Это выражение Виктора Гюго употребил в одном интервью знаменитый белорусский писатель Александр Станюта. Статью, посвященную ему, мы хотели выпустить еще при его жизни, но, к сожалению, время распорядилось иначе – вчера было девять дней, как Александра Станюты не стало.
Последняя из его книг «Сцены из минской жизни», которая включает роман «Минская любовь», повесть «Сцены из минской жизни», рассказы, очерки, интервью, увидела свет в этом году.
Вместе с писателем мы как будто путешествуем – из Минска современного в Минск 50-60-х. Сложно представить как, но автору удается вместе с автобиографическими героями – в романе это Шура Смолевич, а в повести Юра Антоневич – буквально поселить читателя в том времени, заставить поверить, что это не Шура или Юра гуляют по минским улицам, а ты сам…
Не Минск, а еще Менск
«Пошел сперва, сам не зная зачем, в кондитерский, в «Лакомку». Дверь со стеклом, а тяжеленная холера, как чугунная. Задушенная шоколадным духом полутьма. Сверху дробится желтый свет от люстр. Груды намалеванного изобилия на стенах. У кассовых кабин тесные очереди к амбразурам. И так всегда тут, на проспекте Сталина, в этих дворцовых с виду и узких, как школьные пеналы, магазинах. С проспекта глянешь на фасадные витрины, так хоть влетай туда на самолете. А метров пятьсот вниз, по Комсомольской, через Интернациональную, к Революционной и Немиге, так сразу темные пасти дворов, трущобы и полуподвалы, помойки, примусы на подоконниках. Каменный век. Не Минск, а еще Менск»...
Читаешь, и мгновенно оказываешься на этих улицах, слышишь эти звуки, вдыхаешь запахи, ты как будто чувствуешь все это, дышишь тем воздухом – Минска 50-60-х.
«Октябрь, месяц рождения, прилив сил, куда-то несет, кидает, тянет, запах опавших прелых листьев на асфальте и голоса, и хохотки, смешки, гудки машин, приглушенных в сыром воздухе, от перекрестка с Комсомольской долетает трель милицейского свистка регулировщика».
Да что там просто Минск – сквозь книжные строчки сочится живая история – разоблачение культа личности Сталина, снос памятника ему в Минске, похороны легендарного «вождя народов».
«Первым делом запрещают ходить и ездить по главному проспекту от ГУМа и до цирка, закрывают проспект и площадь со Сталиным от улицы Ленина до Янки Купалы. Потом запрещают любопытным смотреть на уже огороженного внизу забором каменного Сталина из сквера напротив. Потом в ноябрьской вечерней темени, второго или первого числа, после одиннадцати, на площади урчат и фыркают тягачи, ноют моторы, шатаются длинные снопы прожекторов. Утром те, кто едет на работу мимо площади, видит из троллейбуса, что Сталина больше нет, и высокий, этажа в три, постамент пуст. А поздно вечером здесь раздается сильный взрыв. Ночью он повторяется. И все.(…) Смотришь на эту площадь и не верится. Как будто и не прошли эти десять или сколько там лет, как будто он еще стоит тут. Так и видишь начало того марта пятьдесят третьего года: не весна и не зима. Так и видишь этот темно-красный, бурдовый, как говорят дети, гранитный постамент для ботинок Сталина, выше головы ни у кого не задираются, если близко подойти. (…) С утра до вечера по главному проспекту тянется шествие молчаливых толп, и никаких оркестров. В потоках этих траурных торжественных прощаний люди идут и день, и два, и три. Колонна за колонной, и венки, и цветы. Весь Минск. А мы что делаем тогда? Мы десятиклассники, выпускники. Конечно, траурный венок от класса. Идем за ним в парк Горького, за учительницей логики. И всю дорогу хохочем, как сумасшедшие».
«Мы притворяемся, что еще школьники»
«Дом, в котором обитает Теодор Березкин, как форпост всего того, что мы называем Африкой. (...) Здесь на площадке в две с половиной волейбольных, в глухих закутках, мы и собираемся, вся наша Африка. Здесь, с Майских праздников и до Октябрьских натянута дырявая сетка для волейбола на двух черных железных трубах. Здесь по обеим сторонам площадки ряды сараев с выставкой замков всех немыслимых устройств, систем. Здесь темные, как у кротов без лампочки, ходы и повороты, петли, тупички, ловушки и застенки с керогазами».
Африка – это место, где проводит вечера Шура Смолевич, где собираются все его друзья, где происходит самое интересное в жизни десятиклассника. Об Африке ходят слухи, будто это «банда отпетых хулиганов, блатарей, замаскированная под обычных школьников выпускных классов, студентов-первокурсников и молодых рабочих».
Друзья – особая линия в романе. «Мы притворяемся, что еще школьники», – так пишет о своих друзьях, а, стало быть, и о себе Александр Станюта.
«Мы тихони, стеснительные и несмелые, как будто уже и наперед, на всю свою будущую жизнь напуганные войной, прошедшей лет тут пятнадцать назад. Потому мы и жадные такие ко всему, от чего вдруг делается хорошо. От выпивки, от глубоких затяжек беломором или примой, от медленного, тесного в облипочку танго с обниманием руками и ногами, долгого мления, сладкой муки с женским дыханием в шею».
В свете фонаря
И в романе, и в повести автобиографический герой – старшеклассник, студент. В общем, в том возрасте, когда ты уже совсем не ребенок, но еще не совсем взрослый. Что характерно, Шура Смолевич – студент журфака, и в этом еще раз прослеживается линия автор-герой.
Кстати, Александру Александровичу посчастливилось учиться в БГУ вместе с такими однокурсниками как Татьяна Орлова, Генадь Буравкин, Василь Зуенок, Виктор Дашук, Михаил Стрельцов.
«Берем мороженое, и Саша (девушка главного героя. – Прим.авт.) просит рассказывать еще о том, как обучают на журналистов. И здесь вот, в сладкой «Лакомке», прямо из воздуха являются наши герои, персонажи. Декан Кулацкий, спец по истории ленинской газеты «Искра», доцент Потоцкий, этот стиль газетных жанров по кличке Циркуль, доцент Зверницкий, он же теория и практика партийной советской печати. В пушкинской сказке есть такое: там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит. А у нас: там чудеса, Кулацкий бродит, Потоцкий циркулем стоит, Зверницкий ручками разводит, Каменский каменно молчит».
Оживает в книге не только прошлое, но и будущее.
«Если бы был такой проекционный аппарат, Волшебный фонарь будущего, то можно было бы увидеть, как мы с Березкиным идем-бредем из парка Горького, нечего делать, времени целый вагон. Лет семь минуло с эпохи 4-й школы. А Тед такой, как и был. Худенький, гибкий, кучерявый, темные волосы разделены пробором слева, остренькое умное лицо. Через год он улетает. В Филадельфию».
Вообще этот Волшебный фонарь будущего Шура Смолевич, или Александр Станюта, «включает» не один раз, и мы можем видеть, что станется с теми, кто предстает в книге беззаботными десятиклассниками – кто-то уехал в Филадельфию или в Австралию, кто-то стал знаменитым футболистом, а кто-то погиб молодым.
«Много, много воды утекло с тех пор и в весенних уличных канавах Минск, и в его водосточных трубах при осенних нудных дождях, и в мутной реке Свислочь или Сволочь на давнем нашем языке. Уже неизвестно, где всегдашние персонажи известных минских мест. Правильно пелось у Лещенко: «Все, что было, все, что ныло, все давным-давно уплыло, все, что пело, все, что млело, все давно уже истлело».
Вообще музыки в романе и в повести очень много. Булат Окуджава, Петр Лещенко, Ежи Петербургский, Александр Вертинский.
«Музыку растолковать и показать нельзя. Она сама не растолковывает ничего и не показывает. Она внутри меня, все, что я чувствую, сейчас, давно, вчера и завтра. А разве можно дать это знать другим? Тут единичный случай, тут что-то только мое, пусть странное, смешное, стыдное или красивое, привычное или несбыточное».
Отдельное место в романе занимает рассказ о концерте Александра Вертинского в столице.
«У Оперного, возле входа, темная толпа. Александр Вертинский собственной персоной! Из довоенных еще, треснувших, заезженных, запиленных тупыми иглами пластинок. (…) Занавес поднимается. На сцене в ярком свете у черного рояля высокий, бледный, немолодой человек в черном фраке с атласно-черными лацканами и с белой розой или хризантемой с левой стороны».
Мы обязаны говорить «мама» и «папа», а не «мать» и «отец»
В повести «Сцены из минской жизни» главное место занимают отношения героя со своим дядей или Мишушей, как его называют в семье. Прообразом Мишуши стал известный белорусский художник Михаил Филипович.
«Мать все твердит Мишуше: «Нет у тебя характера». А он выжил в концлагере. Он говорил, по-разному там можно было выжить иногда… А сам – без никакого «разного», это же сразу видно».
Юра живет с матерью и бабушкой на улице Толстого. Для племянника своего Мишуша делает все, что может, а сам Юра однажды неожиданно осознает – взаимностью родному человеку он не отвечает.
«Как всегда, когда неожиданно чувствовал себя виноватым в том, о чем раньше не думал, он ощутил сперва одну досаду, а потом нетерпеливое желание как-то поправить все: не то, чтобы прямо убедить себя в обратном, а доказать нечаянность этой своей вины, случайность, как бы невзаправдашность».
Пожалуй, это чувство вины особенно остро начинает чувствоваться уже в конце книги – тогда, когда главный герой, будучи уже 39-летним, стоит впервые на кладбище, где похоронены Мишуша и бабушка.
«Каким же это образом он умудрился даже не увильнуть, а просто выпасть из того, что на обеих плитах обозначено как даты смерти бабушки и дяди, выпасть из тех событий и потом почти два десятка лет не возникать у памятного места тех людей – теперь уже единственного места, где можно собираться всей семьей».
Вообще семья, ее ценность – для Александра Станюты есть в этом что-то неприкосновенное.
«Я вообще много лет был одолеваем сокровенным, почти религиозным чувством поклонения тем, благодаря кому я выжил в оккупации: это папа, бабушка, тетя, двоюродная сестра и многие-многие другие люди. Но папу, конечно, я должен благодарить в первую очередь».
Так в одном из своих интервью высказался Александр Станюта. Вообще же в своих интервью и в книгах о родителях он говорит с нескрываемым трепетом. Да и на фотографиях Александра с матерью Стефанией Станютой, актрисой, народной артисткой СССР, хорошо читается настоящая любовь сына.
«Убежден, что сколько бы ни было нам лет, старые мы или молодые, мы обязаны думать и произносить вслух не «мать», «отец», а – «мама», «папа». Потому что «мать», «отец» – это какой-то допросник, анкета из советского паспортного стола: «Кто ваша мать?», «А где ваш отец?» Стефания Михайловна до конца жизни, помню, ей было за 90, говорила: «Папа во всем был художник». Или «А моя мама накормила бы сейчас тебя лучше меня». Никогда – «мать», «отец».
.jpg "С женой в кругу друзей - коллег из «Знаменки». Встреча нового 1966 года. фото")
В романе «Минская любовь» и повести «Сцены из минской жизни» продолжается линия семейного прошлого, заданная Александром Станютой в книгах о матери «Стефания» и «Актриса», в повести «Западный мост», в романе «Городские сны». Только вот заканчиваются и роман, и повесть достаточно грустно. Даже как-то фатально:
«Мать, сгорбившись, искала что-то в сумке. И Антоневич, вспомнив то, о чем хотел спросить еще на кладбище, сказал:
– Мне показалось, там ограда вправо сдвинута, – зачем?
– Не сдвинута, – сказала мать голосом занятого человека, не подымая головы. – Это я место там оставила…
Западный мост был совсем близко, метрах в двухстах. Как и всегда, его скрывала густая зелень тополей – громадных, старых. Как и всегда, весь привокзальный сквер напоминал бивак. Как и всегда, по одну сторону сквера медленно, тихо двигались зеленые поезда, а по другую грохотали красные трамваи. Все еще было на своих местах, привычно близко – еще слишком близко, чтобы не вспоминать».
Василина МАЦУТА, «ЗН», фото из семейного архива Станют
Александр Станюта
Когда и где родился: 17 октября 1936 года в Минске
Умер: 24 августа 2011 года
Семья: мать – Стефания Станюта, народная артистка СССР. Отец – Александр Кручинский, офицер Красной Армии. Дед – Михаил Петрович Станюта, художник. Жена – Михайлова-Станюта Ирина Алексеевна, доктор экономических наук, профессор. Сын – Дмитрий Станюта, журналист, специалист по общественным связям.
Карьера: в 1960 году окончил филфак Белгосуниверситета, отделение журналистики. Первое место работы – редакция газеты «Знамя юности». Заведовал отделами советской молодежи, культуры, литературы и искусства. В 1973 году первый в Беларуси защитил кандидатскую диссертацию по творчеству Ф.М.Достоевского. Преподаватель русской классической литературы, доктор филологических наук, профессор, литературовед. Член Союза писателей с 1986 года. Автор двух книг о творчестве Ф.М.Достоевского, множества публикаций литературно-художественной критики. Судьбам близких людей, Минску и его жителям посвятил повесть «Западный мост», книги «Стефания», «Актриса», «Городские сны», «Сцены из минской жизни».
