К началу 1943 года в логойских лесах активно действовали партизанские отряды и бригады, которые заставили оккупационные власти принять меры по усилению находящихся в Плещеницах и Логойске гарнизонов. Нужно было взять под контроль дорогу из Логойска на Бегомль, на которой партизаны постоянно устраивали засады на немецкие автомашины. В конце 1942 года в Плещеницы был направлен 118‑й батальон охранной полиции, ранее переведенный в Белоруссию из Киева, сформированный из добровольцев и бывших военнослужащих Красной армии, попавших в плен. К примеру, старший лейтенант Красной армии Григорий Васюра проходил службу в должности начальника связи укрепрайона 67‑й стрелковой дивизии и в начале войны попал в плен. Он перешел на сторону врага и прошел специальную подготовку в школе пропагандистов в Германии. В октябре 1942 года вступил в 118‑й батальон. Руководили в нем шеф-командиры из немцев, и при них находились офицеры из коллаборационистов. Командовал батальоном майор Эрих Кёрнер. Командиром 1‑й роты был капитан Ганс Вёльке, ранее служивший в полиции Берлина. В Германии он был известен тем, что на Олимпийских играх 1936 года завоевал золотую медаль в толкании ядра. Полицейские патрулировали основные дороги и взяли под охрану Горбатый мост через реку Двиноса, по которому проходила дорога из Логойска в Плещеницы, а также выезжали на карательные операции против партизан. Обстановку в регионе это не изменило — народные мстители продолжали наносить удары по врагу.
У немцев не хватало сил для борьбы с партизанами. Поэтому в начале марта 1943 года в Логойск из Могилева был направлен особый батальон СС под командованием штурмбаннфюрера СС (майора) Оскара Дирлевангера. В его состав в качестве штрафников входили осужденные немецкие браконьеры и криминальные преступники, отбывавшие срок в тюрьмах и концлагерях Германии. Вместе с ними в русских ротах батальона были бывшие советские военнопленные и направленные сюда полицейские. Батальону придавалась команда СД под руководством гауптштурмфюрера СС Артура Вильке.
Кровь мучеников
Ганс Вёльке — командир 1-й роты 118-го шуцманшафт батальона, убитый 22 марта 1943 года на повороте на Козыри.
Карательные операции против мирного населения нацисты проводили и до уничтожения Хатыни. 14 марта 1943 года эсэсовцами Дирлевангера были сожжены деревни Лядо, Прилепы и Погорельцы Смолевичского района. 6 января 1943 года 118-й батальон провел операцию в деревне Чмелевичи Логойского района. В архивных документах отмечено, что во многих карательных акциях принял участие Вёльке. Здесь он из олимпийского чемпиона и простого берлинского полицейского превратился в страшного убийцу.
Что же предшествовало событиям в Хатыни? 19 марта 1943 года на шоссе около поворота на Козыри партизаны 3‑й роты отряда «Борьба» бригады Дяди Васи устроили на возвышенности засаду на немецкие машины (сейчас около этого места находится ресторан «Партизанский бор». — Прим. авт.). В нее попали немцы и полицейские, ехавшие из Плещениц.
Через два дня в том же месте партизаны отряда «Мститель» организовали вторую засаду. Утром 22 марта они пошли из Хатыни к шоссе, чтобы оборвать телефонную связь и устроить засаду на ремонтную команду. В это время, около 9 часов утра, по приказу немцев на шоссе пришли около 50 крестьян из соседней деревни Козыри. Это были мужчины и женщины в основном среднего возраста. Они валили деревья, обрубали сучья, вырезали кустарники. Лесорубы находились примерно в полукилометре от засады в сторону Губы. Выехавшие из Плещениц на машинах два взвода 1‑й роты 118‑го батальона под командованием гауптмана Вёльке попали под обстрел. В бою были убиты Вёльке, трое полицейских, двое ранены. Партизаны после боя без потерь отошли в Хатынь. Получив сведения о нападении партизан и гибели Вёльке, командир 118‑го батальона Кёрнер сообщил об этом в Логойск, в штаб батальона Дирлевангера и попросил поддержки. К месту партизанской засады прибыло подкрепление из 118‑го батальона под командованием майора Кёрнера, а из батальона Дирлевангера немецкая рота и взвод Мельниченко.
Кто командовал в тот роковой день эсэсовцами Дирлевангера, до сих пор документально не установлено. Эти два немецких подразделения и стали соучастниками уничтожения Хатыни. Приказы отдавали немцы, а выполнили их совместно полицейские и эсэсовцы Дирлевангера.После гибели Вёльке полицейские 118‑го батальона задержали козырских лесорубов. Во время конвоирования полицаями их в Плещеницы, согласно партизанскому акту было убито 24 человека, трое были тяжело ранены и 12 лесорубов смогли убежать в лес.
К сожалению, до сих пор не решен вопрос об установке памятного знака на месте расстрела этих людей. А ведь именно после их убийства произошла большая хатынская трагедия.
Пепел Хатыни
Сохранившиеся воспоминания выживших хатынцев трудно читать, настолько страшная картина происходившего представляется: сарай, огонь, стрельба, кровь и пепел — пепел Хатыни. Вырвавшийся из огненного сарая В. Желобкович вспоминал, что «были такие три вала людей. Первый вал совсем обгорелые люди, второй вал уже меньше обгорелые, третий вал уже кто мог дальше отбежать…». В архивных документах указано, что это происходило около 5 часов дня.
Софья Яскевич
Судьба оказалась благосклонной в тот роковой день к Софье Яскевич. Она в разговоре поведала, что была у тети — маминой сестры Анны Федорович. Ее дом стоял возле кладбища. К ним пришли партизаны и попросили сварить бульон с курицей, а сами легли спать. Когда суп был готов, она разбудила бойцов. В это время началась стрельба, и партизаны, схватив сапоги и винтовки, побежали в лес, который был рядом. Каратели сгоняли всех людей в сарай, сказали, что будет собрание. Когда партизаны ушли, тетка закрыла дверь. Вскоре к ним пришли каратели.
Из воспоминаний С. Яскевич: «Наша семья жила дальше, через межу. Папа, мама, Витька — старший брат с женой и ребенком, Ванда, Надя, Владя — 8 человек было. Ребенок Толик — ему было 7 месяцев… А тут стук в двери. Тетка как открыла двери, он в нее выстрелил. Наверное, в рот, а может, в шею. Она упала. А я легла в погребе. Как она пошла открывать двери, я тогда под доску подлезла и пальто сховала. Они пришли, полезли на печь, лазили — никого не нашли и ушли. Я тогда тихонько вылезла и пошла к тетке в коридор. Говорю: «Тетя!» Она говорит: «Иди спрячься». Кровь у нее текла, но говорила еще. Я опять пошла и легла под доску в погреб. Другая партия пришла полицаев, добили тетку. Слышу выстрел, а я в погребе лежу. И пошли. Тогда я опять вылезла. Побудила тетку, она уже не отзывалась. Я в окно поглядела — никого не видать. Скотина ревет, коровы идут, овечки все идут. Я побежала тогда домой. Пойду, думаю, к маме. Поднялась на горушку, а тут идут два фашиста с автоматами наперевес. А мне издалека показалось, что это мой батька идет. Бегу и вижу — кожух они тянут. Приблизилась, а это фашисты. Один хотел меня убить, а второй положил руку на автомат — не надо. По-немецки говорили. Один сказал: «Иди до лясу» — «до леса», и я побежала на хутор к тетке. На хуторе там тетка жила, батькова сестра Юлька Красовская. Я туда прибежала, а она говорит: «Ну и хорошо, что пришла, вот будете теперь вдвоем. Володя тоже удрал». Это мой брат, старше за меня на два года. Он тоже тогда был у тетки. Когда партизаны побегли, и он за ними побежал. Он пошел в яму, там, где колхозники бульбу хранили. А два фашиста пошли по ямам искать людей и нашли его. Думали, что партизан. Но он поднял руки, начал плакать. Так они его не убили. И он тоже на хутор прибег. И мы уже вдвоем остались…»
Судьба Каминского
Выжил в этом ужасе деревенский кузнец Иосиф Каминский. Когда каратели уехали, он поднял на руки своего смертельно раненного в живот сына Адама, но спасти его уже не смог. Этот эпизод сегодня увековечен в Хатыни, прототипом «Непокоренного человека» стал Иосиф Каминский. Местные жители оставили свидетельства о том, как он лечился сначала на хуторе недалеко от Хатыни, а потом в Богдановке рядом с Логойском. Из сгоревшей Хатыни И. Каминский попал на хутор Рабецкого, где ему оказали помощь.
Янина Ковзан
Шурин Каминского Иосиф Яскевич перевез его к леснику Петру Воронько в Богдановку. О том, как это было, рассказала Янина Иосифовна Ковзан (Лис), 1929 г.р., которая тогда проживала в деревне Козыри: «Мы тогда утекли, как сгорела Хатынь, в Логойск. В Логойске мамина сестра была замужем за лесником Воронько. Он жил недалеко от Логойска. Там лесничевка была, лес был. У него были комнаты, так он говорит: «Утекайте и вы сюда». Мы там были, а потом этот Каминский на коне лежачий приехал. У него был зять, а дочка сгорела. Лежачий был, его привез кто-то. Воронько там был и моя мама. Они его лечили, спасали. Внесли в хату его, помню, мазали его всем. Его не накрывали — он так лежал, обтянутый простыней. Обгорелый, помню, был. Как лежал, то говорил: «Мои сестрички, спасите меня…» Все обгорело. На животе лежал. Не было чем мазать, траву какую-то рвали, метлицу рвали. Облегчали ему боль эту. Тот человек, что его привез, потом доктора приводил из Логойска. Малая была, но помню…»
Приходила тайком ночью к Каминскому в Богдановку Мария Наумовна Анисимова, работавшая во время оккупации хирургом в логойской больнице. Она была участницей подпольной группы, связанной с отрядом «Большевик». Анисимова осмотрела Каминского, назначила лечение и принесла медикаменты. Потом по необходимости навещала его.
Врач и спасенный пациент встретились в Хатыни в день открытия мемориала. Их встреча через много лет осталась в истории на старых фотографиях.
Судьба у Иосифа Каминского оказалась очень жестокой. Он вышел из огня и выжил вопреки всему, но в огненном сарае погибла вся его семья, и до конца своих дней он жил с этой болью. Бывшие работники мемориала рассказывали, что Каминский проходил путь в 6 километров от Козырей до Хатыни пешком к своему дому, который в мемориале превратился в бетонный венец с символической печной трубой.
Иосиф Каминский и Мария Анисимова в Хатыни.Наказание спустя годы
После войны бывшие каратели жили обычной жизнью советских людей, как будто и не было у них в биографии преступного прошлого. Наказание настигло их через много лет. Суд над эсэсовцами Дирлевангера из числа бывших советских граждан проходил в 1961 году в Минске. В уголовном деле находился и эпизод по сожжению вместе с людьми деревни Хатынь.По приговору суда все 13 обвиняемых были приговорены к высшей мере наказания. Во время следствия выбросился из окна четвертого этажа гостиницы в Минске каратель П. Романенко. Накануне его возили на место, где была деревня Лесины Минского района, которую он сжигал. Там пришлось его защищать от местных женщин, которые были готовы совершить над ним самосуд.
Евгений Далидович.
Каратели из 118-го батальона в 1970‑х годах тоже были привлечены к ответственности за содеянное. Бывший следователь-криминалист полковник КГБ в отставке Евгений Далидович рассказал, что он много времени провел в архивах, чтобы найти документы о карателях Хатыни. Их искали по всему Советскому Союзу. Из воспоминаний Е. Н. Далидовича: «Мы искали участников, свидетелей и потерпевших. Выясняли, кто возвращался в СССР после войны. Отобрали тех, кто был из 118‑го батальона. В архиве сохранились анкеты на перемещенных в СССР. Во время фильтрации они дали о себе ложные сведения, и им поверили. Был такой эпизод, когда Г. Лакусту арестовали. Я со следователем Дроздовым вместе ездил его арестовывать. Арестовали его на Украине. Он работал на Донбассе шахтером. Когда приехали за ним в Донецк, то вызвали в КГБ. Он пришел, и мой коллега следователь Дроздов его спросил: «А вы слышали про Гродно, бывали когда-нибудь в Белоруссии». Он говорит: «Я вас давно уже ждал». Дочь карателя училась в Донецком педагогическом институте и была секретарем комсомольской организации в вузе. И когда мы его пригласили в Комитет государственной безопасности и начали допрашивать, то дочка от матери узнала, что отца арестовали. Она прибежала туда к нам на 4‑й этаж — мы там работали — и говорит: «Отец, ты что, служил у немцев?» Он опустил молча голову. Она говорит: «Как ты меня подвел!» И бегом к окну — она хотела в окно выброситься с четвертого этажа вниз. Окно было приоткрыто, и мы ее еле схватили за ноги, за поясницу и не дали ей упасть…»
В 1970‑х годах начались судебные процессы над карателями 118‑го батальона. По словам Е. Далидовича, начальник штаба батальона Васюра привлекался тогда в качестве свидетеля, свое участие в карательных операциях он отрицал. На него не смогли тогда найти достаточно доказательств о его карательной деятельности. В июне 1952 года он уже был осужден за службу у немцев Киевским военным трибуналом на 25 лет, но в 1955 году его освободили по амнистии. В 1986 году в Минске над ним состоялся суд, на него было заведено уголовное дело по вновь открывшимся обстоятельствам по его карательной деятельности в годы войны. Его арестовали в Киевской области и доставили в Беларусь для проведения следствия.
26 декабря 1986 года по приговору военного трибунала Белорусского военного округа Г. Васюра был приговорен к смертной казни. Сегодня остается открытым вопрос о судьбе командира 118‑го батальона майора Кёрнера, отдававшего приказ о сожжении Хатыни. После отступления батальона из Белоруссии следы Кёрнера затерялись.
Память навсегда
Хатынь сегодня вместила в себя скорбь и боль всей Беларуси. И чтобы ощутить дух этого места, надо побывать в Хатыни, пройти по дорожкам мемориала, проложенным по старым деревенским улицам, зайти в открытые символические калитки когда-то стоявших здесь домов, почитать списки семей на мемориальных табличках, посмотреть возраст сожженных детей… На это надо посмотреть своими глазами, чтобы понять, что тут происходило. Это будет настоящей прививкой от нацизма для людей, которые не верят, что так могло быть. Хатынский мемориал обличает нацизм — тревожным и берущим за душу звоном колоколов предостерегает от повторения такого в будущем. И каким-то заклинанием для нас, сейчас живущих, и для будущих поколений звучат слова, написанные на могиле Иосифа Каминского в Логойске: «Не дай Бог никому, кто на земле живет, чтоб не видели и не слышали горя такого…»
Александр ПАВЛЮКОВИЧ.
