Книжный экслибрис во все времена был интеллектуальным искусствомОн никогда не наделялся статусом государственности, как предыдущие «герои» этого проекта «СБ». Но вместе с тем более четырех веков в наших землях была у него другая, символичная и значимая миссия: многие годы являлся он символом высокого просвещения. Ибо книжные собрания прежде ценились под стать фамильным бриллиантам. Достаточно сказать, что когда наследницу магнатского или богатого шляхетского рода в Великом княжестве Литовском, к примеру, выдавали замуж, среди прочего ее приданого «поименно» перечислялись все книги, имевшие владельческие экслибрисы.
Дословно «ex libris» — «из книг». Всего лишь отметка о принадлежности к книжному собранию. Но за столетия своего существования простые латинские вензеля обросли таким сонмом легенд, ритуалов, таким количеством приверженцев, что сами стали понятием отчасти культовым. По лабиринтам биографии этого небольшого, но мистического явления, отображенного на бумаге и вклеиваемого обычно на форзац или титульный лист книги, я и предлагаю отправиться.
Заслуженные представители эпохи
Книга с экслибрисом — будто особа с паспортом. Уже не просто себе печатное издание — вещь с биографией. Из двух книг–ровесниц в цене будет та, которая имеет владельческую отметину. А если это имя известное, цена может быть на порядок выше, чем у безродного собрата–близнеца. Экслибрисы — словно ордена: — чем их больше, тем почетнее. Бывает, на книге две, три и даже пять отметин самого разного вида — от простого штемпеля до сложнейшей геральдической конструкции. И вот ничем не примечательная книга превращается в заслуженного представителя эпохи, знававшего тайны известных книжных собраний Европы, к которым имела честь принадлежать.
Мода эта возникла не вдруг. В XVI веке в юриспруденции Западной Европы существовало правило — о незаконном владении вещью, если на ней имеется владельческая метка иного лица. Тогда же экслибрис появился и на наших территориях. Поначалу как отличительный знак для магнатских собраний.
Сегодня коллекции экслибрисов есть в крупных библиотеках, например в Центральной научной НАН Беларуси, в музеях, в частных собраниях. Причем последние (по неофициальным данным, речь идет о десятке коллекций) весьма значимы на просторах бывшего СССР. Впрочем, как и сама школа белорусского экслибриса.
...Олега Судленкова считают человеком с увлечением. Дескать, заядлый библиофил, собиратель. И немногие знают, что у скромного обывателя немалая коллекция старого белорусского экслибриса. Впрочем, его все же сложно назвать простым обывателем: интеллигентен, пиджак с гербовыми пуговицами и очень живой азартный взгляд:
— Беларусь всегда была своего рода «проходным двором» Европы. Все смуты, все войны шли через нас. А поскольку усадеб и богатых имений здесь хватало, в лихие годы многое, мягко говоря, растворялось и исчезало...
Немного подумав, добавляет: «До сих пор плоды пожинаем».
Судьба на гравюре
Сегодня особый интерес, конечно, к экслибрисам Радзивиллов. Знаки крупнейшего собрания не только в наших землях, но и в Восточной Европе. Каждый его владелец имел свой персональный книжный знак, но непременно с гербом рода — тремя охотничьими рогами. К тому же Несвиж был майоратным имением, там существовала ординация. Для нее тоже заказывали собственные экслибрисы. Был еще и знак «Библиотека замка Несвижского».
— Знак был сделан известным французским гравером Агри. Он прославился тем, что делал экслибрисы для известных русских библиофилов XIX века, — о предмете своего более чем 40–летнего увлечения Судленков рассказывает самозабвенно. — Радзивилловские экслибрисы были преимущественно геральдические. Те, что по женской линии, обычно с двумя гербами — владелицы и ее супруга. Заказывать их можно было только через год после свадьбы. Немало радзивилловских экслибрисов сделал в свое время Гершко Лейбович, придворный гравер. Впрочем, и это тоже надо признать: далеко не каждый владелец библиотеки был библиофилом. Нередко книги вообще не читались: это было просто вложение денег. Нанять хорошего библиотекаря — и лишь контролировать, как идет процесс собирательства.
Традиция экслибриса у нас была незыблемой: не прервалась она и после третьего раздела Речи Посполитой, когда земли современной Беларуси отошли к Российской империи. Более того, в ту пору появились по–настоящему уникальные знаки — когда российские вельможи получали наделы в благополучных западных землях. И к старым титулам добавлялись имена новых владений.
— Однажды мне довелось видеть редчайший экслибрис графа Чернышева (в конце XVIII века — наместника Полоцкой и Могилевской губерний. — Авт.). Кроме его герба и надписи «Comt. Чернышев» был еще и знак «Чечерск». В 60–х годах прошлого века один очень известный советский коллекционер приехал в Чечерск и перевернул весь город: домашние собрания, библиотеки. В надежде найти хоть одну книгу из этого собрания Чернышева. Увы...
Еще одна из благодатных для исследователей экслибриса тема — библиотека Хрептовичей. По владельческим знакам можно отслеживать не просто имущественные отношения, но и биографии конкретных людей, карьерные вехи.
— Скажем, Иоахим Литовор Хрептович, — продолжает Олег Александрович, — был сначала проканцлером, а после канцлером (последним, кстати) ВКЛ. У меня есть экслибрис, где зачеркнута одна должность и вписана другая.
Любопытные экслибрисы были и у Ивана Паскевича. Один — буква П с княжеской короной, а на другом под гербом красовались вензеля К.И.В (князь Иван Варшавский). Титул этот, напомним, вместе с имением в наших землях, был дарован Паскевичу за подавление варшавского восстания. Так что в датировке последнего экслибриса сложно ошибиться — после 1831 года.
В собрании библиотеки НАН немало книг с экслибрисами коллекционеров конца XIX — начала XX века. Есть и уникумы: со знаками сразу нескольких владельцев.
— Две небольшие гравюрки — Синягина и Губара, наклеенные на одну книгу, могли бы рассказать об одной большой трагедии, — начальник отдела редкой книги и рукописей академической библиотеки Александр Стефанович многие годы изучает книжные «биографии».
А история такова: Синягин и Губар известные книжные собиратели. Губар слыл еще и непревзойденным знатоком антиквариата. Не раз он предлагал Синягину выкупить его более чем 20–тысячное собрание — частями или целиком. Тот не соглашался. Но поскольку на книге все–таки два экслибриса — исход истории был печален. Библиофил тронулся умом, попал в больницу для душевнобольных, где и умер. А Губар все–таки купил его коллекцию, раритеты из которой распродавал позже в своем магазине «Антиквариат» на Невском проспекте.
Как носовой платок — на память...
Есть и еще одна, совершенно особая, тисненая золотыми буквами глава из жизни книжного собрания — рассказ о суперэкслибрисах. Такой точно свидетельствует об аристократичной «биографии» книги. Книга ведь всегда была дорогим удовольствием, а уж обтянуть ее кожей и золотом вытеснить фамильный герб или еще какой знак типа мальтийского креста — это позволяли себе лишь владельцы по–настоящему элитарных собраний. Тончайшие детали, прорисованные по мягчайшему сафьяну, и сегодня, спустя столетия, производят сильное впечатление. В свое время делали их лишь самые лучшие мастера в специальных мастерских. В XVIII — XIX веках модно было заказывать суперэкслибрисы у немцев. В такие «пелены» оборачивали только очень дорогие издания. В собрании Центральной научной библиотеки НАН каждая книга, увенчанная суперэкслибрисом, хранится в толстом картонном футляре с отверстиями — дабы свести к минимуму возможный ее травматизм.
Немало суперэкслибрисов появилось в нашей стране после войны. Книги были привезены советскими солдатами в качестве трофеев из разоренных прусских и немецких библиотек. Бывало, что солдаты просто вырезали понравившуюся геральдическую картинку из сафьяновой обложки, потом раздавали их на память, будто носовые платки.
— Однажды мне приносили такой суперэкслибрис, — рассказывает Олег Судленков. — Установить его происхождение уже невозможно. И, в отличие от экслибриса, без книги он ценности не имеет.
Не продается вдохновение
До середины XX века экслибрисы считались вспомогательной исторической дисциплиной. В некоторых институтах даже читался курс, как их использовать в поиске. По книжным знакам можно проследить и всю историю белорусского образования. Гимназии, прогимназии, училища в дореволюционное время обязаны были иметь не только библиотеки, но и экслибрисы. Считалось, что таким образом не только маркируются собрания, но и прививается хороший вкус учащимся. До сих пор весьма популярны у коллекционеров многочисленные экслибрисы Полоцкого кадетского корпуса и коллегиума иезуитов.
Было бы неверным считать, что все эти вензеля — гравюры под обложкой — сугубо аристократическое увлечение, присущее лишь большим собраниям. Ничего подобного. Всплеск невероятного интереса к экслибрису — 20–е годы прошлого века. Можно сказать, что с этого времени он и зажил самостоятельной жизнью: стал публиковаться и коллекционироваться уже и без книг.
Все знаменитые графики в то или иное время «болели» экслибрисом: начиная от Дюрера и Гойи и заканчивая Пикассо. Белорусские мастера традицию не нарушают — работали и работают в этом жанре. Увлекались им и Кашкуревич, и Тихановичи, и Тычина. Но немногие считали это направлением для профессиональной деятельности. Чаще всего — дружеский жест, подарок друзьям–знакомым. А спустя годы невинная шутка обретает вполне денежное выражение.
— А сколько стоит экслибрис? — задаю не слишком корректный, но давно вертящийся на языке вопрос коллекционеру.
— Это такая условная цена! — восклицает букинист. — Экслибрис в Европе может стоить от сотни до тысячи евро за 50 экземпляров. Добавьте сюда расходы на хранение, почтовую пересылку и представительство — вы непременно должны быть известны, бывать на конгрессах и собраниях.
— И все же вы ловко уходите от ответа...
— Ну как можно определить цену того или иного художественного произведения? — с хитрецой улыбается коллекционер. — Все зависит от того, сколько денег надо художнику в данный момент. Могу сказать, что исторический экслибрис сейчас необъяснимо обесценивается. Скажем, еще лет 10 назад знаки сподвижников Петра нельзя было купить ни за какие деньги. А сейчас — пожалуйста. Или еще пример: к 300–летию дома Романовых бароном Фалькерзаном были сделаны экслибрисы для Николая II, его жены и цесаревича Алексея. Считались невероятным раритетом. А потом вдруг появились во многих экземплярах. И цена упала до неприличия. Зато растут ставки на современников. За них сейчас можно выменять все, что угодно.
Общее увлечение сближает лучше кровных уз. Так, практически не зная языков, коллекционеры состоят в переписке друг с другом из десятков стран мира. Достаточно универсального клише с обращениями на нескольких языках и вложенных в конверт экслибрисов, которые предлагаются к обмену. Конечно, путешествует такая почта лишь заказными письмами. Но нередко приносит немало любопытного.
— Есть вещи, которые никогда не бывают на обмене. Скажем, Дюрер. Его экслибрисов немало, еще лет 20 назад их можно было запросто выменять. Сейчас же они продаются только с аукционов. А цена — понятие на самом деле относительное. В 20–х годах прошлого века известный коллекционер Алексей Сидоров, профессор, член–корреспондент Академии наук СССР, за экслибрис князя Безбородко (был такой канцлер в Российской империи) отдал подлинный оттиск Гойи.
Писатели и знаки
Если у вас есть страсть к книге, рано или поздно появится и потребность в экслибрисе. Фирменные знаки и оттиски были практически у всех известных писателей, есть и у многих современников.
По писательскому экслибрису можно многое «прочесть» о владельце и его предпочтениях. У Петра Глебки, к примеру, на книжном знаке понятная простая тематика: родной пейзаж, «у полi дуб апалены», простирающий над ним крылья аист. А вот у Гиляровского экслибрис гласил: «Эта книга украдена из библиотеки В.Гиляровского. Москва». Понятное дело, что такая книга уже руки жгла, с возвратом не мешкали. Впрочем, дядя Гиляй лишь повторил шутку завзятого петербургского букиниста Позднякова. Все его книги имели такую маркировку. Когда он умер, родственники оказались в двусмысленной ситуации: ни один букинист не хотел брать книги с таким экслибрисом. Только после того, как на всю библиотеку был поставлен новый штемпель «После смерти Н.И.Позднякова продана», наследники смогли ее распродать. У одного польского коллекционера был знак: «Я свинья, книг не одалживаю», а у Лескова в библиотеке висел плакат: «Книг и жену друзьям не даю — зачитают».
Совсем простые экслибрисы, даже, скорее, ярлыки, были у Чехова и Некрасова. А вот Тургенев вензелевый знак предпочитал замысловатый. Влас Дорошевич имел экслибрис–портрет в ажурной раме. Особенно старались по части экслибриса «мирискусники» (члены художественного объединения «Мир искусства»). Калмыков выполнил знаки для Сологуба и Тэффи, в чести были экслибрисы от Бенуа, Лансере, Сомова и Добужинского.
— Но сейчас вы их не найдете ни за какие деньги. Потому что «мирискусники» вошли в моду! — сокрушенно восклицает коллекционер.
На этом хотелось бы завершить повествование. Но не закрыть страницу. Экслибрис — вечная книжная тайна, ожидающая все новых разгадок. К примеру, не так давно в собрании Национальной библиотеки исследователь Людмила Сельнова обнаружила экслибрис, на существование которого указывали источники (он упоминался в некоторых книгах), но доселе никто его не видел. Гипотетически пока (ох уж эта профессиональная осторожность!) ученые предполагают, что он принадлежал Вацлаву Ластовскому. А автором его мог быть Язэп Дроздович. Находка неизвестного знака еще из дореволюционных времен — не сюрприз, подброшенный неутомимым на шутки веком?..
Фото Виталия ГИЛЯ, "СБ".
