Легкий трепет все же поглаживал мои ладони, делая их от волнения слегка влажными, пока я поднимался на второй этаж старого жилого дома, который после войны вырос почти одновременно с бывшим зданием института физкультуры на площади Якуба Коласа. Память времен живет в этих камнях и перилах, стены квартиры, в которую я направлялся, тоже помнят и видели многое, но ее хозяин, Николай Александрович Нельга, дает им всем большую фору. Он вообще в плане форы большой дока и несмотря на то, что буквально вчера отметил свой 101–й день рождения, лишь недавно перестал давать четыре шара первоначального преимущества своим напарникам по бильярду. «Зрение, — говорит, — стало подводить, теперь еле–еле вничью партии свожу, тогда как раньше серьезных соперников у меня не было...» Это он о тех, кто младше лет на 30 — 35. Удивительный человек.
Он встретил меня в комнате–кабинете, за рабочим столом. Приветствовал удивительно крепким для своих лет рукопожатием и предложил присесть. Рядом с ним его дочь Валерия, которой 72, кажется почти девочкой, — ей, видимо, тоже передался родительский ген долголетия. Николай Александрович осматривал гостя пытливым взглядом, а я никак не мог сообразить, с чего начать разговор. О чем спросить человека, который...
...который родился в Феодосии 8 августа 1909 года при царствовании Николая II, коронованного на престол Российской империи в 1896 году, и бабушка которого по маминой линии — племянница художника Ивана Айвазовского...
...который помнит Первую мировую. Она нагрянула в Крым на рассвете 29 октября 1914 года. На Феодосийском рейде появились два морских крейсера — немецкий «Гебен» и турецкий «Гемидия» — и принялись обстреливать город...
...который в 1918 — 1919 годах пережил эпидемию гриппа «испанка» и калейдоскопическую смену власти: Советы, кайзеровские войска, англо–французские интервенты, белогвардейцы генерала Врангеля, вновь большевики...
Это не укладывалось у меня в голове. И он до сих пор регулярно ходит играть в бильярд! А ведь были в его жизни еще и голодомор, красный террор, репрессии и Вторая мировая со сложным ранением руки, хрущевская «оттепель» и брежневский застой, перестройка, развал СССР, суверенная Беларусь, он исколесил весь мир, а в Советском Союзе друзей имел от Владивостока до Бреста. Я сидел на старом стуле перед этим человеком, этим чудом уцелевшим кусочком ушедшей эпохи, а эпоха пытливо смотрела на меня своими глазами с легкой поволокой старости. Стоит ли тут удивляться моим слегка влажным ладоням?
Для того чтобы сделать с Нельгой интервью, нужен не час, а недели две минимум, причем «чистого», как в хоккее, времени. Николай Александрович, будто прочитав ход моих мыслей, с усмешкой поинтересовался: «А вы о чем, молодой человек, спросить хотите? О науке, спорте или о жизни вообще?» А его ведь о чем ни спроси, в ответ услышишь целый трактат, упадет на тебя накопившийся пласт времен и придавит своим грузом. Его так просто не поднять и в одну газетную статью уж никак не уместить. Что у него спросить, чтобы раскрыть человека наиболее полно, чтобы написать наиболее правдивый портрет, всеобъемлющий, в котором была бы хотя бы часть его богатой и такой бесконечно длинной жизни?
— Футбол в 1920–х в Феодосии был очень популярен, — Николай Александрович рассказывает о начале прошлого века так, будто это было на минувшей неделе. — Этому способствовали моряки английских пароходов, часто приходивших за зерном. Каждый приход англичан ознаменовывался футбольными встречами с городской командой, которая состояла главным образом из портовых рабочих и грузчиков. Я футбол тоже очень любил и неплохо, надо сказать, играл. В 1924 году даже стал капитаном команды Цыганской слободки. Фабричных мячей у нас не было, шили покрышки сами, а вместо камер использовали бычьи пузыри, которые добывали на городской бойне. Пузыри эти, правда, воняли так, что приходилось их подсаливать...
Его жизнь петляет удивительными тропинками, которые нет–нет, да и пересекутся с чьей–то судьбой: Феодосия, Керчь, Ленинград, Москва, Хабаровск, Рига, Минск... Поступив в ленинградский институт имени Лесгафта, Нельга жил в общежитии в одной комнате с Константином Булочко, а тот, в свою очередь, после стал наставником Германа Бокуна. Ну а уж кто такой Бокун, который на пару с Виктором Ливенцевым долго и успешно поднимал белорусский спорт, думается, никому рассказывать не надо.
— В 1932–м в качестве командира взвода я проходил стажировку в дивизии, которая была расквартирована недалеко от финской границы, — намотали мы с дедушкой Нельгой еще с десяток годо–километров по маршруту его памяти. — В полку, где я находился, была хорошая футбольная команда. В один из воскресных дней мы отправились на игру со сборной соседнего полка. Перед этим нас несколько дней кормили изысканными продуктами: ветчиной, колбасами, икрой, хорошим борщом, свининой под соусом, подавали к кофе бисквит. Командир нашего полка был большой любитель футбола и, конечно, присутствовал на игре. А мы уступили. Нет, крика не было, но полковник распорядился, чтобы машины, которые нас привезли, были тотчас отправлены в часть. Пришлось возвращаться пешком, а это 10 километров пути в бутсах...
Подобных историй в загашниках Николая Александровича целая прорва. Он рассказывает, как в 1945–м играл за сборную области в Омске на 3–й Сибирской спартакиаде и как во время встречи с командой Новосибирска сошелся на поле с будущей знаменитостью хоккея и футбола — Всеволодом Бобровым. И вот судьба: великий Всеволод Михайлович, родившийся в 1922–м, уже давно умер, а Николай Нельга говорит, что до сих пор за праздничным столом не прочь поднять рюмашку «беленькой» за здоровье.
— В 1934 году я работал старшим методистом Краснопресненского совета физической культуры, — он перелистывает страницы своей богатой биографии, ища там обоснование безвредности и даже полезности культурного пития. — В те времена никаких медицинских препаратов спортсмены не принимали. Перед крупными соревнованиями они просто на две недели освобождались от работы для тренировочных сборов, им обеспечивалось питание в ресторанах. Во время обеда по моему настоянию легкоатлеты получали кружку пива, 50 граммов грецких орехов и шоколад. Пиво, как я тогда убедился, хорошо снимает послетренировочное напряжение...
Одним из пунктов секрета своего долголетия (главный секрет — это, конечно, генетическая предрасположенность) Николай Александрович называет режим. Не такой, как у некоторых футболистов, — день бухаем, два лежим, а самый настоящий, спортивный. Чем он только не занимался: и плаванием, и фехтованием, и боксом... «Ну, выпивал, конечно, — признается он, но тут же уточняет: — Чуть–чуть. И курил. Но очень умеренно. Знаете такое стихотворение? Нам пить запрещено, а если пить, так пить хорошее вино! И смех и грех, гореть в аду, за то, что ты лакал бурду! Это Гете, между прочим...»
Нельга просто поражает своей памятью и ясным умом. Это кажется нереальным, однако он точно помнит даты и события, не путает, не задумывается, вспоминая, — процессор в его голове работает без сбоев и лучше, чем у иных молодых балбесов. Он слегка морщит лоб и произносит еще одно запомнившееся ему изречение: «С гимнастикой дружи, всегда веселым будь и проживешь сто лет, а может быть, и больше». А это Авиценна. Я, кстати, и сейчас зарядку делаю...»
Где еще сегодня встретишь человека, который посетил абсолютно все знаменитые матчи сборной Страны Басков, которые проходили в Москве в 1937 году? А мяч с автографами игроков «Динамо» образца 1963 года хранится у него на полке до сих пор. О современном футболе Николай Александрович рассуждает охотно, но впадает в некую задумчивость, говорит, что не рождаются пока у нас хорошие футболисты, а в варягов он не верит.
— Штанге? — переспрашивает. — Ерунда это, — машет рукой. — Пока свой тренер не появится, ничего не будет. Такой, как Виктор Гончаренко в БАТЭ, например...
С таким же удовольствием, как о футболе, Нельга говорит о бильярде — это для него тема отдельная. С кием он прошел по жизни, правда, уточняет, что в игре были довольно большие перерывы.
— Впервые я взял кий в 20–х годах. У меня был хороший друг. Его отец работал маркером. Он нас и научил. В 16 лет я уже играл со взрослыми бильярдистами, а сверстникам давал большую фору — полпартии. Или был другой прием — я играл одной рукой, правой: и пистолетом, и от борта — добивался таким образом успехов. И вот случился такой эпизод. Во время войны я был ранен. Нас привезли в госпиталь во Владимир. В первый день после ужина иду в палату и слышу какой–то звук знакомый — бильярдных шаров. Я — туда. Вижу: комната, стол и много солдат. Играли на вылет: проиграешь партию — становится другой. А у меня на перевязи левая рука, нога тоже ранена, хотя в то время я уже мог ходить без костыля. Попытался, было, получить кий — прогнали: куда ты, мол, безрукий лезешь! Пришлось отступить. Зато утром позавтракал — и ходу в бильярдную. Взял кий, стучу. Приходят игроки, говорят: «Отдай». Я: «Нет». — «А как играть будешь?» — «Вот так одной рукой и буду». В общем, до обеда я от стола не отошел, обыгрывал всех... В 1986 году ушел на пенсию и стал играть регулярно, появилось время. Были у меня прекрасные партнеры, любители. Первый — профессор Лебедев, физиолог. С ним долго играли. Потом его поразил инсульт. Второй партнер — профессор Гужаловский. Долго с ним играли, но скончался он. Сейчас у меня два постоянных партнера. Бывший штангист Владимир Дроздов, преподаватель, доцент и еще один доцент, Роман Медников, бывший футболист. Играем три раза в неделю. Но, видимо, придется мне закругляться с этим делом. Плохо стал видеть...
Николай Александрович не жалуется, в его словах нет горечи: он просто констатирует факт. Говорит о том, что придется бросить столь любимое им дело из–за серьезного ухудшения зрения, с интонацией, будто сообщает, что за окном пошел дождь.
— У меня есть персональный кий ручной работы, футляр для него очень хороший, — вот здесь Нельга загорается, — и я решил подарить все это богатство молодому бильярдисту. Есть один мальчишка, который в этом году поступил в университет физической культуры на специальность «Бильярд», собирается стать наставником. Пусть учится, пусть растет. Надеюсь, станет хорошим профессионалом...
Мы беседуем уже почти два часа, но он, кажется, совсем не устал. И в этом наверняка тоже один из его секретов — не уставать от жизни. Ему до сих пор интересно. Программа телепередач вся в пометках — выделены абсолютно все спортивные трансляции. Плюс к этому Николай Александрович уже не первый год читает каждый номер «Советской Белоруссии» и с удовольствием дал оценку нашей работе. Не забывает и о книгах, сейчас у него на столе мемуары «Борьба за жизнь и жизнь в борьбе» Алексея Куценко.
8 августа, на 101–м дне рождения, который прошел в кругу дружной и большой семьи, заслуженному тренеру БССР, кандидату педагогических наук, доценту, основателю латвийского института физической культуры и спорта, патриарху нашего спортивного университета и основателю белорусской физкультурной науки Николаю Александровичу Нельге желали главным образом здоровья. «Это конечно, всегда пригодится... — прищуривался он. — А долгие годы? Куда уж дольше...» — философски замечает Николай Александрович, улыбается и приглашает меня пройти на кухню. Кофе пить.
