте политического «процесса 31–го». В ночь с 6 на 7 ноября 1925 года, т.е. в канун 8–й годовщины Октябрьской революции, был большой провал в брестской партийной подпольной организации. В застенки дефензивы — охранки — попали более двухсот подпольщиков — членов Компартии Западной Белоруссии и комсомольцев. Среди арестованных, например, я был по счету 211.
Брестская дефензива — охранка — долгое время охотилась за «Верой», а она из–под их носа уходила, но все же удалось осенью 1925 года арестовать ее в Белостоке. В Брест ее привезли в конце 1926 года.
По поручению тюремной парттройки Вера Хоружая выступила с гласной речью в последнем слове подсудимого: «Наша партия действительно родилась и нынче существует в тяжелых условиях подполья. Но спрашивается, кто ее загнал в подполье? Ответ один — правительство буржуазии и помещиков. Мы разъясняем рабочим и крестьянам Западной Белоруссии, что в Советской России живут наши единокровные братья, которые строят социализм и желают нам успеха в борьбе с капитализмом. Вы обвиняете нас в том, что мы хотим оторвать «кресы всходне» (восточные земли) от Польши и присоединить их к Советской России. Хочу заявить следующее. Этого требования пока нет в программе нашей партии. Но коммунисты всегда отстаивали и будут отстаивать право каждого народа на самоопределение вплоть до отделения».
Вскоре после суда Веру из Бреста вывезли в белостокскую тюрьму, где дефензива вела следствие по другому делу против нас и других товарищей. Готовился в Белостоке знаменитый «Процесс 133–х», прошедший в 1928 году. Я отбывал наказание в городе Седлец, а Вера, получив после второго процесса 8 лет каторги, в женской тюрьме «Фордонь». Но связь между нами не прекращалась.
В 1930 году она писала мне с обычным хорошим настроением: «Вот еще один свой день рождения я встретила в «Фордони».
В автобиографии Хоружая отмечала очередную веху своей жизни: «До сентября 1932 года я сидела в польских тюрьмах. В 1932–м была обменена советским правительством и возвратившись в Советский Союз работала в исполкоме Коминтерна референтом и затем редактором.
В марте 1935 года ЦК ВКП(б) направил меня на партийную работу на Прибалхашстрой в Казахстане, где я работала инструктором горкома — завагитмассовым отделом и зав. домом партийного просвещения до октября 1939 г.
После освобождения Зап. Белоруссии я обратилась в парторганизацию с просьбой разрешить мне уехать в Белоруссию. В феврале (марте) 1940 г. ЦК КП(б)Б направил меня пропагандистом в Телеханы Пинской обл., где я до сих пор работаю».
В автобиографии Хоружая рассказывает и о неприятном эпизоде в своей жизни: «В феврале 1935 г. мне был вынесен строгий выговор за ошибку, допущенную мною во время ареста в Польше. В ноябре 1940 г. решением партколлегии комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) выговор этот снят».
* * *
В июле 1930 года Вера Захаровна была удостоена ордена Трудового Красного Знамени БССР. Находясь в польской тюрьме, она не могла получить награду. Вручили ли ее после возвращения политзаключенной в СССР? Видимо, да. Об этом можно судить по заявлению от 19 декабря 1934 года, с которым она была вынуждена обратиться в президиум Центрального Исполнительного Комитета БССР: «В 10 годовщину освобождения от польской оккупации я, находясь в польской тюрьме, решением ЦИКа БССР была награждена орденом Трудового Красного Знамени. Ввиду того, что мотивы, которым руководствовался ЦИК, награждая меня орденом, теперь отпадают, так как есть партийное решение о моем поведении во время ареста, лишающее меня права на такую высокую награду, я считаю своим долгом вернуть врученный мне орден. Вера Хорунжая».
22 февраля 1935 года Бюро ЦК КП(б)Б рассматривало вопрос «Аб ордзене Працоўнага Чырвонага Сцяга БССР Веры Харунжай». И единогласно постановило: «У сувязi з высвятлiўшымiся новымi абставiнамi, што Харунжая атрымала ордзен Працоўнага Чырвонага Сцяга без дастатковых абгрунтаванняў, прапанаваць партгрупе Прэзiдыўма ЦВК сваю пастанову аб узнагародзе В.Харунжай адмянiць». Нет, точка на этом не была поставлена. За набранным на машинке текстом следовала приписка: «без опубликования в печати».
Сегодня мы знаем: Хоружая пострадала по доносу мужа, Станислава Скульского (Мертенса).
Окончательно восстановлено доброе имя патриотки было лишь в 1960–е. Завпартархивом ЦК КПБ С.Почанин 15 января 1960–го докладывал секретарю ЦК КПБ Кириллу Мазурову: «По поручению секретаря ЦК КП Белоруссии тов. Машерова П.М. нами изучены материалы о деятельности Веры Хоружей...
Работая в тяжелых условиях подполья и полицейских преследований, Вера Хоружая проводила энергичную деятельность по созданию революционных молодежных организаций, объездила многие города и местечки Западной Белоруссии (Брест, Гродно, Белосток, Слоним, Новогрудок, Кобрин и др.).
После долгой слежки полиция напала на след В.Хоружей в гор. Белостоке и 25 сентября 1925 года она была арестована. В отчете польской охранки о раскрытии коммунистической партии Западной Белоруссии на территории Белостокского воеводства о Вере Хоружей говорилось: «Вышеуказанная считается за исключительно смелого и активного деятеля».
Глубокая вера в победу дела коммунизма воодушевляла ее в самые трудные минуты жизни. «Нет, мамочка, — писала она из тюрьмы к матери 26 апреля 1926 г., — я и теперь так же бодра, как в 1920 — 1921 гг., когда мы жили еще вместе. Ведь я же прекрасно знала, что меня ожидает, и это ни на минуту не остановило, не заставило меня даже призадуматься... С крепкой верой в свою правоту и с надеждой на лучшее будущее и тюрьма — не тюрьма».
Вера была верующей девушкой — в коммунизм. Почанин докладывал: «Каждая строчка ее писем дышит глубокой верой в правоту идей коммунистической партии, любовью к Родине».
Сказано Почаниным не менее важное о судьбе Хоружей: «Великая Отечественная война застала В.З.Хоружую в городе Пинске, где она работала инструктором отдела пропаганды и агитации обкома КП Белоруссии.
Будучи уже на шестом месяце беременности, она вместе со своим мужем Сергеем Корниловым сразу же после оккупации немецко–фашистскими войсками Пинска вступила в партизанский отряд В.З.Коржа, приняла участие в борьбе с гитлеровскими захватчиками. Вскоре в бою с противником погиб ее муж».
* * *
Хоружей удалось перебраться через линию фронта в Москву, отдышаться. А затем она «стала настойчиво добиваться в ЦК КПБ посылки ее в тыл врага. Товарищи отговаривали ее, ссылаясь на то, что у нее маленькие дети — четырехмесячный сын и пятилетняя дочь». Хоружая рассуждала по–своему: «Я же не только мать, я коммунистка». И она была не одна такая — верующая и отчаянная. 1 октября 1942 года Вера вместе с Софьей Панковой, Евдокией Сурановой прибыла в оккупированный Витебск: «Она вскоре сумела создать подпольную группу, насчитывающую более 20 человек... Проводила агитацию среди населения, вела разведку военных объектов противника...»
В ноябре 1942 года на явочной квартире (Тракторная ул. № 4) Вера Хоружая была арестована фашистами. Вместе с ней были задержаны Панкова 1902 года рождения, также сидевшая в тюрьмах за работу в КПЗБ, Суранова 1907 г.р., Клавдия Бордачева, Василий Воробьев 1909 г.р. (до войны директор витебского хлебозавода, хозяин явочной квартиры), его жена Агафия и Мария Воробьева 1858 г.р. Ни как погибли, ни где похоронены схваченные нацистами подпольщики, неизвестно.
* * *
ЦК КПБ в 1960 году инициировало присвоение Хоружей звания Героя Советского Союза — посмертно. О возвращении ей ордена Трудового Красного Знамени БССР речи не велось. Награда к тому времени уже не существовала. Было предложено установить памятник Вере в Минске, но и это не было сделано. Ее именем назвали улицы, издавали книги о патриотке. Именно с тех пор имя отважной девушки у всех на слуху.
Но мы по–прежнему многого не знаем о Хоружей. Вот что ее волновало в 1942 году, как можно судить из блокнота, сохранившегося в НАРБ: «Почему бланки ЦК печатаются на русском, а не на белорусском языке? Почему смерть знаменитого белорусского писателя Змитрока Бядули была обойдена полным молчанием. (Бядуля умер 3 ноября 1941 года в эвакуации, возле Уральска, на границе Казахстана и России. — Авт.) Надо популяризовать героев Советского Союза — белорусов».
Благодаря И.Кравченко уцелела тетрадь с очерком Хоружей «Светазарная мая Беларусь!». Вот что писал об этом Кравченко 8 июня 1942 года: «Эту тетрадь передала мне Вера Хоружая с просьбой «сохранить и вернуть при следующей встрече» — устно Вера добавила, что она окончит задуманный труд потом. Сегодня, 8/VI в 12 часов дня Вера распрощалась с нами и уехала выполнять важные партийные поручения.
P.S. Какой она замечательный человек, воспитанница партии Ленина — Сталина. Она наша гордость».
Вера была в пути в Витебск. Знала, видимо, что идет на верную смерть. И поэтому попросила товарища сохранить ее рукопись. Благодаря заботе друзей эти бумаги уцелели — в них Вера Захаровна предстает человеком с литературным талантом (цитируем с сохранением правописания оригинала): «...Цi помнiце вы, таварышы, Провiянцкую вулiцу ў нашым Мiнску (ныне ул. Захарова. — Авт.)? Вось яна — прамая i доўгая з невялiкiмi ветлымi дамкамi, садамi i палiсаднiкамi, зялёная i вясёлая ад дзiцячага i птушынага шчэбету. Яна была ў нас не брукаваная — гэта так сабе вулiца на далёкай акраiне гораду — так што вясною i ў восень цяжка было па ёй прайсцi i праехаць. Мы хадзiлi па ёй i слiзгалiся, набiралi поўныя галошы гразi i часта ўспамiналi горсовет: i што яны сабе думаюць? Гэта ж нячувана: не забрукаваць такую вулiцу. Але выцягнуўшы нагу з апошняй лужыны, мы забывалiся пра гразь, бо вакол вырасталi новыя прыгожыя будынкi...
...Мiлая–мiлая Провiянцкая вулiца... Такiя вулiцы ёсць у кожным нашым горадзе: у Магiлёве i Барысаве, у Слуцку i Баранавiчах, у Беластоку i Гомлi.
Цяжкая i моцная як звярыная лапа туга хапае за душу, пякучая злосць буйным полымем апальвае сэрца: нашы вулiцы i нашы гарады, нашы шляхi i нашы вёскi, нашы палi i сенажацi — уся наша Беларусь светазарная — у руках лютага злога ворага. На зруйнаваных нашых плошчах стаяць шыбенiцы. На разбураных нашых вулiцах ходзяць ненавiсныя нелюдзi з аўтаматамi, i кожны iх крок болем адгукваецца ў маiм сэрцы. Гэта маю душу яны топчуць падкованымi ботамi, дратуюць гусенiцамi танкаў, рвуць снарадамi, бомбамi, мiнамi. Маю душу. Маю Беларусь».
Так Хоружая описывала приход войны — в 1941–м. Но ей было что вспомнить и о другой немецкой оккупации — времен Первой мировой: «Я помню, як яны ўваходзiлi ў мой родны горад у 1918 годзе. (По–видимому, речь о Бобруйске. — Авт.) Была ранiца i мы, дзецi, былi ў школе. Раптам пачулася музыка. Час быў трывожны i музыка гучэла неяк i дзiка i няўмесна. Мы ўсе разам з настаўнiкам кiнулiся да вакна i застылi ў трывожным здзiўленнi. Што гэта за войска?
— Гэта — немцы — дагадаўся настаўнiк.
— Ой!.. Ну?.. А–ах! — зашумелi збянтэжаныя дзецi, стараючыся блiжэй працiснуцца да вакна.
А яны йшлi па плошчы роўнымi пэўнымi крокамi, не звяртаючы ўвагi нi на што навокал, на тупых тварах iх была напiсана пагарда i свядомасць сваёй недасяжнай перавагi, а мядзяныя трубы iх аркестру аглушалi равучымi гукамi перамогi. Ва ўсiм гэтым было столькi знявагi, што я, ужо дарослая 14–гадовая дзяўчынка, старшыня школьнага камiтэту, захлiснутая хваляй бяссiльнай злосцi, крыўды i жалю, не вытрымала i адбегшы ад вакна, моцна горка заплакала.
Я не забылася гэтых слёз i сягоння. Яны апалiлi маю душу i назаўсёды пакiнулi след нянавiсцi.
Потым, праз многа гадоў, я бачыла iх у Бэрлiне, як яны катавалi рабочую дэманстрацыю. Як разьюшаныя шалёныя ваўкi кiнулiся яны на безбаронных людзей i жалезнымi палкамi, рэвальверамi i кастэтамi бiлi iх па галовах, валiлi на зямлю».
* * *
Вера Хоружая свой очерк не окончила. Ее тетрадь содержит и другие записи. В частности, переписанный текст стихотворения «Адвеку мы спалi...», который в начале ХХ века еще называли белорусской «Марсельезой». Так как существуют разные редакции этого произведения, автором которого считается малоизвестный поэт Александр Микульчик, процитируем революционную песнь в записи Хоружей:
Белорусская «Марсельеза» «Адвеку мы спалі».
Автограф Веры Хоружей. 1942 г.
Ад веку мы спалi i нас разбудзiлi
Сказалi што трэба рабiць,
Што трэба свабоды i зямлi чалавеку
Што трэба зладзеяў пабiць
Што гэта за марная доля няшчасная
Без хлеба без грошай працуй
Усюды ганяюць усюды смяюцца
Ну (слово неразборчиво. — Авт.) хоць крыкнi: «ратуй»
Смяюцца над намi багатыя людзi
Здаецца панамi iх зваць...
Мы доўга цярпелi, цярпець больш ня будзем
I пойдзем мы долi шукаць
Мы дружна паўстанем з касамi, сярпамi
Прагонiм з зямлi палачэй
Няхай нас сустрэнуць палямi лясамi
Грамады працоўных людзей.
Хоружая была разноплановой личностью. Сегодня, доставая из архива часть ее наследия, мы по–новому смотрим на Веру Захаровну, «забронзовевшую» в названиях улиц и ставшую легендой. А одно из ее последних писем, адресованное брату — «ст. агроному Хоружему», характеризует автора как очень чувственную натуру: «Здравствуй братик дорогой, хороший! Сегодня у нас так тепло и так пахнет весною, что я устремляюсь мыслью к тебе — сеятелю...» Судя по штампу на открытке, она дошла до адресата 16 мая 1942 года. В том же году линия судьбы Хоружей была прервана. Но память о ней по сей день жива.
vk@sb.by
Михаил СКОМОРОЩЕНКО, завотделом фондов личного происхождения НАРБ.
Советская Белоруссия № 209 (24839). Четверг, 29 октября 2015