Уездный мастер
19.10.2007
Национальный масштаб несвижского живописца Михаила Севрука
Творчество Михаила Севрука в какой–то мере до сих пор является неразгаданным ребусом для искусствоведов. В собрании Национального художественного музея есть несколько работ художника, написанных в советский период, но они не дают настоящего представления о формате личности, о масштабе таланта Севрука, считают коллекционеры. Потому что его главные достижения все–таки в живописи и графике довоенного времени, которые разбросаны по частным собраниям, а также хранятся в Несвижском районном историко–краеведческом музее. Но сегодня есть возможность их увидеть воочию — многие работы мастера выставлены в Городской художественной галерее произведений Л.Щемелева.
«Важно не то, что делает художник, а то, что он собой представляет... Беспокойство Сезанна — вот что непреодолимо притягивает нас, вот чему он учит нас! И муки Ван Гога — в них истинная драма человека», — утверждал Пабло Пикассо. Что ж, кому, как не знаменитому кубисту, знать нюансы и особенности природы одаренности. Человеческая драма Михаила Севрука заключалась в том, что, родившись в Варшаве, получив прекрасное образование в довоенном Виленском университете, став ценителем и знатоком итальянского кватроченто и французского импрессионизма, вторую часть жизни он был вынужден провести в уездном Несвиже, довольствуясь поденщиной, редкими работами «под заказ». Романтик по натуре, блестящий рисовальщик и тонкий колорист, владевший всеми техниками эстампа, Севрук стал зарабатывать на жизнь оформлением витрин магазинов, преподаванием рисования и черчения в школе, росписью костелов, выполнением заказных портретов. По словам коллекционера Владимира Круковского, Севрук не смог вписаться в новую социалистическую реальность — возможно, это была его осознанная позиция. И как результат — он с трудом пробивался через художественные советы и экспертные комиссии: власти негативно относились к «западникам», особенно если это касалось мастеров из провинции, а он и не старался угодить требованиям соцреализма.
— Ранний период Севрука был обещанием, которое не вполне реализовалось. Мне кажется, что с таким стартом он мог бы ярче проявить свой талант в живописи, — рассуждает искусствовед Татьяна Бембель, директор Городской художественной галереи произведений Л.Щемелева. — Но признаемся, в послевоенное время у него оставалось для этого не так много возможностей. Да, пейзажи Севрука были все так же великолепны, но это вообще тот жанр, где живописец может спрятаться от всего и ничем не рискует. А что касается фигуративных композиций, то достаточно строги были требования и ограничения, связанные с идеологией. Сюжеты проходили фильтрацию через цензуру, темы приходилось выбирать конъюнктурные, как, например, «Жнiво», представленное у нас на выставке. А Севрук, видимо, подстраиваться не хотел...
— Михаил Константинович жил в Несвиже, где, конечно, не было той атмосферы, которая могла бы подпитывать его, — вспоминает лично знавший Севрука народный художник Беларуси Леонид Дмитриевич Щемелев. — В Минск приезжал лишь иногда, здесь у него были друзья и товарищи. Но по натуре он был человеком чрезвычайно скромным, отнюдь не завсегдатаем каких–то компаний или групп. Коллеги, однажды среди них оказался и я, приезжали навещать его в Несвиж. Запомнилось, что супруги очень уважительно относились друг к другу и встречали гостей радушно. Мы увидели тогда уникальные работы, сделанные им до 1939 года, с элементами региональности, с неповторимым видением «белорусскости», наполненные уникальной теплотой... Для нас это стало открытием. Но первая персональная выставка художника в Минске состоялась только после смерти. А альбома нет до сих пор.
Действительно, пока что имя Севрука, представителя знаменитой виленской школы, подарившей белорусскому искусству Язэпа Дроздовича, Петра Сергиевича, Людвига Слендинского и других мастеров, известно лишь узкому творческому кругу. Художник Игорь Бархатков — один из них. Узнав о существовании коллекции Михаила Севрука, говорит, очень обрадовался. Слишком много работ наших соотечественников отправилось за границу в последнее время:
— Часть собрания Севрука, как мне известно, была куплена Национальным художественным музеем много лет тому назад, другая же сохранилась у наших художников Владимира Круковского, Виктора Марковца, Алеся Марочкина. К счастью, живопись и графику Севрука владельцы обещали продавать только в коллекции Беларуси. Мне очень нравятся рисунки, сделанные в Вильнюсе, а также работы, написанные в Несвиже в 40–х годах. У Севрука великолепная графика, пейзажные акварели, ксилография и линогравюры — чувствуется уникальная литовская школа, которая совершенно не похожа на минскую, московскую или петербургскую. Как правило, художники, которые остаются жить в небольших городках, вдали от столицы, постепенно теряют профессиональные навыки, становятся слабее. Но Севруку удалось оставаться на уровне. Михаил Константинович — мастер возрожденческого масштаба, глубокий и интересный, со своим мировоззрением. Конечно, человеку скромному всегда трудно пробивать себе дорогу, поэтому и к элите белорусских художников он оказался причислен только сейчас, спустя почти три десятилетия после смерти...
Творчество Михаила Севрука в какой–то мере до сих пор является неразгаданным ребусом для искусствоведов. В собрании Национального художественного музея есть несколько работ художника, написанных в советский период, но они не дают настоящего представления о формате личности, о масштабе таланта Севрука, считают коллекционеры. Потому что его главные достижения все–таки в живописи и графике довоенного времени, которые разбросаны по частным собраниям, а также хранятся в Несвижском районном историко–краеведческом музее. Но сегодня есть возможность их увидеть воочию — многие работы мастера выставлены в Городской художественной галерее произведений Л.Щемелева.
«Важно не то, что делает художник, а то, что он собой представляет... Беспокойство Сезанна — вот что непреодолимо притягивает нас, вот чему он учит нас! И муки Ван Гога — в них истинная драма человека», — утверждал Пабло Пикассо. Что ж, кому, как не знаменитому кубисту, знать нюансы и особенности природы одаренности. Человеческая драма Михаила Севрука заключалась в том, что, родившись в Варшаве, получив прекрасное образование в довоенном Виленском университете, став ценителем и знатоком итальянского кватроченто и французского импрессионизма, вторую часть жизни он был вынужден провести в уездном Несвиже, довольствуясь поденщиной, редкими работами «под заказ». Романтик по натуре, блестящий рисовальщик и тонкий колорист, владевший всеми техниками эстампа, Севрук стал зарабатывать на жизнь оформлением витрин магазинов, преподаванием рисования и черчения в школе, росписью костелов, выполнением заказных портретов. По словам коллекционера Владимира Круковского, Севрук не смог вписаться в новую социалистическую реальность — возможно, это была его осознанная позиция. И как результат — он с трудом пробивался через художественные советы и экспертные комиссии: власти негативно относились к «западникам», особенно если это касалось мастеров из провинции, а он и не старался угодить требованиям соцреализма.
— Ранний период Севрука был обещанием, которое не вполне реализовалось. Мне кажется, что с таким стартом он мог бы ярче проявить свой талант в живописи, — рассуждает искусствовед Татьяна Бембель, директор Городской художественной галереи произведений Л.Щемелева. — Но признаемся, в послевоенное время у него оставалось для этого не так много возможностей. Да, пейзажи Севрука были все так же великолепны, но это вообще тот жанр, где живописец может спрятаться от всего и ничем не рискует. А что касается фигуративных композиций, то достаточно строги были требования и ограничения, связанные с идеологией. Сюжеты проходили фильтрацию через цензуру, темы приходилось выбирать конъюнктурные, как, например, «Жнiво», представленное у нас на выставке. А Севрук, видимо, подстраиваться не хотел...
— Михаил Константинович жил в Несвиже, где, конечно, не было той атмосферы, которая могла бы подпитывать его, — вспоминает лично знавший Севрука народный художник Беларуси Леонид Дмитриевич Щемелев. — В Минск приезжал лишь иногда, здесь у него были друзья и товарищи. Но по натуре он был человеком чрезвычайно скромным, отнюдь не завсегдатаем каких–то компаний или групп. Коллеги, однажды среди них оказался и я, приезжали навещать его в Несвиж. Запомнилось, что супруги очень уважительно относились друг к другу и встречали гостей радушно. Мы увидели тогда уникальные работы, сделанные им до 1939 года, с элементами региональности, с неповторимым видением «белорусскости», наполненные уникальной теплотой... Для нас это стало открытием. Но первая персональная выставка художника в Минске состоялась только после смерти. А альбома нет до сих пор.
Действительно, пока что имя Севрука, представителя знаменитой виленской школы, подарившей белорусскому искусству Язэпа Дроздовича, Петра Сергиевича, Людвига Слендинского и других мастеров, известно лишь узкому творческому кругу. Художник Игорь Бархатков — один из них. Узнав о существовании коллекции Михаила Севрука, говорит, очень обрадовался. Слишком много работ наших соотечественников отправилось за границу в последнее время:
— Часть собрания Севрука, как мне известно, была куплена Национальным художественным музеем много лет тому назад, другая же сохранилась у наших художников Владимира Круковского, Виктора Марковца, Алеся Марочкина. К счастью, живопись и графику Севрука владельцы обещали продавать только в коллекции Беларуси. Мне очень нравятся рисунки, сделанные в Вильнюсе, а также работы, написанные в Несвиже в 40–х годах. У Севрука великолепная графика, пейзажные акварели, ксилография и линогравюры — чувствуется уникальная литовская школа, которая совершенно не похожа на минскую, московскую или петербургскую. Как правило, художники, которые остаются жить в небольших городках, вдали от столицы, постепенно теряют профессиональные навыки, становятся слабее. Но Севруку удалось оставаться на уровне. Михаил Константинович — мастер возрожденческого масштаба, глубокий и интересный, со своим мировоззрением. Конечно, человеку скромному всегда трудно пробивать себе дорогу, поэтому и к элите белорусских художников он оказался причислен только сейчас, спустя почти три десятилетия после смерти...