Воспоминания белоруса Александра Шуляковского о жизни в блокадном Ленинграде

В руках — папка с семейными фотографиями. Застывшие мгновения жизни нескольких поколений, пестрый калейдоскоп событий и лиц. В ворохе фотокарточек нахожу ту, которая мне очень близка, потому что на ней дарственная надпись: «Дорогой и любимой внучке Инне. На долгую память». Память… Что это и зачем нужно, если все всегда стремится вперед? Пожалуй, это те корни, только из которых и вырастает новая поросль, может благополучно тянуться к свету, развиваясь и хорошея. Мой дед Александр Александрович Шуляковский, житель деревни Редковичи Любанского района, глубоко это понимал, потому что был мудрым. А мудрость не дается сама по себе, это всегда плод житейского опыта. Поэтому говорил: история — главная из наук! Первую книжку‑малышку купил мне именно он в сельском магазине. Усадив на колени, учил читать: «Тропочка‑дорожка, ты куда бежишь?..» Его собственная дорога была ухабистой, неровной, очень трудной. Зарубкой на сердце навсегда остался период жизни в блокадном Ленинграде. Еще школьницей я записала воспоминания деда. Они давались ему с большим трудом…

125 граммов хлеба

Я запомнила деда бесконечным оптимистом с улыбкой на лице, очень открытым на эмоции и миролюбивым человеком. И в меру авантюристом! Этот дух поддерживался в нем до глубокой старости. После всего, что довелось испытать, он умел отделять главное от второстепенного. Но в тот день, когда я все‑таки уговорила его рассказать, чтобы оставить для нас эти воспоминания на бумаге, глаза его стали острыми, прищуренными, дед все время смотрел куда‑то вдаль. А я сидела, как мышь, и, даже несмотря на долгие паузы между фразами, не задавала вопросов. Ведь голос этого молчания тоже нужно было услышать…

— В Ленинград я попал в 15 лет по призыву в трудовые резервы, учился в ремесленном училище. С Любанщины нас было человек 12. Жили в общежитии. Летом 1941‑го должны были начаться каникулы, и мы ждали, когда поедем домой. Но грянула война.

В июле 1941‑го началась вражеская бомбардировка северной столицы СССР. Город нещадно уничтожался с воздуха. Один эпизод первых дней особенно врезался парнишке в память. В районе Комсомольского проспекта он стал свидетелем авианалета. От разрыва бомбы бегущему человеку оторвало голову, и еще какие‑то мгновения тело по инерции продолжало движение… От страха 16‑летний юноша с невероятной скоростью бросился бежать, кто‑то сбил его с ног и затащил в бомбоубежище.

— Многие сразу пошли в военкомат, чтобы нас забрали в армию. Но мы были несовершеннолетними — и всем отказали. Нас перевели на рытье окопов и на завод. Я попал в минометный цех. В сутки выдавали 250 граммов хлеба. Мы обессилели. Через несколько месяцев не стало моих друзей — Белова, Иванова, Жартуна. Они умерли почти одновременно от голода и холода. Я остался один. В то время уже работал на охране мастерских. В феврале 1942 года начали гнить ноги, появились отеки — стал пухнуть с голоду. Спасло только то, что спустя месяц по Дороге жизни через Ладожское озеро меня вывезли на лечение на Большую землю, — вспоминал дед.

Только вдумайтесь: общее число жертв в результате блокады составило, по уточненным данным, свыше миллиона человек!..

С самого начала жители города оказались в тяжелейших условиях, так как запасы продовольствия были катастрофически ограничены. В сутки на человека выдавали 125 граммов хлеба, в два раза больше полагалось рабочим. Что это был за хлеб, много и подробно написано. Огнем в результате бомбежек уничтожались целые кварталы.

— Воду брали в Неве, водопровод, канализация не работали, уцелевшие дома не отапливались. Люди сжигали в буржуйках все, что только можно. Трупы сразу никто не закапывал. Бывало, идешь, а из снега торчат руки, ноги. Мертвые лежали даже в подъездах. Возле нашего общежития была гора трупов. Потом их стали вывозить на Пискаревское кладбище.

Несмотря на боль, Ленинград на всю жизнь остался для деда городом, достойным восхищения. С первых мгновений был поражен его красотой, которая казалась ему сказочной, особенно понравился Невский проспект. Дед всегда отмечал, что в осажденном городе ковались мужество, стойкость, героизм и вместе с тем душевность, высокие моральные качества — человечность и патриотизм.  

«Волю ленинградцев фашистам сломить не удалось», — говорил участник тех событий.

От недоедания люди впадали в безумие. Дед вспоминал, что ему и самому приходилось вытаскивать внутренности из полуразложившегося трупа лошади, как‑то готовить их на огне и хоть так утолять нестерпимый голод. Поэтому из Ленинграда он вернулся с прободной язвой желудка. Дальше был лечебный госпиталь и — новые испытания.

Лес‑спаситель

В то тяжелое время немцы наступали, Красная армия отходила частями и сплошной линии фронта не было. И в этой неразберихе, после госпиталя в Черкесске, изможденный 17‑летний парнишка решает добираться домой, к семье. Этот очень трудный путь занял несколько месяцев, и в сентябре 1942 года он вернулся на родину. В Редковичах действовал партизанский отряд, которым командовал дядя Василий Статкевич. Отец деда, мой прадед, был подпольщиком и держал связь с партизанами. В отместку фашисты сожгли его дом. Многодетная семья подалась в лес, жили в землянке. А в марте 1944 года деревенская молодежь попала в окружение. Вместе с другими ребятами схватили и деда. После испытаний в Любанской и Стародорожской тюрьмах оккупанты вывезли его в Германию на принудительные работы. В Бреслау (сегодняшний польский Вроцлав) юноша работал землекопом. Позже был переброшен к бельгийской границе «на окопы». Освободили их весной 1945 года войска по антигитлеровской коалиции. Согласно договору всех русских отправили в советскую зону оккупации — в Нюрнберг. Там был призван в рабочий батальон по заготовке сена для нашей армии. И в декабре 1945‑го наконец вернулся на родину. Увидел выжженную землю — деревню сожгли.

Впоследствии случилось трудиться на шахтах Донбасса молотобойцем. Окончательно домой вернулся в 1948‑м. Здесь он почти 40 лет после окончания исторического факультета Минского пединститута имени Горького (ныне БГПУ имени М. Танка) работал учителем. В деревне часто вспоминали, что, когда Александр Александрович вел уроки, это могло быть слышно и за околицей: такой громкий, зычный у него был голос и эмоциональный подъем. Перед учениками он мог и спеть (обладал прекрасным слухом), и даже станцевать, если это нужно было для занятий. Играл на музыкальных инструментах.

Программу «дом — сын — дерево» за жизнь дед перевыполнил. Вначале отстроили родительский дом, потом временное жилье для своей семьи, где подрастали два сына, затем и добротный просторный дом для нее. А сколько вместе с учениками высадили деревьев — не поддается счету. К лесу у деда было особое отношение. Считал, что именно травы спасли его от прободной язвы. Заготавливал их впрок и не отказывал землякам в помощи. Особенно ценил корень калгана, березовые почки и зубровку — знал, где растет в районе эта редкая, удивительно ароматная трава. Делал знаменитую зубровку, настаивая на листьях самогон. Покупал книги о травничестве, без конца что‑то читал, вырезал из газет. Сегодня это книжное наследство — дорогая память о нем.

— Все мои друзья лежат на Пискаревском кладбище, — каждый раз вздыхал дед, получая приглашение из Санкт‑Петербурга посетить город в очередную круглую дату снятия блокады.

Впрочем, друзей у него было много, люди к нему тянулись. Когда к дому подъезжал знакомый председательский зеленый уазик и из него выпрыгивал Кузьма Иванович Шаплыко — человек легендарный не только для Любанщины (Герой Соцтруда, руководивший колхозом «Чырвоная змена» более полувека), дед сразу оживлялся. На столе вмиг появлялись фирменная зубровка, борщ, томленный в печи, грибная икра моей бабушки и много чего еще. Детям запрещалось подслушивать разговоры взрослых. До моего слуха только доносилось: «Саша, представляешь?!» Потом два этих «юнца» пенсионного возраста вскакивали из‑за стола, прыгали в уазик и мчались куда‑то. Что показывал Кузьма Иванович деду? Может, колхозное поле и грандиозный эффект от новых удобрений. Или обсуждали мелиорацию. Да, она дала вторую жизнь этому краю. Но порой проводилась бездумно. Поэтому у обоих болело сердце за реку Орессу. В результате безграмотного осушения ее русло на некоторых участках выровняли до состояния струны, уничтожив навсегда живописные природные изгибы и замысловатые петли. Река обмелела. Участки, где еще сохранились такие нетронутые затоны и старицы нашей Орессы, и сегодня вызывают живое восхищение!

Еще у деда был дар слова. Он сочинял стихи. В основном о труде и родине, о войне. На сельских застольях выделялся тем, что мог придумать четверостишие экспромтом. Некоторые стихотворения публиковали в районной газете. Подписывался на белорусский манер — Алесь. Героями у него были простые люди, крестьяне, земляки, писал о том, что видел и пережил сам:

Кукуе зязюля у лесе,

Адлiчвае годы жыцця.

У садзе галосiць Алеся,

Забiлi фашысты дзiця.

Хату спалiлi, зажыва матку,

З сям’i засталася Алеся адна.

Мужа яе яшчэ ў пачатку

У крэпасцi Брэста забiла вайна…

А молва об уникальном педагогическом чутье привлекала к нему даже людей малознакомых. Однажды в дом пришла семейная пара. С ребенком беда: постоянно ворует у детей, у самих родителей — стыд и позор… Что делать? «Поехали!» — привычно подскочил дед. Его не было два дня. Какими словами ему удалось достучаться до детской души — загадка, но через время эти родители приехали с благодарностью.

* * *

Сегодня мы отмечаем 80‑летие полного снятия блокады Ленинграда. Как я проведу этот день? Пересмотрю киношедевр «Люди и звери», снятый в 1962 году (сейчас картина оцифрована и смотрится на одном дыхании). Тем, кто ищет сюжет, который захватывает с первых секунд, рекомендую этот фильм к просмотру, где к тому же непревзойденно сыграл наш Еременко‑старший. Кино о людях, видевших блокаду, бывавших в плену. О моральном и нравственном выборе человека. Эти темы нечасто поднимает современный кинематограф.

«Ленинград оказал значительное влияние на мое сознание. Я навсегда остался верен своей Родине, нес людям добро, радость, сострадание», — закончил свой рассказ дед.

Его не стало в 2007 году в возрасте 82 лет. И сразу стало непонятно, как жить дальше… Дед был ядром семьи, ее центром. Со временем пришел ответ на этот вопрос. Если помнить, следовать заветам предков, тогда только и можно смело, с чистой совестью смотреть в будущее.

Символ стойкости, мужества и силы духа

Подвиг ленинградцев чтят во всем мире


Делегации из 37 стран, в том числе и Беларуси, подтвердили свое участие в мероприятиях в Санкт‑Петербурге, посвященных 80‑летию полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады. Запланировано участие представителей зарубежных городов‑партнеров: Еревана, Алматы, Бишкека, Минска. По последним данным, в Беларуси проживает чуть более 200 блокадников Ленинграда.

24 залпа

Вечером 27 января 1944 года в небе над Ленинградом грохотал праздничный салют


Бойцы Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов отбросили немецкие войска от города, освободив практически всю Ленинградскую область. Для салюта выделили 324 орудия. Он начался в 20 часов, прозвучали 24 залпа, сопровождавшихся фейерверком и подсветкой зенитных прожекторов.