«Барон Мюнхгаузен режиссуры»: вспоминаем Романа Виктюка и его спектакль «Горе от ума» в Государственном театре музыкальной комедии БССР

Я видела его только по телевизору, о чем несказанно жалею, ведь он много раз бывал в Минске, привозил свои спектакли с Еленой Васильевной Образцовой, неизменно навещал Комаровку, общался с друзьями. А однажды, много-много лет назад, поставил у нас «Горе от ума». 

Когда это было? Сам Виктюк говорит, что во время репетиций погиб Машеров. Получается 1980 год. Энциклопедия же называет другую дату – 1982 год, – и театру я больше верю. Было бы странно, если бы разгромная рецензия в «Советской культуре» появилась спустя два с половиной года после премьеры. А она появилась и сыграла в судьбе спектакля огромную роль.

Мой собеседник Владимир Петрович Рылатко в те баснословные времена возглавлял управление искусств в Министерстве культуры БССР и очень много сделал для того, чтобы культура Беларуси семимильными шагами двинулась в новое, суверенное будущее.

 – Мы принимали все спектакли – в Бобруйске, в Бресте, в Гродно, во всех городах, – вспоминает он. – Составлялся акт, и только после этого спектакль выходил к публике. Надо было читать пьесы, смотреть и вникать, ведь потом надо было ставить свою подпись. Для меня это было счастливое время. Я очень много насмотрелся и со многими познакомился. Именно тогда впервые на репетиции я познакомился с Виктюком.

Режиссеру было тогда сорок пять, но слава его только-только разгоралась. Москва заговорила о нем после «Утиной охоты» Вампилова в Студенческом театре МГУ, хотя он уже ставил и в МХАТ и в Театре Моссовета.

– Инициатором его приглашения был главный дирижер Театра музыкальной комедии Анатолий Лапунов, – рассказывает Владимир Рылатко. – С этим человеком я связываю самые яркие страницы в истории нашего театра. Он хотел его полностью перестроить. «Горе от ума» – первый мюзикл, поставленный в его стенах, потом у Вячеслава Цюпы было несколько спектаклей. Только тогда бывший театр оперетты действительно превратился в театр музыкальной комедии. Для того чтобы стать музыкальным театром, нужно было освоить новое. Может быть, для всех это было уже старое, но мы тогда только начинали. Недавно переехали в новое здание, были в Доме офицеров, до этого были в Бобруйске. Театр складывался, вообще, очень тяжело.

И поразительно, что демиургом превращения провинциального театра оперетты в высококлассный музыкальный театр стал именно Виктюк. 

– Первое впечатление от встречи с Виктюком осталось надолго, – продолжает свой рассказ Владимир Петрович. – И он сам остался таким же – и когда привозил Образцову, и когда мы с ним встречались на «Славянском базаре». Это был человек необычный, и вы сразу это ощущали. В нем была какая-то новая харизма… Репетировал он так мощно, что актеры его боготворили. Он умел почувствовать актера, был исключительный психолог. Он жил миром этих актеров. Я сидел на репетициях и смотрел, как они все это впитывают. Причем со стороны не всегда понимаешь, о чем разговор. У Виктюка с актерами устанавливаются такие незримые связи, когда не надо ничего объяснять по десять тысяч раз. Достаточно намекнуть, показать, просто поднять руку. Я думаю, что планку режиссерской работы в нашем театре он сразу поднял на недосягаемую высоту. 

Впечатление о спектакле тоже осталось незабываемое. 

– Виктюк ничего не менял в пьесе Грибоедова, – говорит Рылатко. – Он обошелся с ней изысканно. Он дал в руки Чацкому современный дипломат, и когда тот выходил из зрительного зала на сцену, зрительный зал безошибочно узнавал, о чем спектакль, и встречал его бурными аплодисментами. Аплодировали дипломату, а не певцу, потому что дипломат трудно было с чем-то спутать. В то время он только-только стал принадлежностью советского истеблишмента, и купить его было непросто. Мне впервые дипломат подарили, по-моему, значительно позже.

Остальные герои спектакля разъезжали по сцене в инвалидных колясках, и в этом тоже была бессмертная сатира, которой, по словам Владимира Рылатко, хватит на несколько столетий вперед.

– Спектакль приняли хорошо, – вспоминает Рылатко, – потому что спектакль, в общем-то, классный. Играла там вся обойма: и Ридигер, и Харик, и Козлов, и Петлицкая – кроме Натальи Гайды. Эти актеры были очень разнообразны, хотя у каждого было свое амплуа, что для музыкальной комедии обязательно. И они были очень драматичны – прямо как из драматического театра.

Меньше понравилась музыка ныне забытого Олега Фельзера, который скончался в 1998 году в Нью-Йорке.

– В оперетту же ходят люди по десять раз на «Сильву», – улыбается Владимир Петрович. – Я сейчас не могу вспомнить, пели мы тогда в микрофон или нет. Скорее всего, микрофоны просто усиливали, но я не помню, чтобы бегали с микрофонами по сцене.

После первой разгромной рецензии в «Советской культуре» интерес к спектаклю только усилился, и это продлило его жизнь.

– На спектакль стали больше ходить люди, предпочитавшие Русский театр с Луценко, а то и Купаловский, – делится тогдашними наблюдениями Владимир Рылатко.

Но после второй рецензии интерес к спектаклю постепенно пропал, и он тихо ушел со сцены, но оставил по себе долгую-долгую память.

– Я думаю, для всех, кто встречался с Виктюком, – особенно для актеров, – это были незабвенные минуты самораскрытия. В его руках они себя узнавали с другой стороны или не узнавали вовсе.

«Он так менял человека?» – робко предполагаю я.

– Даже не менял! Он просто его приподнимал. Как говорил барон Мюнхгаузен, иногда надо приподнимать себя за волосы над землей. Что он и умел делать. Я думаю, что он барон Мюнхгаузен режиссуры. Что-то в нем было такое необычное, и он всегда говорил только правду. 

Таким мы его запомнили и не забудем никогда. 

juliaandr@gmail.com