Генерал-майору в отставке Александру Феню идет девяносто четвертый год. Но у ветерана Великой Отечественной войны столько задора, что назвать его дедушкой язык не поворачивается. Он помнит все, что было тогда. Он заново переживает то, что чувствовал тогда. В 1944 году Александр Федорович участвовал в освобождении Минска. Накануне праздника корреспонденты «Р» встретились с героем войны.
Генерал Фень доверяет взвесить его парадный китель. Моя рука сгибается под неожиданной тяжестью. Ордена Александра Невского, Отечественной войны 1-й и 2-й степени, три ордена Красной Звезды, медали «За отвагу», «За оборону Сталинграда», «За Победу» — вся грудь в орденах и медалях. Да, они имеют вес, но не имеют цены. Для ветерана Феня и для страны, которую защищал.
Подвиг и предательство, страх и бесстрашие, мужчина и женщина. Мы поговорили о том, как эти темы раскрывались в военной жизни танкиста Александра Феня. А еще — об одном задании, которое он не смог выполнить тогда.
О подвиге
На фронтах Великой Отечественной Александр Фень с августа 1942 года. Он участвовал в Сталинградской и Курской битвах. Освобождал Украину, Молдавию, Белоруссию и Прибалтику. Командовал танком, танковым взводом. Был заместителем начальника и начальником штаба танкового батальона, заместителем командира батальона 5-й гвардейской танковой армии.
На счету Александра Феня — 12 подбитых немецких танков. И у каждого — своя история. Июль 1943 года. Идут бои под Курском. В Прохоровском сражении Александр Федорович уничтожает семь танков. Еще три остались гореть под Сталинградом.
— В числе моих мишеней и два «тигра» — тяжелых немецких танка, с которыми было очень непросто расправиться, — с гордостью говорит генерал-майор и продолжает историю погубленной им вражеской техники.
Деревня Анновка Днепропетровской области. Александр Фень уже заместитель начальника штаба батальона. Вроде порядок: Красная армия наступает. И вдруг немецкая наносит контр- удар. Пускает в атаку «тигров».
— Я стою, — чертит пальцами по столу Фень свое месторасположение. — Вот гражданское здание. Тут копна сена. И дорога. По ней мчит на легковой машине с поля боя в штаб командующий армией Ротмистров. И кричит: «Танкисты, не позорьте меня!» Младший лейтенант стоит в танке на сиденье. Крышка, закрывающая башню, прикрывает ему грудь, а голова беззащитная. И тут летит снаряд, пробивает эту крышку, его насквозь и улетает. Танк не горит, экипаж и боеприпасы целые. А немцы наступают. Я оставляю радийную машину, сажусь на место убитого командира и заряжаю. Навожу — бабах! И горит немецкий танк. Мой сослуживец рядом два танка уничтожил. Так остановили мы контрудар.
Двенадцатый танк Фень брал, будучи начальником штаба батальона. Литовское село Калнуяй. Немцы наступают. Разрывается осколочный снаряд и настигает командира, который залезает в танк. Его отбрасывает взрывной волной. Танк не горит, но и не стреляет. Экипаж целый. Танкист, невзирая на высокую должность, мчится к танку. И метким выстрелом поджигает боемашину противника. Прокручивая сегодня в воспоминаниях тот эпизод, сам себе удивляется: «И зачем побежал? Статус ведь не обязывал».
Танк — это у Феня в крови. Он такой же стремительно идущий на цель, как и его боевая машина.
Однажды офицер на танках обвел вокруг пальца противника. Спас целый лагерь, где готовилось к бою пополнение. Лес. Суп кипит на кострах. Танкиста отправляют на задание: ввести в заблуждение немецкий самолет-разведчик — «раму».
— Вижу — летит. Я медленно выпускаю один танк. Изображаю, будто мы идем в ту сторону, откуда недавно ушли наши войска. «Рама» долго кружится — вывожу второй танк. Моя маскировка запутала тогда немцев. Они и не догадались, что летают над позициями нашей 5-й танковой армии.
Невыполнимое задание
— Страх не сковывал вас? — интересуюсь у боевого офицера.
— Тот, кто о страхе помнит, бывает трусом, — ни секунды не задумываясь, эмоционально отвечает Александр Федорович. — А струсить — это тоже предательство. Встречались такие люди. За танком прятались. В Литве был случай. В лесу. Работали со стрелковой дивизией. Я — на радиостанции с нашими танкистами. Метрах в двухстах от них — немецкие окопы. У немцев — гранаты, фаустпатроны. Бьют наши танки. Комбат один, хитрый жук, высадил экипаж. Сели все за танком и ждут, пока машину подожгут. Командир дивизии умоляет его: «Сынок, ты хоть на два шага продвинь». На него ж тоже жмут начальники. Я мечусь. На связь со мной выходит начальник штаба. Докладываю насчет экипажа. Мне команда: «А ты расстреляй его!» Я опешил. Как это так — в своих людей стрелять?! «Не ты его расстреляешь, так мы тебя». Понятно, каково нам было? — задыхаясь, говорит ветеран. — И все равно я не стал стрелять. Обошлось как-то само собой. Никто меня потом ни о чем не спрашивал.
О женщинах
Александр Фень смутно помнит, как праздновали Новый год или 8 Марта на войне. Бывало, приезжали артисты с концертами. А вот успешное завершение операции танкисты отмечали всегда.
— Начальство подводило итоги и награждало людей. Как жили в палатках, так могли собраться да выпить за очередную победу. Девчат в наших рядах же не было. Хотя… Запала мне в душу одна фельдшер, — в голосе ветерана слышится печаль. Оживившийся взгляд затухает. — Натерпелась, бедная. На гражданке не покорилась какому-то мужчине. Ее за это — на фронт. Тут командир батальона стал приставать. А она не хотела с ним быть. Вышла замуж на фронте за нашего механика-водителя. Любовь там не любовь была, но он ее тогда спас от приставаний комбата.
Ветеран открывает свои записи. Для историков они — находка. В его архиве все имена, встречавшиеся на военном пути. Отыскал фельдшера:
— Ирина Алексеевна, родом из Днепропетровска. Погибла в районе деревни Лелековка. Мне любая женщина нравилась. Я им очень сочувствовал, но за войну ни с кем не был. Молодой, неопытный, да и не до любви было, — офицер откладывает тетрадь, сглатывает подкативший к горлу ком. — Отступала немецкая пехота. У нас был только один танк. Остальные вперед ушли. Мы Ирочку за танковую башню спрятали. А сами все облепили технику кругом, чтобы прикрыть женщину. Тут пехота отступает. Залегла да давай по нам бить. И надо же было Ирине в этот момент из-за башни выглянуть. Высунулась — а ей пуля в лоб.
Сам танкист четыре раза хватал пули и осколки. Вспоминает один случай. Трагический и комический одновременно.
— На Южный фронт переправлялись. Январь. Снежная дорога накатана. Машина везет боеприпасы в стрелковый полк. Со мной напарник-лейтенант. Тоже после ранения из госпиталя. Видим искореженные орудия, окопы большие. Боевые действия, значит, были. Подготовили на случай чего по несколько гранат. Едем. Навстречу — немецкий бронетранспортер. За ним — мотоциклисты-разведчики. Он — по ним. Мы стали бросать гранаты. Броски неприцельные, но проскочили. Уже успокоились. И тут нашелся гадюка-немец, да выстрелил по нам, уходившим, из пулемета. Попал мне в ягодицу. Я сразу и не почувствовал. Приезжаем в деревню. Счастливы, что живы. Тут кухни. Солдат кормят. И нам перепало. Что-то мне тепло сзади стало. Повар глянул: «Мокро от крови. Раненый ты». Пришлось в госпиталь возвращаться. Врачи все возле меня крутятся. Часто осматривают. Что-то замеряют. Мне потом медсестра и рассказывает, мол, замполит поднял шум, хотел доказать, что я самострел из пистолета учинил. Оружие у меня забрал. Но ни один доктор не смог это подтвердить. Так я после Курской битвы, когда получил медаль «За отвагу» и орден Красной Звезды, пристыдил того замполита в письме: «Вот какой я предатель, а ты там отсиживаешься с моим пистолетом».
Как-то раненый танкист Фень притворился мертвым, чтобы немцы не забрали в плен. Получилось очень правдоподобно: «Под Казачьей Лопанью снаряд в наш Т-34 попал. Механик, радист и заряжающий погибли. Я, порезанный осколками во многих местах, открыл люк, вдохнул, руки поднял и упал, якобы погиб. Немцы повелись на это. Гранаты бросил по обе стороны и пополз по следам назад».
Александр Федорович принимал участие в освобождении Минска в составе 31-й танковой бригады 29-го танкового корпуса 5-й гвардейской танковой армии.
Бригада шла по маршруту Борисов — Острошицкий Городок — Марковщина — Заславль — Раков. Александр Федорович в это время был в Ракове:
«У меня в батальоне остались три танка. Я взял боеспособных людей с автоматами и гранатами. Вдоль опушки леса танки поставили. По дороге немцы уходят. Давай их бить. Они технику бросают — и бегом через лес. Там их поджидает 3-й гвардейский танковый корпус. В ночь на 3 июля наша бригада соединилась с ним в Ракове. Замкнули кольцо окружения мелкой группировки, которая пыталась выйти из столицы и еще вела там боевые действия.
Честолюбие танкиста Феня и преступное упорство сослуживца едва не стоили в этот победный день Александру Федоровичу жизни.
«Механик уверял, что впереди наши танки. Я был уверен, что немецкие. Но командир засомневался и ни в какую не прислушивался. Чтобы сбить спесь, повел его к спорным танкам. Тут — пехота немецкая. Он все понял и пристроился за мной. Плетется сзади и сопли разводит: «Не бросай меня, не бросай». Я — гранатами в немцев. Нагнулся — и назад бегом. А пулеметчик немецкий по мне ударил. Шинель слетела. Я подумал: нехорошо. Убьют и потешаться будут — мол, советский офицер так убегал, что шинель потерял. Вернулся, раненый, за ней. Теперь думаю, себя надо было спасать, а не мундир».
И все же неугомонный танкист успел выполнить свою задачу по освобождению Минска. Генерал-майор поправляет китель. Слышен звон орденов и медалей. Победный звон: «Чувствительная моя роль была. Не выпустили мы из Минска никого, а вся техника досталась нам. Более 500 машин и бронетранспортеров. Там был еще укрепрайон, где до 1939 года проходила граница с поляками. Мы должны были держать эти объекты и не позволить немцам туда дойти и стать в оборону. Наши бойцы справились».
drug-olya@yandex.ru
