Оставим «покаяние» в покое

Российский актер Е.Миронов, сыгравший роль В.И.Ленина в фильме, посвященном 100–летию Октябрьской революции, дает сегодня многочисленные интервью, где делится своим пониманием этого события.

И основной мотив звучит так: нужно общенациональное покаяние за все. За революцию, за зверства гражданской войны, за политику Ленина, за отход от магистральной линии развития цивилизации (интересно, что ж это за линия такая?) и т.д. И, конечно, дело здесь не в актере Миронове, фигуре случайной в данном контексте. Да и в самой идее покаяния нет ничего нового, она активно вовлекается в политологический оборот, начиная со времен перестройки. Тут основная мысль прозрачна: надо навязать какой–то маргинальной группе общества чувство вины, заставить пересмотреть собственное историческое прошлое, почувствовать собственную ущербность, «недостаточность», подравняться на лидеров, которые общеизвестны, словом, здесь все более или менее понятно. Как понятно и то, почему наступило очередное «обострение»: все же дата — 100–летие революции — отнюдь не рядовая! Но проблема действительно существует, и имеет смысл вновь вернуться к некоторым базовым представлениям.

Скажем, такому: а что говорит исторический опыт других стран? Вот известная испанская модель, связанная с категорией молчания. Испанцы не желают ворошить прошлое, во всяком случае, Закон об исторической памяти, принятый в 2006 году, говорит именно об этом. Все жертвы Гражданской войны 30–х годов могут обращаться в спецкомиссию при парламенте с целью моральной реабилитации. Все, без учета того, кто и на какой стороне баррикад воевал. Улицы, которые были названы в честь коммунистических персонажей, не переименовываются. Вообще, копание в событиях Гражданской войны не приветствуется, чаще предпочитают молчать, чем вступать в бурные дискуссии. Известно, как жестко осудили немцы свое нацистское прошлое, но покаяние здесь носило специфически протестантский характер: это личное дело каждого.

С другой стороны, появилось ранее небывалое стремление судить историю с помощью правовых норм. Десятки стран добиваются исторической правды, требуют историко–правового осуждения геноцидов, этноцидов, появляются даже «комиссии правды», как в ЮАР после падения режима апартеида. На постсоветском пространстве появились «музеи оккупации». Право, в частности уголовное, стало заложником стремления к исторической правде. Достаточно в этой связи вспомнить события в Украине (война с памятниками, преследование за идеологический выбор и прочее). Да и в Беларуси некоторые горячие люди требуют «покаяния за Куропаты». Кто должен каяться и перед кем? Шарангович с Цанавой? Так их давно убили «свои»... И перед кем «каяться»? Перед Позняком?.. А кто это такой, спросит любой студент, и будет прав.

Получается, проблема шире, чем личное покаяние: нынче уже около 70 стран заняты проблемами преодоления исторических травм не просто в форме морального переживания, а именно в форме государственной политики и общественно–правовых действий. К слову, в Китае распространены не «музеи жестокости (оккупации)», хотя примеров этих исторических жестокостей множество, а «музеи социальной гармонии», работает установка на понимание целостности общекитайской культурной традиции.

Другими словами, единых норм, клише по поводу покаяния и действий этого рода нет и быть не может, все зависит от менталитета людей и соответствующей политики. В этом контексте говорить о том, что на нашем пространстве люди забыли о некоей вине, очерствели, вряд ли стоит. Самокопание, самобичевание — это наш удел, и Федор Достоевский — лишь одно из напоминаний специфики национального отношения к происходящим событиям. Совесть — вовсе не последняя ценность в национальной иерархии приоритетов. К слову, почему призыв к покаянию у нас адресуется исключительно к красным? А семья Романовых (1905 год, Ленский расстрел, Ходынка и т.д.) — почему бы не покаяться и им? А представители Белого движения, они что, все сплошь замечательные Турбины из булгаковского романа? Сколько среди белых было садистов и убийц?

Что же касается желания объявить преступным какой–то отрезок национальной истории, то нет такой страны, нет такой истории, где отсутствуют основания для критики, переосмысления происходящих когда–то событий. И подлинная мудрость заключается не в обострении ситуации, не в фактическом воспроизводстве баррикадного мышления, а в движении вперед на основе всего того, что было сделано — разного, как великого, так и не очень. Говорят о важности категории страдания и общей ответственности за прошлое — что ж, и в этом есть своя правда.

Учитывая, что покаяние глубоко личный процесс, вряд ли целесообразно рассматривать эту проблему в общегосударственном контексте. Если есть такое желание, никто не может запретить его реализовать в каком угодно объеме. И хорошо бы придать этому процессу конкретный, деловой оттенок. Скажем, перечислить личные средства на строительство памятника в Куропатах. Собраться в отпуске на поиск захоронений воинов последней великой войны. Восстановить бронемашину, погибшую когда–то в бою, — да мало ли дел. Не надо призывать к покаянию, надо что–то делать, как–то решать те проблемы, которые уже сегодня выдвигаются на первый план. Оставьте покаяние в покое.