— Алексей Михайлович, как вы вышли на эту тему?
— Все начиналось лет 10 назад. Украинский историк, доктор исторических наук Тамара Вронская рассказала, что при подготовке коллективной монографии по истории Киева в одном из фондов Государственного архива Российской Федерации обнаружила только что рассекреченные документы тюремного управления НКВД СССР (ТУ). Сообщила, что там имеются материалы о надписях, оставленных в тюрьмах на территории Беларуси в период оккупации. Во время очередной командировки в Москву решил ознакомиться с рассекреченным фондом — а вдруг там окажется информация, неизвестная нам ранее. Этот фонд содержит материалы оперативного отдела ТУ НКВД за 1943 — 1945 годы. Поясню. После победы на Курской дуге, в августе 1943‑го, по инициативе начальника ТУ НКВД СССР, комиссара государственной безопасности Михаила Никольского, было дано указание начальникам тюремных отделов НКВД‑УНКВД: организовать по мере освобождения Красной Армией советских городов тщательный осмотр как сохранившихся, так и разрушенных тюрем и тюремных помещений, где немцы содержали граждан и военнопленных. В распоряжении говорилось: «Целью осмотра этих мест заключения является обнаружение архивов и записей на стенах камер, указывающих фамилии содержащихся под стражей, сущность обвинения и т.д. Содержание записей и фамилии необходимо точно списывать, а с документов снимать копии, и все это немедленно направлять в оперативный отдел тюремного управления НКВД СССР. В связи с тем, что материалы, относящиеся к содержанию в немецких тюрьмах советских граждан и военнопленных, представляют оперативный интерес, к выполнению этой работы привлекать только начальствующий и оперативный состав тюремных отделов и тюрем». Ко времени освобождения Гомеля, 26 ноября, в Москву уже поступили донесения из освобожденных городов РСФСР и УССР. Оперативно выполнила распоряжение и администрация гомельской тюрьмы. 28 ноября 1943 года в Москву уже ушел запечатанный пакет с перечнем надписей, скопированных с тюремных стен, а также составленным и подписанным актом.
— Как эти надписи выглядели, и как их снимали?
— Полагаю, большинство было выцарапано, написано карандашом, имелись и написанные кровью. К сожалению, сказать, как снимались копии, из‑за отсутствия сведений в документах очень трудно. Надписи переписывались от руки, а затем отпечатывались на пишущей машинке. Фотоаппаратура не использовалась. Скорее всего, по причине отсутствия фотовспышек. Из 33 тюрем, находившихся до войны на территории Беларуси, надписи были скопированы только в десяти.
— Почему эти надписи так интересовали оперативный отдел ТУ НКВД СССР?
— М.И.Никольский понимал ценность этой информации для выявления лиц, сотрудничавших с немцами. Ведь не секрет, что в камерах часто оказывались подсадные утки, а также имелись надписи с указанием, кто предал, где, при каких обстоятельствах… Особую значимость представляли надписи с установочными данными, что позволяло найти тех, кто скрывал свое прошлое, не указывал, что находился во время войны в тюрьме.
— Алексей Михайлович, а кем считались те, кто оказался в тюрьме и там погиб? Какой у них был статус?
— Чаще всего их считали без вести пропавшими… В книге есть фотография отца бывшего корреспондента газеты «Известия» по Казахстану Андрея Ершова. В 1943 году перед расстрелом он оставил надпись на стене камеры бывшего женского корпуса: «Алма‑Ата, Пушкинская, 25 — Ершов Дмитрий Андреевич, расстрелян». Так вот, семья искала Дмитрия Ершова 70 лет! В Москве мне не удалось найти переписку по его розыску. И только благодаря моей статье в «Гомельской правде», где была опубликована надпись, родственники смогли получить информацию о погибшем в гомельской тюрьме отце, дедушке, прадедушке…
Заявление жены Н.В.Редкина на имя начальника Управления НКВД Чкаловской области.«Здравствуйте, Алексей Михайлович!
С сердечной благодарностью получил ваше письмо… Большая искренняя благодарность вам за то, что помогли отыскать самые достоверные (архивные) сведения о последних, наверное, часах и минутах моего отца Дмитрия Андреевича Ершова, который семьдесят лет назад послал перед расстрелом в немецком плену прощальную весточку о себе нам, его детям, внукам и правнукам. Он не хотел уходить из жизни безвестным — это такое понятное и естественное чувство любого человека. Теперь его голос наконец‑то дошел к тем, к кому он обращался и кто все семь десятилетий томился и горевал в безвестности о его трагической участи…»
Семья Д.А.Ершова: жена Мария Захаровна, дочь Нина, сын Анатолий. Конец 30-х годовЭто фрагмент одного из писем, которое я получил от Анатолия Дмитриевича Ершова.
Одна из задач книги — ознакомить молодого читателя с методикой поиска, поэтому там много выдержек из документов, а также приводятся отдельные документы целиком. Большую помощь в поиске оказывают книги «Память», созданные в России информационные порталы «Мемориал», «Солдат.ру», где публикуются наградные листы, приказы, обращения граждан и другие документы, связанные с войной. Я много лет, в том числе через интернет, искал информацию о Редкине Николае Васильевиче. В надписи указан его довоенный адрес: г. Саратов. Его там искало ТУ в конце 1944 года. Недавно благодаря тому, что интернет‑база постоянно обновляется, удалось получить новую информацию о пропавшем. Оказывается, жена разыскивала его с весны 1944‑го. Ее обращение в НКВД Чкаловской области свидетельствует о том, что она знала: ее муж, военврач 3‑го ранга, погиб в гомельской тюрьме 26 сентября 1943 года. Кто‑то сообщил, но кто? Это говорит о том, что существует какая‑то обратная связь и информация иногда доходит до тех, кто ищет. Но обстоятельства остаются неизвестными…
— В чем главная задача подобных кропотливых исследований?
— Задача глобальная: постараться найти сведения обо всех упоминаемых в тюремных надписях людях, а это (по Гомелю) 90 трагических судеб. Это дает шанс найти тех, кто и доныне считается пропавшим без вести. Так мы сможем рассказать не только о трагедии людей, упоминаемых в надписях, но и об их мужестве и подвиге. Прощальные слова, прорвавшись через годы в современность, пробуждают нашу совесть, не дают очерстветь душам.
Извещение о пропаже без вести Д.А.Ершова. Ноябрь 1942 г.— Скажите, этот проект будет продолжен, он не закончится одной книгой?
Д.А.Ершов (слева). 1941 год
— Конечно. К сожалению, прошло слишком много лет. Слишком долго эти документы были недоступны исследователям и общественности. Если бы поиск проводился в 1950 — 1980 годы, то результат был бы совсем другим. Тогда могли откликнуться многие. Однако не должно быть неизвестных героев. Надеемся, что книгу прочитают родственники или люди, имеющие хоть какую‑то информацию о наших героях. Что касается надписей в камерах остальных 9 тюрем на территории Беларуси, то об этом мы расскажем в следующей книге.
СПРАВКА «СБ»
В период оккупации через тюрьму Гомеля прошло огромное количество людей. А за два месяца до освобождения, когда войска Белорусского фронта подходили к пригороду Новобелица, гитлеровцы расстреляли всех узников — более 1.000 человек.
«Особое место во всех фашистских кровавых расправах, в массовом истреблении мирных жителей города Гомеля занимала областная тюрьма, — говорится в акте Гомельской областной чрезвычайной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко‑фашистских оккупантов. — Тут сходились, переплетались кровавые пути всех фашистских карательных органов. Каждый орган имел здесь свое место, свой удел. В тюрьме было четыре корпуса. В каждом — по 8 — 9 камер: корпус «ГМ» — ведомство абвергруппы‑315, корпус «СД», жандармерии, русской полиции. Эти названия корпуса тюрьмы получили вследствие того, что в них содержались заключенные, числящиеся за определенным карательным органом. В корпусе русской полиции содержались и заключенные, числящиеся за «ГФТ» (тайная полевая полиция)».
stepan@sb.by
