Кинорежиссера Виталия Четверикова вспоминает вдова - Жанетта Четверикова

В истории советского кинематографа таких сюжетов в избытке. Первый белорусский телесериал «Руины стреляют» был далеко не единственным фильмом, который мог залежаться на полке, если бы не попался на глаза главе государства. Но тот случай все–таки стал особым. Спустя некоторое время после звонка в крымскую гостиницу Брежнев лично прикрепил на знамя Минска Золотую Звезду города–героя. И сериал Четверикова сыграл в этом событии далеко не последнюю роль.

Идея фильма о минском подполье принадлежала Петру Машерову. С точки зрения членов Политбюро, да и самого Брежнева оснований на получение звания «Город–герой» у Минска имелось куда меньше, чем у Ленинграда, Москвы или бывшего Сталинграда. Нужен был такой аргумент, который продемонстрировал бы мужество защитников оккупированной белорусской столицы со всей очевидностью. Например, фильм, основанный на документальных материалах, широкой публике практически неизвестных. Не без содействия Машерова Четвериков получил пропуск в секретные архивы КГБ...

Почему именно он? В то время — режиссер единственной полнометражной художественной ленты, признанной провальной? Музыкальная кинокомедия «Саша–Сашенька» — из тех картин, о которой всякий уважающий себя режиссер предпочел бы забыть. Хотя теперь уже немногочисленные коллеги Виталия Четверикова, в свое время разбившие в пух и прах его первый опыт в большом кино, признают, что фильм вышел не таким уж плохим. Но сам Четвериков вряд ли согласился бы с этим: когда картина была уже практически готова, худсовет решил заменить «неудобного» Валерия Золотухина на идеологически правильного Льва Прыгунова, роль Владимира Высоцкого сократили до крошечного эпизода, озвучив чужим голосом даже песню в исполнении его героя. Да и весь фильм порезали изрядно...

— Вы знаете, Четвериков вообще был по своей природе бунтарь. Таких людей тогда не воспринимали, — рассказывает сейчас, почти полвека спустя, актриса Наталья Селезнева, та самая «Саша–Сашенька». — Он не кричал ура!, не показывал счастливую советскую действительность. Шел впереди времени, смотрел вперед... Он был не такой, как все. Поэтому и умер таким молодым.

Во всяком случае, кинокомедия точно была не его жанром. Собственно, еще до «Саши–Сашеньки» молодой режиссер откровенничал в молодежной прессе, что по–настоящему ему интересна в кино только тема войны. Но у студии был свой тематический план, и о войне Четверикову позволили снять лишь скромную короткометражку. Однако в 1968 году именно благодаря его документальному фильму о юном минском подпольщике «Казнен в 41–м» «Беларусьфильм» получил «Золотого голубя» Лейпцигского кинофестиваля...

Не исключено, что эту способность упрямо идти вперед Машеров разглядел в нем еще раньше — когда Виталий Четвериков, пытаясь узнать о судьбе безвестного белорусского парня с фотографии, промелькнувшей в фильме Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм», пытался пробиться в цековские архивы впервые. Во всяком случае, других кандидатов для реализации амбициозного проекта первого секретаря ЦК КПБ не рассматривали, а Машерову наверняка было известно, что съемки такого фильма, как «Руины стреляют», не будут гладкими. Действительно: в Белорусском архиве–музее литературы и искусства хранятся десятки приказов Госкинокомитета СМ БССР с пометками «запретить», «доработать», «остановить съемки», «законсервировать»... Работа над картиной была закончена в 1970 году. Но на экраны она так и не вышла: в Москве сочли, что политические акценты расставлены неверно. И в Минске решили снять еще несколько серий...

— Кстати, предполагалось, что в фильме Машеров сыграет самого себя в годы войны, — рассказывает Жанетта Петровна. — Но в конце концов Петр Миронович от этой идеи отказался. Пригласили очень похожего на него Олега Ефремова, однако в окончательный вариант картины роль Машерова так и не вошла... У Виталия был его телефон. «Если что — всегда обращайся», — говорил ему Машеров. Но этим предложением он не воспользовался ни разу.

— В перерывах все студенты театрально–художественного института бегали в соседний гастроном, где стояли два стола и можно было быстро перекусить. В этом гастрономе он ко мне и подошел — странный парень с красной авоськой, представился режиссером, пригласил на фотопробы. А я только что перешла на второй курс и твердо усвоила, что даже думать о съемках студентам театрального запрещено... Потом в институт пришла его ассистент из киностудии, пыталась найти меня, но я сбежала — рисковать учебой ради кино в мои планы не входило... А позже он сам позвонил к нам на кафедру. Меня позвали к телефону. «Приходите скорее, я такой супчик сварил, еще горячий!» — услышала я голос Четверикова. Жил он недалеко, у своего педагога, профессора Сергея Константиновича Скворцова, а я и правда была очень голодной. По сути, только тогда мы и познакомились. Неожиданно этот «парень с авоськой» вернул мне то, о чем я забыла еще с войны: чувство надежности, защищенности... Но сколько боли за него мне пришлось пережить!

Пришел домой, руки прижаты к лицу. Опустил — все в крови. Рассказал, что «Руины стреляют» положили на полку. От этого известия у него поднялось давление, пошла носом кровь. Тогда я и решила, что нужно куда–то уехать, отвлечься. Выбрали Крым...

Конечно, когда фильм был одобрен Брежневым, его сразу же выпустили на экраны. В том же 1974 году Виталий получил госпремию и на все деньги устроил роскошный банкет для всех, кто был причастен к съемкам этой картины. И началось: Геннадий Буравкин написал сценарий «Пламени» — снимать предлагают Четверикову. Запускается «Черная береза» — режиссером снова назначают Четверикова... После его смерти мне позвонила бухгалтер киностудии: «А вы знаете, что он 11 лет не был в отпуске?» Конечно, я знала. Но он так мечтал делать свое кино...

Мать Виталия не раз рассказывала, как в годы войны его, мальчишку, постоянно снимали с эшелонов, направлявшихся на фронт... Отец же был причастен к созданию знаменитой Панфиловской дивизии и погиб при обороне Москвы. Возможно, героическое имя отца и защитило Виталия от неприятностей, когда его, курсанта Нахимовского училища, отправили в Москву на смотр художественной самодеятельности, а он рванул во ВГИК и поступил на актерский факультет. Сохранилась даже фотография того времени с надписью на обороте: «Ну сколько можно?» На фотографии — курсант Четвериков в морской форме...

Через два года во ВГИКе Григорий Михайлович Козинцев предложил ему перейти на режиссерский факультет. Так и началось его испытание...

Уже после второго инфаркта я застала Виталия курящим под простыней. Курить было нельзя, но в конечном итоге сдались и врачи, разрешили — сигареты помогали снять напряжение. Он же почти не спал — по ночам дорабатывал сценарии, на древних счетах рассчитывал смету для съемочной группы: бюджет постоянно урезали... Помню, на фильм «Руины стреляют» выделялась валюта, три тысячи долларов на серию. Позже на те же три тысячи долларов (гонорар за картину) Виталий купил «Запорожец». Но это было много позже. А до того мы много лет не вылезали из долгов. Фильм не принимают — значит, рассчитывать можем только на мою зарплату в 60 рублей. Голодные обмороки были для меня тогда обычным делом...

Первый инфаркт он перенес во время съемок «Черной березы». Приехал на съемочную площадку — а там ничего не готово, директор картины устроил себе небольшой отпуск. Четвериков привел всех в чувство, отдал распоряжения и ушел к себе в номер. Три дня, пока готовили площадку, он лежал в гостинице с инфарктом, и об этом никто не знал. Но организм был еще крепкий, и съемки закончили в срок... Второй инфаркт оказался серьезнее, но Виталий сбежал из больницы. Когда я увидела сценарий фильма «Сад», который ему предложили, все поняла. В тексте было все, как с Четверикова списано: его детство, жизнь. Упустить возможность сделать эту картину он не мог. Приехал на съемки с мешком лекарств. И успел все снять. Но озвучкой руководил уже другой человек...

zavadskaya@sb.by

Советская Белоруссия № 121 (24751). Суббота, 27 июня 2015