Есть люди, которым всегда есть что сказать. Даже после смерти. То, что удалось им создать — в фильмах, книгах, картинах, — с годами приобретает только большие глубину и значительность. То, что удалось им сказать, остается живым и актуальным даже через десятилетия. И вдруг обнаруживается, что о себе они сказали ничтожно мало...
Наша новая рубрика «Дневник памяти» — это возможность еще одной встречи с людьми, замены которым не нашлось в сердцах не только их родных. И еще одна попытка понять, что и в каких пропорциях должно сойтись–смешаться, чтобы случилось нечто, способное сохранять бессрочную свежесть, оставаться вне времени.
Так же, как и в известном фильме, у которого позаимствовано название рубрики, листать этот «Дневник памяти» будут те, кто чаще других наблюдал наших героев без грима, кинокамеры, вне суеты вернисажей и премьер. Те, кто точно знает, что в действительности стоит за фразой, ставшей расхожей благодаря все тому же фильму. Почему и откуда появляется Бог, когда наука бессильна.
Тогда, жарким летом 2004–го, Александра Климова снова и снова выходила на сцену Национального академического драмтеатра имени Горького. Необходимости в частых репетициях не было. Ее последний спектакль, моноспектакль «Мой театр», давно был отточен до деталей. Но только там, на сцене ее голос обретал прежнюю, молодую силу, только там ее сердце снова начинало биться. В самом буквальном смысле.
Сердце Климовой, истерзанное страданиями Марии Стюарт, Клеопатры, леди Макбет, Раневской и других не менее драматичных судеб (80 главных ролей на сцене и еще 30 — в кино!), уже не могло обходиться без постоянных инъекций кровяных клеток. И все же через год остановилось навсегда — после того как, отыграв свой спектакль в последний раз, Александра Ивановна приняла решение окончательно покинуть сцену. В момент последнего триумфа, пока публика не начала догадываться о ее смертельной болезни...
Недавно в Москве издали ее переписку с Верой Пашенной. Они были во многом похожи — обе не признавали компромиссов, были требовательны ко всем и всему. Обе, не считаясь с тяжелой болезнью, до последнего никому не позволили усомниться в их великом таланте. И обе очень ценили друг друга. С тех самых пор, когда юная Александра Климова впервые увидела тогда уже очень прославленную Веру Николаевну в родном Магнитогорске, куда Малый театр эвакуировали в годы войны. К ней на курс она и поступила в знаменитое Щепкинское училище в 1945 году...
— После выпуска маму не взяли в Малый театр только из–за фактуры — там тогда ценили рост, пышные формы, — вспоминает сын Климовой, актер Горьковского театра заслуженный артист Андрей Душечкин. — А на металлургическом заводе в Магнитогорске, где мама работала во время войны, ей даже специальный ящик подставляли — иначе она просто не дотягивалась до станка.
Надо же... На сцене Александра Климова необъяснимым образом выглядела едва ли не выше всех своих партнеров. Да и за кулисами сохраняла свою величественность. Как и подобает настоящей королеве.
Быт
— Мама была редкой актрисой. Занавес опускался — но в обычную женщину Александра Ивановна не превращалась. Даже быт никогда так и не стал для нее простым, обыденным занятием. К примеру, готовить, стирать она не любила, раздражалась страшно. Однако делала все это, ведь, скажем, стирка была для нее неплохим способом разогнать себя перед вечерним спектаклем, настроиться на роль очередной ее неистовой героини. Когда мама стирала, всем домашним хотелось сбежать из квартиры. К слову, у нас долго не было стиральной машины.
Она постоянно что–то репетировала. Все, что не имело отношения к театру, ее особенно не интересовало. И со временем мы с отцом стали стараться делать все, чтобы она могла заниматься исключительно творчеством. Александра Климова была величиной абсолютной, и мы оба это понимали.
Дар
Ради мамы отец пожертвовал своей актерской карьерой, которая, к слову, неплохо складывалась у него на украинской сцене. Но в 1956 году в Минске решили поставить «Оптимистическую трагедию» Всеволода Вишневского и на роль Комиссара из Харькова пригласили Климову. Очевидно, подходящей актрисы здесь не нашлось, да и не было никогда здесь таких! Второстепенных ролей ей нигде даже не предлагали, только главные. И, пожалуй, она сыграла все, о чем только мечтала. Хотя никогда и ничего не требовала. Вот так, совсем как у Булгакова. Помните? Никогда и ничего не просите, сами предложат и сами все дадут. В реальной жизни так не бывает. У нее — было.
Но в Минске актерский талант отца оказался невостребованным. К счастью, папа нашел себя в театральной педагогике. Андрея Душечкина–Корсаковского до сих пор благодарно вспоминает не одно поколение актеров. И в общем–то у меня не возникает вопросов, почему только его, такого сдержанного, «негероического» и любила блистательная Климова. Всю свою жизнь он выстроил «под нее», но это не от слабости, а от огромного великодушия.
Гнев
Существовать рядом с ней, конечно, было непросто. Мама была человеком настроения и не считала нужным это настроение скрывать. Ни перед кем и никогда. К слову, за это ее и не приняли в партию — с формулировкой «неуравновешенность характера». Помню, вернувшись домой, она тогда всерьез сорвалась. Крушила мебель, ломала стулья... Александра Ивановна ведь была очень советской, абсолютно искренне верила во все идеалы своего времени и никак не могла понять, почему так произошло. Членство в партии ей не давало ничего — она уже была народной артисткой СССР, активно занималась общественной работой (и ей это нравилось), у нее был целый «иконостас» всевозможных наград, высокие чиновники всю жизнь целовали ей руки, а тут... Но дипломатия ей и вправду не была свойственна, на всех собраниях она говорила все, что думала, а уж если готовилась выйти на сцену, лично контролировала все, вплоть до мельчайшего стежка на платье. И промахов не прощала.
Однажды мама при всех отвесила мне оплеуху. Я опоздал к ней на репетицию (в спектакле «Невеста из Имеретии» мы выходили на сцену вместе). Она ждала меня минут 15. Я даже не успел попросить прощения, как она мне врезала... Конечно, меня это задело. Дома я не удержался от вопроса: мол, зачем ты меня позоришь при всех, мама? Но в ответ услышал только категоричное: «Закрой дверь!» И правда, подумал я, к кому ты, идиот, опоздал?
Однако ровно те же слова она могла произнести кому угодно, независимо от чина. И жила едва ли не в постоянной ситуации конфликта, не прогибаясь ни перед кем, поскольку не скрывала своих симпатий и антипатий и всегда говорила правду в глаза, ничуть не боясь испортить с кем–либо отношения. Я за нее боялся постоянно...
Мир
Но и в нашем доме бывали моменты редкого, удивительного покоя. Особенно когда транслировались хоккейные матчи. Она же была страстная болельщица! Не пропускала ни одной игры. За сборную СССР переживала, как за родных, обожала Третьяка, Якушева. И, пожалуй, только во время хоккейных или футбольных матчей ненадолго забывала о театре. Вот это для нее было уже чистым наслаждением. Хороший телевизор на гастролях был для нее очень важен.
Но к традиционным женским удовольствиям мама была абсолютно равнодушна. Я не помню у нее никаких драгоценностей, вообще, в жизни она не стремилась быть эффектной. Удобство ей было гораздо важнее. В театре — другое дело. Все контролировала! Чтобы потом ни на что не отвлекаться во время спектакля, а по–настоящему жить в нем.
Гонор
Играя королев, по сути своей мама в глубине души оставалась крестьянкой. Она же родом из сибирской деревни, из типичной крестьянской семьи. Те, прежние крестьяне — особая порода, люди с ого каким гонором, как раз таких и описывал Шолохов в «Тихом Доне». Оттуда этот железный, неудобный характер, эти честность и бескомпромиссность. Все мамины братья погибли в самом начале войны, и это ей, 20–летней девчонке пришлось решать, как семье жить дальше. И это она потом держала вместе всех наших родственников — в Сибири, Киеве и Канаде, она устраивала нам шумные праздники. После ее смерти все как–то сразу обособились... Да, мир сильно изменился. Как и театр, впрочем...
Советская Белоруссия №116 (24499). суббота, 21 июня 2014 года.
