— То, что сегодня происходит в наших театрах, это, конечно, определенный спад, — считает Григорий Яковлевич. — И хотя помимо профессиональных учебных заведений появляется очень много разных актерских тренингов и курсов, хороших артистов от этого больше не становится. Психофизика, воображение, фантазия — все актерские качества замешаны на темпераменте. Театр — это прежде всего актер, это человек со всеми своими слабостями, с плюсами и минусами, со своей индивидуальностью. Через него зритель получает энергетику. Увы, энергетики все меньше, и все больше на сцене схем и формул. Давайте разобьем зеркало или пусть вот ворона каркнет…
Я к этому очень жестко отношусь. На сцене не должно быть бездушных роботов, иначе это не театр. Даже в “Кривом зеркале” Петросяна все эстрадные скетчи и миниатюры построены на взаимоотношениях между живыми людьми. Как можно выходить на сцену с постным лицом? Меня это все очень заводит…
— И когда, на ваш взгляд, этот спад начался?
— С того момента, когда на первый план вышли деньги. И в театральных заведениях появилось платное обучение. Я уверен, что театр не может быть регламентированным институтом, это все-таки творческий процесс. И уверен, что сделать человека артистом за деньги нельзя. Как нельзя поставить хороший спектакль за полтора месяца, о чем на прошедшем форуме “М.@rt.контакт” говорил наш гость из Санкт-Петербурга, известный режиссер и художественный руководитель “Небольшого драматического театра” Лев Эренбург. Мне кажется, наша могилевская театральная молодежь слушала его с интересом. Я сам был на этой встрече.
Что происходит с театральными школами? Не только у нас, но и везде. Ты можешь быть абсолютным нулем в смысле театрального искусства, не иметь никаких данных, но если ты платишь, то будешь играть, ничего не соображая. Тогда скажите мне, чем покупка диплома в академии искусств отличается от покупки диплома на каком-то рынке? Есть вещи, без которых в театре нельзя существовать. Та же эмоциональная заразительность.
— А разве наработать ее с годами нельзя?
— Нет! Это либо дано, либо нет. И сценический темперамент воспитать нельзя. За его отсутствие мой педагог в театрально-художественном институте Дмитрий Алексеевич Орлов отчислял студентов. Очень много интересных в человеческом смысле ребят он отчислил только потому, что у них отсутствовала эмоциональная заразительность. А как иначе? Тебе же надо выходить на большую сцену. У нас в зале 370 человек. Для чего же они тогда приходят в театр? Просто посмотреть на тебя? Качество этого темперамента воспитывается, но, если его нет, в театр человека пускать нельзя. Попасть в наше дело легко, а выйти трудно. И если попадаешь без данных, это будет сломанная жизнь. Лучше сразу не пустить, чем потом мучиться всю жизнь.
— Театр сегодня перестал быть кафедрой, а стал… Чем?
— Кафедрой он являлся в советское время, потому что был связан с идеологией. Я знаю, чем театр не должен быть. Он не должен быть ментором. Жизни учить не должен. Надо предлагать варианты, втягивать зрителя в разговор, а выбор зритель должен делать сам. Сам решать, что хорошо и что плохо. Решать, как это согласуется с его жизнью. Должен происходить серьезный разговор вне идеологии и политики, должны подниматься вечные темы и вопросы. Политика может присутствовать как предлагаемые обстоятельства, но в любой истории главное действующее лицо — душа. Как можно ставить “Ричарда III” только про политику? Это же история про природу власти, про взаимоотношения, про среду и общество.
Идеальный театр — виртуозное соединение формы и содержания. Сейчас превалирует форма. Дай Бог, если она в результате вообще получается. Но при этом театр как таковой уходит куда-то в сторону. Зритель к нам приходит за сиюминутной эмоцией, идет сопереживать, а не подглядывать. Сочувствовать, смеяться, плакать, а не смотреть на картинки. Современным режиссерам материал не важен, важна схема, в которой они могут самовыразиться. А что делать в этой схеме актеру?
— Раньше говорили, что “хороший режиссер может поставить и телефонную книгу”. И это звучало как комплимент. Сегодня как ругательство?
— Наверное. Схематично все, формально. Я понимаю, что еще год-два, а потом придется из театра уходить — и в силу возраста, и по здоровью. Но я, слава Богу, поиграл, а что молодые будут делать? Какие перспективы у них? Вот о чем думаю…
— Ваш театр чувствует нехватку главного режиссера?
— У нас уже был длительный период, когда мы работали без главного режиссера. Тогда, правда, полегче было с деньгами. Находили возможность приглашать приличных режиссеров. И полный зал был, и каждый спектакль становился событием. Увы, часть нашего постоянного зрителя из театра за эти годы ушла из-за увлечения формой… Театр не может быть сектой. Границы должны быть четко проведены.
— Вы как-то сказали, что актеру трудно первые двадцать пять лет в профессии… Вы в ней уже более 50 лет...pepel@sb.by
— Это не моя фраза. Так меня встретил один из старожилов в брестском театре — Борис Васильевич Уксусов, заслуженный артист БССР. Я это принял как хохму, но потом понял, что Борис Васильевич во многом прав…
Сегодня я все время твержу коллегам: “Давайте тогда уберем слово “драматический” в нашей вывеске…” Драматическое начало уходит на десятый план, появляется абстрактное театральное искусство.
Театр — это наша жизнь в миниатюре, и у него свои законы. Он развивается циклично, и сегодняшняя ситуация, на мой взгляд, все-таки не тупик, а просто очередной этап. Этот кризис содержания весьма закономерен. Но я по-прежнему верю, что психологический театр будет востребован зрителем. Театр — это не холодная формула и не голая форма, а наполненная душа актера.
Фото представлены Могилевским областным драматическим театром
