Белорусская экономическая модель представляет собой эклектику государственного и частного сектора, крупных предприятий и малого и среднего бизнеса. И они находятся приблизительно в равных пропорциях по всем макроэкономическим показателям. Нельзя сказать, что каждый сегмент живет своей жизнью. Тем не менее постоянно возникают дискуссии о необходимости равных условий хозяйствования для всех. Независимо от формы собственности, размера и, по сути, сферы деятельности. Почти вечная дискуссия, которая, к сожалению, не вышла на однозначный и более-менее универсальный ответ. А он, как мне кажется, принципиально необходим. Ибо постепенно начинают накапливаться диспропорции. Особенно в части знаменитой социальной ответственности бизнеса в частности и реального сектора вообще. Получается, что государственный сектор и некоторая часть частного (в основном производственные компании) живет по законам политической экономии, а остальные коммерческие компании — по принципам свободного рынка и теориям, описанным в «Экономикс».
КОЛЛАЖ Марины БондарьРавенство и справедливость извечно являются категориями субъективно гибкими. Поэтому четкого и однозначного ответа на такие вопросы не существует в принципе. А тем более когда разговор идет о такой многогранной сфере, как экономика. Необходимо каким-то хитрым и волшебным образом находить баланс равенства, которое, несомненно, никогда не будет полным и всеобъемлющим. И, как мне кажется, нормативно-правовыми документами эту дилемму не разрешить. Немаловажную роль должна играть неформальная сторона: так называемая деловая культура.
Сформировать ее и скорректировать под белорусскую социально-экономическую модель, пожалуй, одна из непростых и амбициозных целей, вполне достойных Стратегии устойчивого развития — 2040. И, пожалуй, главную скрипку в этом процессе должен сыграть именно бизнес. Конечно, немало представителей предпринимательства (особенно экспертная и общественная его часть) скажут: частные компании обладают огромной социальной ролью и значением. И перечислят десятки хороших дел, которые совершили сами или профинансировали коммерческие организации. Не будем отрицать: яркая общественная позиция свойственна некоторым компаниям. Они реализуют и экологические инициативы, и по формированию инклюзивной среды, и по многим другим направлениям. Однако, будем откровенны, активность проявляют только некоторые представители бизнеса. Это во-первых.
А во-вторых, социальная ответственность, по крайней мере в моем понимании, должна проявляться не в каких-то всплесках меценатства, а в выстраивании бизнес-процессов и корпоративной среды. Скажем, в области того же ценообразования, оплаты труда и множества других нюансов. И всегда ли частный сектор оказывается на высоте? Весьма и весьма спорный вопрос. И далеко не все компании, мягко говоря, прошли испытания прошлого года.
Вполне ярким примером может служить ценообразование. Будем откровенны: в определенный момент в прошлом году если не случился дефицит по определенным товарным группам, то таковая угроза являлась вполне реальной. Многие ли частные фирмы преодолели соблазн заработать на возможности конъюнктурного роста цен? И высоком спросе (иногда — ажиотажном) на некоторые товарные позиции. Например, на те же автомобильные запчасти. Их стоимость взлетела до небес, по некоторым позициям кратно, весной-летом прошлого года. Да, начали рваться связи с традиционными поставщиками, разваливались накатанные логистические схемы… Но дьявол-то заключался в том, что складские запасы, как правило, обеспечивают до полугода (а иногда и больше) потребности розничного рынка. Тем более что до марта — апреля, предчувствуя неладное, движение товаров через границу било все рекорды. Почему же тогда сложилась столь жестокая автомобильная инфляция? Просто немало компаний сменили стратегию: вместо активизации поиска новых поставщиков и альтернативных транспортных путей предпочли зарабатывать большую маржу на дефиците. И так поступали немало фирм. Так где же тут социальная ответственность? Хотя с точки зрения классической либеральной теории экономики все являлось вполне оправданным: можно зарабатывать на увеличении объема продаж, а можно обогатиться еще больше на высокой маржинальности и невысоких объемах реализации.
А могли ли себе позволить играть на конъюнктуре цен государственные компании? Собственно говоря, нет. Более того, иной раз ограничиваясь скромной рентабельностью, госпроизводители давали возможность побольше заработать торговле. Опять же с точки зрения экономической целесообразности все логично: искусство торговли купить дешевле — продать дороже. В разрезе политэкономической теории эта стратегия выглядит не столь однозначно.
В итоге государству пришлось вводить жесткие ценовые ограничения, чтобы сбить спекулятивные тенденции и обуздать инфляцию. Эта мера вызвала, прямо скажем, неоднозначную реакцию в деловой среде. Справедливости ради для рынка сделали несколько «предупредительных выстрелов». Причем некоторые из них прозвучали еще во время пандемии, когда проблема спекуляций стала ребром. Но увещевания не возымели должного действия. Поэтому пришлось включать четкую регуляторику.
Хотя, будем откровенны, у частного сектора всегда остается больше вариантов для заработка по сравнению с государственным сектором. В том числе благодаря более низким затратам на социальную инфраструктуру. Детские сады, общежития, объекты культурной инфраструктуры и многое другое, как правило, тянут на себе государственные компании. Частный сектор в этих историях принимает, прямо скажем, более скромное участие. Особенно если говорить о среднем, мелком бизнесе. А тем более — индивидуальных предпринимателях и самозанятых. Конечно, микро-предприниматели, исходя из своих финансовых возможностей, не могут вкладываться в такие направления. Но и механизмов консолидированного участия в общественном развитии тоже не сложилась. Есть ассоциации и разные деловые союзы. Но они не были широко замечены в социальных инвестициях.
В целом получается, что у нас для разных секторов правила игры различаются. В одних сферах — IT, ретейл и некоторые другие — действует тот принцип, что основная задача коммерческого предприятия — зарабатывать прибыль для своих акционеров. С другой стороны, есть государственный сектор и ряд частных компаний (производителей продуктов питания, например), на которые накладывается более широкий функционал. Скорее близкий к концепции Клауса Шваба (создатель и директор Всемирного экономического форума в Давосе), который утверждал, что эффективность субъектов хозяйствования необходимо оценивать не только по экономическим и финансовым показателям, но и по развитию общества на определенной территории, которая находится в поле деятельности компании. Площадь этой самой территории зависит от размеров фирмы и некоторых других аспектов. Но подход к бизнесу однозначно кардинально другой, чем в чисто монетарной экономике.
Как кажется, необходимо каким-то образом условия деловой среды подводить под единый знаменатель. Ибо получается, что чем выше ответственность компании в широком понимании этого слова перед обществом, тем ниже ее конкурентоспособность на рынке. На том же рынке труда. Мы наблюдали, как «цифровые» работодатели забирали себе самые лучшие кадры. В том числе и благодаря преференциям. Еще сложнее конкурировать за таланты бюджетным сферам: здравоохранению, образованию.Все мечтают о квалифицированных кадрах с хорошим состоянием здоровья. Но готов ли бизнес (имею в виду в целом предпринимательскую среду, а не какие-то отдельные компании) нести бремя расходов с бюджетом в этих сферах? Или платить более высокие налоги, чтобы казна могла финансировать более конкурентоспособные рабочие места? По сравнению с цифровым, финансовым и некоторыми другими секторами, которым врачи и преподаватели, впрочем, и ученые пока проигрывают по уровню заработков. Однозначного ответа нет. Как и простого решения. Но выравнивать диспропорции, как мне кажется, необходимо, чтобы не столкнуться со структурными перекосами, которые неизбежны в условиях межотраслевого неравенства. А устойчивая экономика может быть только сбалансированной.
volchkov@sb.by
