Уже никто не вычеркнет имя Анатолия Тычины из белорусского искусства

Гигантские гипсовые львы у входа в парк Горького, Свислочь, превратившая улицы в сплошное озеро, огороды на месте нынешней станции метро «Октябрьская» — выставка «Магия старых фотографий» в Национальном художественном музее возвращает Минску забытое прошлое не только черно–белыми кадрами на довоенной фотобумаге. В том числе — именами тех, кто сохранил их в своих архивах. Как и на отпечатках этого далекого, неизвестного города, в биографиях Николая Михолапа и Анатолия Тычины много такого, о чем не вспоминали очень долго. Оставленного за рамками, за скобками, за целой жизнью.

Они были друзьями и в объектив смотрели одинаково пристально. Бесчисленные городские ограды и другие артефакты старого Минска, которых так много осталось в их личных фотоархивах, выдают заядлых коллекционеров. Но сохранить им удалось далеко не все. Николаю Михолапу так и не простили, что в годы войны он не смог спасти ценности будущего Национального художественного музея, тогда — Государственной картинной галереи. Ящики с запакованными в них шедеврами остались в городе, вздрагивающем от бомбежек, — первый директор галереи успел доставить к последнему эшелону лишь своих сотрудников. Но аргументом в его защиту это не стало, много лет о Николае Прокопьевиче Михолапе даже не вспоминали, хотя именно с него в Беларуси начиналось еще и промышленное производство керамики и фарфора. Точно так же, если говорить о книжной графике, невозможно пропустить имя Тычины, первого мастера белорусской цветной литографии. Однако в первой послевоенной книге о национальном искусстве его «забыли» даже упомянуть. К слову, безвозвратно утраченные слуцкие пояса он держал в руках одним из последних — помогал упаковывать, пытался спрятать понадежнее. Но, как и другие, остаться при шедеврах не смог, поспешил к больной матери и теще. Эвакуироваться с двумя немолодыми женщинами, нуждающимися в помощи, оказалось невозможным, и Анатолий Тычина остался в оккупированном Минске...


Бомбы

В 1997 году Национальный художественный музей провел большую выставку к 100–летию Анатолия Тычины. Большую часть работ и документов публика увидела впервые. После выставки все это осталось в музейном архиве. Позже семья художника передала музею еще сотни сделанных им гравюр, рисунков, фотографий, писем и других бесценных свидетельств времени, позволяющих восстановить его настоящую биографию хотя бы частично. В ней много белых пятен, лишь недавно некоторые факты перестали быть тайной, несмотря на то, что Анатолий Николаевич прожил очень долгую жизнь. Кандидат искусствоведения Людмила Наливайко, через десятилетия вернувшая имя Тычины на страницы печатных изданий, запомнила художника человеком очень закрытым: «Старейшина белорусской графики! Конечно же, ему было о чем рассказать. Но говорить он не хотел».

Через много лет после войны одна из газет опубликовала воспоминания уже очень немолодой работницы завода Вавилова о минском сопротивлении, упомянув о конспиративной квартире Анатолия Тычины на улице Студенческой в районе железнодорожного вокзала. Его дом не раз становился убежищем для скрывавшихся подпольщиков. Почти в конце жизни художник даже получил официальную благодарность за то, что прятал разведчиков. Но о чем он мог рассказать тогда, когда считалось, что Минского подполья не существовало? Главное, что семья уцелела, нашлась — чтобы жить дальше, этого было достаточно.

За день до бомбардировки Минска его жена, захватив маленькую дочку, отправилась к подруге, работавшей на радио. Буквально через минуту после того, как они выскочили на улицу, взрыв превратил дом подруги в руины. Когда приехала машина, собиравшая по городу сотрудников радиостудии, Зинаида Тычина присоединилась к ним, испугавшись за дочь. Перед самой войной она окончила театральное училище и в Чебоксарах, куда эвакуировали работников радио, работала в театре, выступала с концертными бригадами. Дочь Алла всегда была рядом — в музее истории Великой Отечественной войны сейчас хранится грамота самой юной участницы концертных бригад за подписью Сталина, ее грамота. Об освобождении Минска они узнали уже в Харькове, где семью своего белорусского однофамильца взял под опеку поэт Павел Тычина.

«Моя дорогая, сегодня мы пережили страшную ночь, — писал Анатолий Николаевич жене 21 июля 1944 года. — Одну из таких ночей, которые никогда не переживали. Эти варвары произвели еще один налет. Кругом много слез и страданий. Прошу вас, пока сидите там, где вы в безопасности...» Это письмо на крошечном обрывке бумаги — теперь архивный документ. Вместе с той самой газетной вырезкой, первыми рисунками Анатолия Тычины, сделанными в 1918–м, и бумагами с его дворянской родословной.


Имена

Родился он в 1897 году в бывшей Ковенской губернии. В 14 лет получил диплом на сельскохозяйственной выставке в Шауляе, после чего один из местных помещиков, граф Зубов, оплатил перспективному живописцу учебу в Пензенском художественном училище. Однако позже голод и суматоха гражданской войны привели Анатолия Тычину в Омск — там он учился в художественной школе имени Врубеля и работал на железной дороге. Возвращаясь к родным через Минск, не смог пересечь новую границу с Польшей. Так и стал белорусским художником.

— Он всегда ходил по кончику ножа, — демонстрирует экслибрисы Анатолия Тычины ведущий научный сотрудник музея Надежда Усова. Насколько популярной была тема домашних библиотек, эти изящные книжные знаки свидетельствуют уже только профессиями тех, кто их заказывал: певица, искусствовед, врач–педиатр, охотник... Но сразу в глаза бросается другое: имена репрессированных писателей, сотрудников Инбелкульта и других «нацдемов», вплетенные в аллегорические изображения античных героев и белорусских символов. В 1920–е Анатолий Тычина входил в Комиссию истории искусства при Институте белорусской культуры, сотрудничал с Музеем революции, готовил к изданию альбом «Слуцкие пояса», иллюстрировал для коллег книги и статьи, посвященные изучению национальной культуры, делал в БелГИЗе обложки для первых белорусских книг и журналов, ездил в экспедиции, работал в архивах. И активно участвовал в организации выставок, на которых демонстрировалось не только новое белорусское искусство, а и живопись XVIII столетия, иконы, фрески и многое другое, что всего десятилетие спустя было объявлено «кулацкими реставраторскими тенденциями национал–демократии». Почти всех друзей и коллег Тычины арестовали. Нетронутыми остались только здания.


Отпечатки

Наполеоном Ордой Минска называют его порой искусствоведы, имея в виду ту любовь, с которой Анатолий Тычина вырезал свои городские пейзажи. Мало кому удавалось добиться такого количества оттенков в цветной литографии и линогравюре, так точно передать утреннюю свежесть или теплые сумерки, сделать столько отпечатков Минска довоенного и в годы оккупации, подробно зафиксировать восстановление города и его послевоенный расцвет. Каждое десятилетие вместе с Минском менялся и стиль работ Тычины: от резких, мрачных оттисков с городскими руинами к гедонизму 1950–х, воздушной легкости 1970–х... Альбом «Мой Минск», выпущенный музеем к 110–летнему юбилею мастера, демонстрирует это особенно очевидно. К сожалению, альбом давно попал в разряд библиографических редкостей, а возможность увидеть необыкновенные гравюры Анатолия Тычины появляется нечасто. Сейчас на выставке лишь небольшая часть его городских «дневников», которые он начал еще в 1920–е.


Ведущий архивист Валентина Баслык демонстрирует крошечную коробочку с его фотографиями, созданными сразу после войны. Иные снимки — чуть больше спичечной этикетки, при этом поразительно четкие и с безупречной композицией. Экспонаты для выставки и документы одновременно — кадров Минска, поднимающегося из руин, только в этой коробочке почти сто. А сколько в музейных хранилищах прекрасных пейзажей из путешествий Анатолия Тычины по Беларуси, также практически неизвестных публике! Бесспорно, уже никто не вычеркнет его имени из истории белорусского искусства, и в «Третьяковке» есть работы нашего мастера, но настоящее исследование его жизни и творчества, очевидно, еще впереди.

cultura@sb.by

Фото из архива Нац.худ.музея.