— Ты родился в деревне Гловсевичи на Слонимщине. Что вспоминается из детства?
— В первую очередь друзья и школа. Моя семья — четверо детей, дом… По сегодняшним меркам жили очень средне. Но при этом всегда всего хватало, и я был счастлив. Сейчас запросы у людей стали гораздо выше. По большому счету, всем всего хватает, а все равно мало. А мне тогда для радости нужно было совсем немного. Да и примеров другой жизни вокруг не было: вся деревня жила приблизительно одинаково. Если у кого‑то был автомобиль, он считался уже состоятельным человеком. У нас не было. Как‑то недавно разговаривали с друзьями: оказалось, мой сосед напротив с детства мечтал купить «Москвич‑Комби». Потому что родители рассказывали, что туда можно загрузить много картошки. Вот такие категории… А у нас был мотоцикл. Отец летом за покупками ездил, нужно ведь было к школе закупиться. Причем нас, детей, в магазин не возили: что привезли, то и надевали.
— Ты вспомнил школу. С учителями повезло?
— Ольга Бекиш, Мария Дейко, Тамара Журко, Виктор Лагутик… Именно он сумел заинтересовать нас, малышей, спортом и даже спорил с классным руководителем о важной роли физкультуры в воспитании... Это были педагоги, которые не только знали свой предмет, но и обладали житейской мудростью. Не помню, например, чтобы за невыученные уроки наказывали всех без разбору. Учителя пытались вникать в жизнь каждого ученика, в его семейные, бытовые проблемы, учитывали обязанности по хозяйству, из‑за которых осенью и весной многие дети могли неделю не появляться в школе. Не было, как сейчас: делайте еще больше заданий, учитесь, работайте! Сегодня в процесс обучения детей вовлечена вся семья: папа задачи решает, мама поделки делает, ребенок что‑то пишет. Я во время учебы такого даже не видел. Родители ходили в школу на собрания, и все. Мать и отец давали мне полную свободу выбора. Я не ощущал, что меня держат в рамках. Но при этом контролировали действительно важные моменты: куда я иду, с кем, зачем. Они приучили меня к порядку и труду. Сами работали много и показали, что, если будешь трудиться, сможешь многого добиться в жизни.
— Деревенские ребята обычно активные. Тебя сложно было контролировать?
— Один сосед был на год старше меня. Второй — на год младше. Это была наша компания. Плюс приезжали ребята из Минска. Везде ходили вместе. Причем родители отпускали нас, даже не задумываясь. На речку шли: прыгали, ныряли… Сейчас, сам будучи отцом, я даже представить себе такую ситуацию не могу! А тогда — запросто. Когда меня пригласили в училище олимпийского резерва, родители лишь сказали: это твой выбор — вперед!
— У тебя было три сестры, причем старшие. Это сказывалось на отношении к тебе в семье?
— В каком‑то смысле мне было легче: в доме всегда было убрано, родители сестер больше контролировали, им чаще доставалось. Тем более что разница в возрасте у нас значительная — десять, шесть и четыре года.
— Зато потом с соревнований ты им чуть ли не коробками косметику возил…
— Было дело — хотелось их порадовать. Как раз недавно вспоминал эти поездки и подарки. На тот момент для меня это было необходимым и очень важным. Заграница ведь тогда была чем‑то совершенно недосягаемым. Из нашей семьи я первый начал туда ездить. К тому же время смутное, развал СССР...
— Григорий Заковраш — тренер и учитель физкультуры из деревни Деревная рассказывал, что твой путь в спорт оказался непростым: чуть ли не трудовику приходилось физкультуру вести. Как все начиналось?
— Спорт в школе был самым обычным. Поначалу приходили учителя, выстраивали всех в шеренгу с нулевого до десятого класса и проводили утреннюю зарядку. Не знаю почему, но директор школы пару раз вывел меня вперед, чтобы я всем, даже старшеклассникам, показывал упражнения. Я в классе втором тогда был, но, наверное, ему понравилось, как у меня получается. Потом в школу пришел работать Виктор Лагутик. Никаких трудовиков на физкультуре не было — Лагутик все сразу организовал как нужно. Привозил своих друзей, которые увлекались рукопашным боем. Показал нам, что такое бег, прыжки в высоту… Появились маты, настоящие гимнастические брусья, перекладины. Он был инициативный, каким‑то образом выбивал в колхозах средства. Мы заинтересовались, начали тренироваться, даже на районные соревнования по баскетболу ездили. Проигрывали всухую, но Лагутик постоянно нас толкал вперед — занимайтесь!
— На каком этапе ты понял, что спорт — это твое?
— Спорта тогда не было: мы все занимались физкультурой. Сейчас смотрю, как детей с малолетства по спортивным секциям возят, чуть ли не массажисты с ними занимаются — поражаюсь. Утром я просыпался и к девяти утра шел в школу. Да обеда учился — потом продленка. Делали домашнее задание и оставшееся время играли в футбол, придумывали упражнения на турнике. Зимой на дороге укатывали снег и гоняли шайбу. Удобно: бурты снега по краям, как борта, фонари светят, а каждый раз озеро расчищать замотаешься. Это уже позже Лагутик показал, что нужно выполнять определенные тренировки для того, чтобы хорошо бегать. Он мне и настоящий план занятий написал. Потом я начал выигрывать. Как‑то само стало получаться. На районных соревнованиях по кроссу финишировал первым — даже не понял, как вышло. На областных был третьим. Пригласили в училище…
В 44 года Тихон — один из сильнейших спортсменов страны.
— Тебя ведь из него чуть не выгнали как бесперспективного.
— В мае на просмотровый сбор я приехал худой и подвижный, а потом у сестры свадьба, еды много… В общем, за лето масса появилась, в училище еще и пятиразовое питание. Сказали: «Все!» Хорошо, что метатели подсуетились.
— Чем впечатлил Гродно парня из деревни?
— Мне было 14 лет. До этого момента никуда, кроме Слонима, не выезжал. Когда в пионерский лагерь ездил, на путевке обычно писали: три пары носков, две майки… Мама собирала. А в училище не расписали — в итоге собрали все, кроме кроссовок. Первые дни бегал в тапочках — в туфлях совсем неудобно.
— Истории, когда молодой парень из провинции попадает в спортивную среду, начинает хорошо выступать на соревнованиях, получает деньги и у него сносит крышу, в современном спорте на каждом шагу. Как ты смог этого избежать?
— Начнем с того, что это в последнее время в белорусском спорте хорошее финансирование, а спортсмены чувствуют поддержку государства. С детьми лет с десяти уже профессионально занимаются, молодые ребята вполне серьезные стипендии получают. А я в училище оказался в начале 1990‑х, денег не было, у тренера зарплата — 20 долларов. Многие подрабатывали. На дизеле домой ездил зайцем. И, что характерно, контролеры это понимали и максимум могли в тамбур выставить. Тогда ехал стоя три часа из Гродно до Слонима — домой‑то надо.
— На этом фоне первые призовые должны были хорошо запомниться …
— Первые призовые у меня еще в школе были. Так неожиданно случилось, что до сих пор помню. Лагутик нас на какой‑то кросс повез, я выиграл, а после финиша конверт дали. В нем — десятка! Думаю: «Ничего себе!» Вроде родителям отдал. Но для меня это были не первые заработанные деньги. В школе мы ведь каждый год в июне проходили практику на огородах, а потом ходили работать в колхоз. В девять утра бригадир давал задание. В конце месяца — зарплата. Уже тогда мы прекрасно понимали, что эти деньги нам нужны, чтобы купить что‑то к школе. Тетрадки, ручки, какие‑то необходимые вещи, которые сейчас кажутся чем‑то обыденным. А спорт для меня, считай, безденежно прошел. В училище кормили — уже неплохо, на пасту и шампунь осталось — вообще хорошо. Какие‑то заработки начались, лишь когда в категорию высших достижений перешел. В 1996‑м, когда я выполнил норматив мастера спорта международного класса и метнул 75,34 метра, мне начислили стипендию. Это были уже деньги!
С медалью олимпийского Рио.
— Ты ведь тогда у Игоря Цицорина тренировался, а сейчас вы вроде бы не очень жалуете друг друга…
— Цицорин внес в мое становление весомую лепту, и я на него точно не обижаюсь. Просто пришло время, когда он мне сказал: «Ты приседаешь с весом 350, другие упражнения делаешь с такой‑то нагрузкой и мечешь 77 метров. А чтобы метать 80, ты должен нагрузки раза в полтора увеличить. Не потянешь — это, считай, мировые рекорды в тяжелой атлетике. Так что сам понимаешь — потолок». Я по ощущениям понимал, что это далеко не потолок, но при этом уже полетело колено, в поясничном отделе пять межпозвоночных грыж… Разрыв был непростым. Мы ведь тренеру верили свято. Нашу группу так и называли: зомби. Любое слово тренера — закон. Считалось, что лучше всех в стране знают, как метать молот, Юрий Седых и Анатолий Бондарчук, потом — Сергей Литвинов, а сразу за ними — Игорь Цицорин.
— Литвинов, к которому ты перешел после, подкупил тем, что поверил в тебя?
— Цицорин на Кубке Европы в Бремене, где тогда жил Литвинов, как‑то уговорил Сергея Николаевича приехать в Гродно. Цицорин на каком‑то этапе решил делать ставку на женский молот, а меня как отработанный материал отдал Литвинову. Тот же показал мне совсем другой подход к работе. Оказалось, что нужно не просто бездумно выполнять, а анализировать и пытаться понять. Причем Литвинов сам просил размышлять над ошибками и искать причины.
— В твоем сотрудничестве с Литвиновым многих настораживало то, что большую часть времени ты тренировался в России. Твоя супруга — метательница диска Ольга Тарантаева — также россиянка. Сам ты спортсмен с серьезными возможностями. Многим и меньшего количества предпосылок хватало, чтобы сменить страну проживания…
— Я не против того, что спортсмены меняют гражданство. Во многих случаях это нормально — у каждого своя жизнь и свои причины. Я против случаев, когда у человека покупают душу. Например, он где‑то внутри себя очень сомневается, нужен ли ему этот переезд. Но потом думает: там же предлагают миллион… Или, скажем, у человека на родине остаются родители, которых после переезда он не сможет видеть. Но там же миллион… Это такие вещи — не очень красивые. А если родители здоровы, ты можешь забрать их с собой или хотя бы приезжать и при этом чувствуешь, что тебе это нужно, открывает новые возможности и перспективы, то почему бы и нет.
С супругой Ольгой.
— Тебе предлагали сменить гражданство?
— Полно было возможностей. Особенно когда Ольга еще жила в России. Можно без проблем переехать, тем более что и сами переходы между сборными в то время совершались куда проще.
Но я здесь вырос, эта земля меня вскормила. Возможно, слишком пафосно звучит, но я так чувствую.
К тому же в другой стране ведь тоже придется пахать, чтобы добиться результата. Говорят, что на Западе многое дается легче. Но здесь жили мои предки, это моя родина, а весомых оснований для того, чтобы решаться на переезд, у меня в жизни не возникало.
— Но из Гродно в Минск ведь тоже звали? Многие чемпионы в итоге осели именно в столице…
— Как у меня в деревне когда‑то говорили: «не будешь учиться — не уедешь в город», так и в Гродно у многих в мозгах прочно засело — «надо ехать куда‑то туда, еще дальше». Человеку ведь постоянно хочется изучать что‑то новое, к чему‑то стремиться, искать, где лучше. Мне сколько раз говорили: «Да в тех же Штатах ты бы такие деньги заработал!»
Но я убежден, что в любом месте и на любой работе всегда есть возможность и пространство, чтобы развиваться.
Но многим кажется, что где‑то там обязательно будет лучше, денежнее и перспективнее. Вспомните, как после революции 1917 года уезжали белогвардейцы. Чаще всего — образованные, интеллигентные люди, цвет нации. Многие осели в Европе, в Аргентине и там сумели устроиться: люди‑то организованные, с головой. Но при этом, даже спустя много лет, они в воспоминаниях признавались, что, закрывая глаза, видят то, что оставили дома.
— Сумел воспользоваться моментом и на пике славы решить какие‑то свои вопросы?
— Об этом, признаться, даже не задумывался и тем более не требовал. Да, мне, считай, в центре города выделили участок. Я изначально написал заявление и собирался построить дом в Погоранах под Гродно, но Владимир Дешко, в то время возглавлявший «Гродногражданпроект», а сейчас являющийся заместителем председателя облисполкома, поразился: «Да ты что?» Показал участок в городе: «Нравится?» Конечно, нравится… Можно было, наверное, какой‑то бизнес организовать, и я на каком‑то этапе даже всерьез об этом думал. Но пришел к выводу, что тянуть два серьезных дела одновременно не выйдет. Откроем мы, допустим, бизнес, а я уехал на сборы тренироваться. Товарищи год потерпят, а потом скажут: «Ваня, ну ты же не работаешь…» Или, чего хуже, попробуют этим воспользоваться. В итоге я не пытался ни воспользоваться славой, ни заработать много денег.
— Ты уже не первый год организуешь турнир на свои призы в Жировичах. Это своего рода дань уважения корням или попытка подарить возможность нынешнему поколению детей повторить твой путь?
— И то и другое. К тому же Жировичи — святое место. Там всегда есть возможность прикоснуться к чему‑то важному, что‑то почувствовать, услышать слова, которые могут изменить всю жизнь. Мне предлагали проводить соревнования в Гродно, но здесь и так хватает событий, а хотелось бы видеть больше жизни в небольших городках по всей стране. Поверьте, это не так сложно, а мне в начале пути очень не хватало таких соревнований.
— Ты сейчас чувствуешь, что после всего пройденного пути внутри еще что‑то осталось от того парнишки из Гловсевичей?
— Это ощущение было и всегда останется со мной. Я и сейчас все тот же парень из деревни, который хочет все узнать, выяснить и покорить что‑то неизведанное. Возможно, внешне я немного изменился, вырос, но вот сижу и думаю: «Е‑мое, столько лет уже тебе, Иван, а ведь еще недавно смотрел на таких же спортсменов как на что‑то недосягаемое».
За тобой — страна
Первый раз на чемпионате мира Иван Тихон выступил в 1997 году. Первое золото выиграл в 2003‑м. Четыре года назад в Рио‑де‑Жанейро в 40 лет завоевал серебряную награду. И все эти годы, несмотря на многочисленные невзгоды, был лицом белорусского спорта. Человеком, за которого переживала, без преувеличения, вся страна и которого на высочайшем уровне встречали дома. Прием после возвращения из олимпийских Афин Иван до сих пор вспоминает с особенными эмоциями.Тихон пронес огонь II Европейских игр по улицам Гродно.
— Чествования шли по нисходящей. Одним из первых поздравил Президент. Довелось побывать у него на приеме. Все родственники и знакомые смотрели чествование по телевизору. Потом, кстати, когда награждали и поздравляли областные руководители и я видел, что торжества могут затянуться, намекал им: «У Александра Григорьевича прием длился 45 минут...» Они подыгрывали: «Все понятно. Мы отпустим тебя через 44 с половиной».
Поддержку Главы государства спортсмен чувствовал на протяжении всей карьеры. И когда с почестями возвращался с крупнейших мировых турниров, и когда боролся за правду и право продолжать карьеру. Силу духа Ивана Тихона и его волю Президент отметил и в телеграмме, которую метатель получил после триумфального выступления на Олимпиаде в Бразилии.
«Это настоящий подвиг! — подчеркнул тогда Александр Лукашенко. — Тебе противостояли не только сильнейшие метатели планеты. Ты добыл эту награду, преодолев колоссальное моральное давление и психологический прессинг. Вопреки сомнениям и нападкам, ты вышел в сектор и доказал всем, на что способен настоящий патриот своей земли».
О преданности Родине много говорил и сам Тихон. 3 июля, когда страна отмечала День Независимости, Иван был в первом ряду колонны из нескольких тысяч человек, прошедшей по центральному проспекту столицы. Вместе с Главой государства он возложил цветы к обелиску на площади Победы, а позже подчеркнул роль государства в развитии спорта и нашего общества.
— Я уже взрослый человек и могу оценить, как изменилась Беларусь за четверть века. Это видят все, кто хочет замечать реальную картину жизни, а не нацелен на поиск негатива. Именно поэтому мне всегда важно оправдать доверие своей страны, ее людей на спортивных соревнованиях. От выступлений спортсменов во многом зависит имидж нашей страны за рубежом, и в Беларуси созданы все необходимые условия, чтобы добиваться успехов в споре с сильнейшими атлетами мира. Причем не только для профессионалов, но и для юных спортсменов и обычных приверженцев здорового образа жизни: развитие спорта — один из главных приоритетов социальной политики белорусского государства.
komashko@sb.by