Про «группы смерти» в милиции стараются не говорить, чтобы не было обратного эффекта.
Что толкает людей на осознанное лишение себя жизни? Кто находится в группе риска? Насколько у нас доступна психиатрическая помощь? И влияет ли социально-экономическая ситуация на трагическую статистику? Эти и другие вопросы мы обсудили с заместителем директора РНПЦ психического здоровья Ириной ХВОСТОВОЙ, следователем по особо важным делам центрального аппарата Следственного комитета Ольгой ЗИМИНОЙ, начальником отдела информации и связи с общественностью центрального аппарата Следственного комитета Сергеем КАБАКОВИЧЕМ, кандидатом юридических наук Ириной КУЧВАЛЬСКОЙ и писателем Владимиром ДОРОШЕВИЧЕМ.
 ИринаХВОСТОВА |
 ОльгаЗИМИНА |
 СергейКАБАКОВИЧ |
 ИринаКУЧВАЛЬСКАЯ |
 ВладимирДОРОШЕВИЧ |
«Р»: Более двух тысяч самоубийств на девять с половиной миллионов человек — это только в прошлом году. Получается, самоубийц в стране больше, чем жертв пожаров и ДТП?
И. ХВОСТОВА: Наша страна относится к государствам со средним уровнем суицидальной активности. Этот показатель в 2014 году был 18,3 случая на 100 тысяч населения, в 2015-м — 18,1. В прошлом году действительно произошел рост — 21,5 на 100 тысяч населения. Но замечу, что при этом изменились методика и подходы к сбору и подсчету такой информации.
В. ДОРОШЕВИЧ: Я в свое время работал в правоохранительной системе, в следствии. Мы еще в конце 1980-х годов начали заниматься этой проблемой — насильственного ухода из жизни. Тогда около девяти тысяч умирали неестественной смертью. Все-таки сейчас статистика стала оптимистичнее.
«Р»: Но за цифрами стоят конкретные истории. Что, на ваш взгляд, толкает взрослых людей осознанно уходить из жизни? И кто находится в группе риска?
И. ХВОСТОВА: Что такое самоубийство? Это намеренное, осознанное, целенаправленное и быстро совершенное человеком лишение себя жизни. Но не надо путать сиюминутные мотивы с причинами. Последних может быть много. Часто суицид является следствием реакций личности на сложные обстоятельства собственной жизни. Иногда причина — психическое расстройство, причем наиболее частой становится депрессия. По некоторым данным, от 45% до 70% людей, совершивших суицид, переносили депрессию. Шизофрения, синдром алкогольной, наркотической зависимостей — все эти заболевания тоже могут стать причиной.
Часто к самоубийству человека толкают обстоятельства, с которыми он не может справиться. Например, человек узнает, что тяжело болен. Он понимает исход и не готов бороться. Стресс из-за утраты близкого тоже способен привести к такому шагу. Человеку кажется, что после смерти он сможет воссоединиться с ним. Осознанный уход из жизни может стать и ответом окружению на унижения, агрессию, насилие. В моей практике встречались суициды, где мотивом была месть. Например, в семье женщина страдает от агрессивного поведения мужа. Она мучается от этой ситуации, хочет в ответ причинить боль партнеру, но не может — боится. И иногда, к сожалению, выходит из положения таким образом.
И. КУЧВАЛЬСКАЯ: Кстати, в последние десятилетия я пытаюсь разобраться в причинах правонарушений, истоках насилия и агрессии в обществе. Провела много исследований среди уязвимых групп населения: детей из неблагополучных семей, женщин, страдающих от насилия в семье и на работе, лиц, находящихся в местах заключения. Печально наблюдать, когда насилие над собой совершают женщины и дети. Наверняка помните недавний случай, когда 55-летняя женщина подожгла себя на проходной завода «Коминтерн». Девять дней врачи боролись за ее жизнь, но спасти так и не удалось. Многие жители города связывали этот акт суицида с проблемами, возникшими у женщины на работе. Резонансным в Гомеле был и акт суицида, совершенный женщиной в подъезде общежития для преподавателей Гомельского госуниверситета имени Скорины. Опять же, по мнению горожан, поводом к такому шагу послужил ее страх остаться без жилья и работы. Еще один трагический случай — в Гомеле покончила с собой предпринимательница. Перед этим у нее изъяли товар на крупную сумму, вызвали в суд для привлечения к ответственности за нарушения. Но судить уже было некого. Тогда предприниматели собирались идти в суд с венками — в знак протеста. Я изучала реакцию на эти события в социальных сетях, смотрела ролики блогеров — люди реагировали эмоционально. Во всех этих случаях женщины оказывались в сложных жизненных ситуациях, сталкивались с угрозой ухудшения качества жизни. И самоубийства здесь — ответ на эту несправедливую для них ситуацию, притеснение, обиду со стороны.
С. КАБАКОВИЧ: У меня вопрос по ситуации с предпринимателем: а что сделали те люди, которые хотели пойти с венками? Все это — рассуждения постфактум. Что они конкретно сделали, чтобы она не совершила самоубийство? Про это должны думать близкие — муж, жена, брат, сестра… Ведь они находятся рядом с людьми, когда им тяжело. И они должны увидеть тревожные звонки. Что касается блогеров, то некоторые на таких громких делах пытаются сделать себе пиар. Еще скажу, что каждую трагедию не стоит сравнивать и обобщать по первоначальным данным. Ситуации очень разные бывают, и только после детального анализа и выяснения причин и условий совершения суицида можно ответить на вопрос: почему? К примеру, не так давно следователи занимались проверкой по факту попытки самоубийства несовершеннолетней девушки. Тогда из каждого утюга вещали, что это воздействие так называемых групп смерти. В действительности у подростка была затяжная депрессия на фоне неудач в учебе, общении со сверстниками и, как ей казалось, непонимания семьей ее проблем.
Есть две зоны риска
«Р»: Вот Ирина Кучвальская рассказала несколько историй самоубийц. И все они — женщины. Это тенденция или совпадение?
И. ХВОСТОВА: Я скажу так: к суицидальному поведению склонны люди с психологическими особенностями. У них есть склонность к дихотомическому мышлению. Оно часто проявляется в тяжелых кризисных ситуациях. Когда человек видит только крайние, маргинальные, жесткие методы выхода из ситуации. Ирина Викторовна вспомнила случай с предпринимателем. Давайте порассуждаем: была конфискация, предстоял суд. Но ведь работа — это лишь часть жизни. Есть близкие, есть увлечения. Но так проявляется дихотомическое мышление: или да, или нет; или белое, или черное; или я на коне, или я уйду из жизни. Это мышление определяет действие, которое человек совершает в кризисе. Но заглянем в статистику. Если анализировать количество суицидальных попыток, то их больше среди женщин. А вот по количеству суицидов лидируют мужчины. Но не потому, что они больше склонны к самостоятельному уходу из жизни. В силу особенностей характера они выбирают более брутальные способы для ухода. Прекрасная половина чаще попадает в поле зрения специалистов. Плюс они, в отличие от мужчин, активнее ищут помощи и охотнее ее принимают. Единственная страна в мире, где количество женских суицидов больше, чем мужских, — это Китай.
В. ДОРОШЕВИЧ: Мужчины чаще держат в себе напряжение. Женский организм сильнее — и нервная система, и психика, что вполне естественно.
О. ЗИМИНА: Женские суициды — это только пятая часть от всех самоубийств. Дамы склонны к демонстрации: порезать руку в присутствии кого-то, выпить таблетки в ожидании, что кто-то придет.
«Р»: Слышала, что пенсионеры часто лишают себя жизни.
О. ЗИМИНА: Не совсем так, приблизительно 80% — это трудоспособные лица.
И. ХВОСТОВА: Но пенсионный возраст — тоже зона риска. Есть две такие зоны: моложе 19 и старше 45 лет. У людей пенсионного возраста могут возникнуть такие мысли из-за изменения социального статуса.
Знаете, что является серьезным фактором риска суицидов? Синдром зависимости. Вот почему ВОЗ так часто поднимает вопрос доступности алкоголя. Он не должен быть легкодоступен, потому что он сам по себе депрессант, обладает способностью снижать настроение. Что происходит? Человек в кризисной ситуации выпивает, когда проходит эйфория опьянения, настроение снижается, при этом страх смерти тоже снижается.
Оставайтесь в строю
«Р»: Насколько социально-экономическая ситуация влияет на суицидальную активность? Нашла информацию для размышления: в кризисные 2008—2009 годы роста числа суицидов не было. А в Дании, где хорошо развита рыночная экономика, наоборот, очень высокий уровень самоубийств.
И. ХВОСТОВА: Да, с 2009 года в стране произошел перелом суицидальной активности, показатель стал снижаться. А раньше мы относились к странам с высоким уровнем самоубийств. Это совпало по времени с принятием Комплексного плана по профилактике суицидального поведения.
«Р»: Ну вряд ли он оказал влияние, если только вступил в действие…
И. ХВОСТОВА: Да, вы правы. Эффективность подобных госпрограмм проявляется лет через пять от вступления их в силу. К вопросу о том, влияет ли социально-экономическое развитие на уровень суицидальной активности населения: есть научные исследования на этот счет. Так вот, сам по себе уровень экономического развития не оказывает воздействия. В Гаити, например, практически суицидов нет. Всплеск суицидальной активности обычно вызывают чрезвычайные происшествия, глобальные катаклизмы. Царская Россия была страной с достаточно низким уровнем суицидов. А что мы наблюдаем в первые годы после революции? Сотни людей, ушедших по своему желанию. Для многих смена политического строя стала большим потрясением.
И. КУЧВАЛЬСКАЯ: При реализации программ по предупреждению суицидов я вижу две явные проблемы. Первая — недостаточно информации для разных целевых групп. Очень хорошо, что есть «горячие линии», «телефоны доверия», информация на стендах в учреждениях образования. А доведена ли такая информация, например, до сельских пенсионеров, безработных?
Еще одна серьезная проблема — доверие к врачам. Например, при освещении происшествия о самосожжении женщины на «Коминтерне» врач нарушил врачебную тайну: сообщил в СМИ о том, что она находилась на лечении в психиатрической больнице. Как это расценивать? Можно ли доверять таким врачам?
В. ДОРОШЕВИЧ: Еще один момент. Сегодня к неврологу попасть сложно, к терапевту попасть сложно… А к психотерапевту?
«Р»: Действительно, а насколько в стране доступна психиатрическая помощь? Например, если человек решился на повешение, он начинает готовиться. В России около 80% уходят из жизни именно таким образом. Теоретически в этот момент человеку можно помочь, ведь так?
И. ХВОСТОВА: Человек, который совершает самоубийство, до последнего колеблется. У него внутри идет борьба. Есть и желание жить, и стремление уйти из нее. Если дома есть огнестрельное оружие, ядохимикаты, открыты окна, пожарные лестницы, то человек, находясь на грани, не успеет дойти до специалиста. А по поводу доступности я считаю, что проблем нет. У нас армия психотерапевтов, психиатров и психологов. Первый форпост — круглосуточные «телефоны доверия». Они есть во всех областях. Зайдите в любую поликлинику, и номера этих телефонов — это первое, что вы увидите. И идти никуда не надо. Просто наберите номер. Вас выслушает профессиональный психолог, поговорит, успокоит. Да и психотерапевт сейчас доступнее некуда. Поверьте, даже если в «Скорую помощь» позвонить, медработники выедут незамедлительно. А дальше — это работа окружения. Люди же видят, когда с близким что-то происходит, особенно если они знают о его проблемах. У человека, готовящегося совершить суицид, неожиданно меняется привычный для окружающих стиль поведения, он вдруг может стать неуместно веселым или слишком спокойным, раздавать долги, вещи, написать завещание, хотя раньше это и не обсуждалось.
«Р»: Если в поликлинику пациент обращается к психотерапевту, делаются ли записи в карточке, можно ли анонимно прийти к такому специалисту?
И. ХВОСТОВА: Медицинская документация, где описывается состояние пациента, назначенное лечение, ведется в обязательном порядке любым специалистом. Однако существует возможность получения анонимной помощи на платной основе у врача-психотерапевта.
«Р»: Хорошо, но ведь поход к психотерапевту в небольшом городе может вызвать лишние разговоры. Плюс человек боится заработать себе дурную славу ненормального, опасается, что его поставят на учет.
И. ХВОСТОВА: Объясняю: диспансерному учету подлежат лица с хроническими психическими расстройствами. Те, кто совершал суицидальные попытки или озвучивал подобные намерения, к ним часто не относятся. Эти люди, как правило, наблюдаются психотерапевтами, за ними нет диспансерного наблюдения. «Учет» есть в головах у граждан. К тому же это одна из благовидных причин уклониться от контакта со специалистом. Но на кону-то — человеческая жизнь. Давайте представим, казалось бы, самое страшное: выявили у тебя психическое расстройство и поставили на учет. Ну и что?! Мифы о социальных ограничениях культивируются. Основная «страшилка» у народа — нельзя водить личный автотранспорт. Но сопоставьте ценность жизни и прав. Я не вожу машину и не страдаю от этого. И мне становится не по себе, когда женщина приводит на прием мужа, переносящего депрессивное состояние, а потом она же протестует против лечения. И почему? Потому что права заберут…
«Р»: Верно рассуждаете, но откуда тогда более двух тысяч случаев?
С. КАБАКОВИЧ: Причины разные. Один погрузился в депрессию. Второй не знал, к кому обратиться за помощью, третий гиперболизирует проблему. Суицидальная ситуация — это срыв. А возможно, человеку просто нужен был отдых. Не надо себя насиловать. Возможно, я вас удивлю, но 99% проблем решаются без нашего вмешательства. Ирина Викторовна говорила про нагрузки на работе. Кто-то принимает их, а кто-то — нет.
Синий кит, плыви далеко
«Р»: Филиппа Лиса, администратора «группы смерти», приговорили к 3 годам и 4 месяцам колонии-поселения. Сколько детей пострадало у нас?
С. КАБАКОВИЧ: На тему «групп смерти» мы теперь стараемся не говорить. Чтобы не было обратного эффекта. Как минимум, следственными органами подтверждается факт трагедии и то, что мы разбираемся. В регионах России, где широко распространялась информация о «синих китах», сразу наблюдался всплеск нездорового интереса. Зачем из Лиса делать героя? Он понесет наказание, хотя две статьи у него «отвалились». Зачем рассказывать о суицидах? Когда случается какое-то событие, все сразу хотят узнать, с какого этажа человек выпал, жаждут кровавых фотографий. И интимных подробностей: не нашли ли труп голым, была ли предсмертная записка? Почему в этот момент никто не думает про близких этих людей?.. Сколько раз замечал, когда на всеобщий показ выставляют личные фотографии. Эти темы особенно любят выносить вверх негосударственные издания. Рейтинги кликабельности повышаются — и они получают рекламу, а значит, деньги. Но ведь всегда надо помнить о синдроме Вертера.
«Р»: Часто люди оставляют предсмертные записки?
И. ХВОСТОВА: Менее 40%.
В. ДОРОШЕВИЧ: У нас есть уголовная ответственность за доведение до самоубийства. Хочу вспомнить историю министра внутренних дел СССР Николая Щелокова. Это как раз тот случай, когда человека довели. Его сняли с поста министра, были расследования, обвинения… Первой не выдержала его жена — наложила на себя руки. Следом ушел сам Щелоков — застрелился из охотничьего ружья. За 3 дня до этого он написал письмо, в котором отмечал, что «не нарушал законности, не изменял линии партии, ничего у государства не брал», и просил лишь оградить его детей от неприятностей, ибо «они ни в чем не повинны». Обратите внимание, не совладал с несправедливостью сильный человек, который прошел войну, служил на передовой.
По щелчку не разгадаешь
«Р»: Самоубийство сложно распутать?
С. КАБАКОВИЧ: Только в фильмах дело «щелкают» за 20—40 минут. Вся цепочка раскрывается на раз-два. В реальности работа следователя скрупулезная.
О. ЗИМИНА: С места происшествия берут максимум материалов, направляют на исследования. Обязательно восстанавливается история поиска в интернете. Наши специалисты могут это сделать, даже если она была удалена. Проводится судебно-медицинская экспертиза для установления, какие телесные повреждения есть, где они расположены. Узнаем, состоял ли человек на медучете. Опрашиваем близких, коллег, друзей. При спорных вопросах назначаем посмертную психолого-психиатрическую экспертизу. Ее делают в Государственном комитете судебных экспертиз — эксперт-психиатр анализирует весь объем полученной информации и, говоря простым языком, отвечает на вопрос, находился ли человек в кризисном состоянии и могло ли это стать толчком.
И. КУЧВАЛЬСКАЯ: Мы отвлеклись от обсуждения программы по предупреждению суицидов. Хочу продолжить мысль коллег о том, что в ней задействовано много ведомств: образование, правоохранители… Но не зря говорят, что у семи нянек дитя без глаза. Так и здесь. Нет координирующего института. Такие институты созданы и работают уже практически во всех цивилизованных государствах.
Очевидно, что не в достаточной степени вовлечено в решение проблемы предупреждения суицидов и научное сообщество. А ведь результаты проводимых учеными исследований в этой области обязательно надо распространять и использовать для спасения людей.
Очень многое могут сделать и общественные организации, которые занимаются проблемами людей, оказавшихся в трудной ситуации. Их деятельность слишком зарегулирована. Мало внимания уделяем этой теме. Проблемы ДТП, торговли людьми активно обсуждают. Здесь же — тишина. А это повод задуматься.
azanovich@sb.by
