Народный артист Беларуси, солист Большого театра Владимир Петров хотел стать лесником, техником-электриком

— Сложность в том, что у нас репертуарный театр, и спектакли разные. Нужно уметь перестроиться. С февраля будет постановка спектакля «Леди Макбет» Джузеппе Верди. К текущему репертуару добавятся репетиции. Надо аккуратно уметь чередовать работу с отдыхом. 

Кто-то сравнивает наше искусство со спортом. Балерины, к примеру, каждый день в 10 часов утра становятся к станку и неустанно работают. У нас нечто похожее — распеваешься, повторяешь партии, нужно всегда оставаться в тонусе. И еще аксиома — без любви к делу успеха не добьешься! 

— Нет, конечно. Больше представлял себя лесником, астрономом, наблюдающим за звездами. Моя мать из Беларуси, но так сложилась жизнь — переехала к мужу в Челябинск, там я и родился. Когда окончил восьмилетку, отправился в монтажный техникум. Так что первая специальность у меня «техник-электрик». Но от судьбы не уйдешь. У меня пела мама, сильный голос был у отца, дедушки, дяди. Песня органично вошла и в мою жизнь еще в школьном возрасте. Потом в армии попал в ансамбль. Там познакомился с людьми, которые уже окончили консерваторию, и чувствовал какую-то ущербность в том, что не знаю нот. Сел за сольфеджио, стал заниматься. Хотелось понять музыку. Помню, часто ходили в самоволку в филармонию. 

После окончил Уральскую государственную консерваторию в Екатеринбурге, а потом семь лет работал в Омском музыкальном театре. Пришлось освоить разные жанры — и оперу, и оперетту, и мюзиклы, и балет. А также навыки работы со словом. Омск стал для меня большой школой.

Участвовал тогда в разных конкурсах, и на одном из них познакомился с Сергеем Костиным, бывшим директором Белорусского музыкального театра. Он пригласил меня работать в Минск, и я с удовольствием согласился. Параллельно пел и в Большом театре, а потом окончательно определился и выбрал оперу. 

— Мне в консерватории говорили, что опера — умирающий жанр. Артисты ходят, друг для друга поют. Ничего подобного! Опера живет в веках. Классическая музыка — это основа. 

Не могу сказать, что сначала мечтал быть классическим певцом. Я и сейчас против зашоренности: если занимаюсь оперой, все остальное не принимаю. Пою романсы, оперетты. В молодости часто пел песни Муслима Магомаева: «Благодарю тебя за песенность города», «Бухенвальдский набат», а также много довоенных песен, очень задушевных, откровенных. Занимался бардовской песней. Там текст первичнее музыки. 

Позже стал слушать оперных певцов. Этот жанр мне посчастливилось полюбить. Я пришел к выводу, что на сцене нужно не просто петь, но и правильно существовать.

— Жизнь в оперных героев вдыхаем мы, исполнители. Приходит какой-то момент, когда ты выучил это все, и наступает кураж. Возьмем «Травиату». Циничный Жорж Жермон сразу обвиняет Виолетту Валери, потом начинает уговаривать: «Деточка, оставь моего сына в покое. У него все впереди. Вы искалечите ему жизнь». Он убедил ее, сослался на Господа, что ей это зачтется. А в итоге убил любовь, ее, сына сделал несчастным. Как ты будешь все это делать? Много разных вариантов.

— Мне ближе фрачные герои — Онегин, Елецкий. Но неправильно было бы идти по такому пути. Это проблема и киноартистов, когда он полюбился режиссерам в комедийном амплуа, а способен на драматические роли. Я за разные образы. Было время, играл Степана Разина. Это сильный, волевой рубашечник. Князь Игорь — тоже нефрачный народный герой с мужицкими манерами и красками. 

— Скарпиа — тонкая психологическая роль. Он очень коварный, просчитывает все на несколько ходов вперед, радуется и злорадствует. Музыку Пуччини непросто не только исполнять, но и даже запоминать. Набукко — неоднозначный герой, его рассудок на грани помутнения. Партитуру Верди очень интересно отгадывать. Это очень тонкий композитор, который хорошо разбирался в голосах. Открытие, нахождение себя в этих образах — большая и бесконечная работа. В нашей профессии надо быть тонким психологом. Одно дело думать о герое, другое — сопоставлять с собой, своим жизненным опытом, ковыряться в себе. Если это любовь, то как? Сперва споешь, потом наращиваешь мясо на кости. Чаще всего именно так происходит у меня с образом. 

— Наверное, есть и сила, и слабость. Возможно, более волевого характера мне и не хватает. Хотя жена так не считает. По жизни вообще-то я застенчивый. Но если в детстве человек боится огня, то впоследствии может стать пожарным, чтобы преодолеть свой страх. Так и я пошел в артисты, где застенчивость отнюдь не приветствуется. 

— В консерватории нас заставляли сидеть с блокнотом и писать, что помогло голосу. Мы называли это «Записки сумасшедшего»: поел то-то, проснулся тогда-то, поругался… Со временем я стал понимать, что голос — это поток энергии во мне. Это и настрой, и физическая сила. Каждый день стараюсь заниматься на тренажере, делать часовую разминку. Когда мышцы в тонусе, полезно для голоса. 

— Наверное, потому что еще не родился свой Верди, Пуччини, Чайковский. Хотя у нас есть классики при жизни — Смольский, Глебов, Абелиович. Но мы стараемся продвигать белорусские произведения. У нас сейчас идет «Седая легенда» Дмитрия Смольского, скоро будут гастроли в Гомеле. Поставили детский спектакль «Доктор Айболит» на музыку Марины Морозовой. 

А вот для того чтобы выехать с таким репертуаром за границу, нужны колоссальные траты. Одно дело поехать с «Набукко», «Травиатой», а другое — с неизвестным. В Швейцарии мы показывали «Юбилей» на музыку Кортеса. Но это по Чехову — классика... 

— Столько музыки в мире, что невозможно спеть все за одну жизнь. Недавно открыл для себя Шостаковича. Пел в Болгарии его 13-ю симфонию, которая написана на стихи Евгения Евтушенко «Бабий Яр» в 1963 году. Образная музыка этого композитора у меня ассоциируется с детством. В прошлом году записали 14-ю симфонию Шостаковича.

Мне полюбилась партия в «Риголетто», хотел исполнить «Тоску» — тоже сошлось. Много всего бы спел, но мои хотения ограничиваются голосом. Тенором не запою, басом еще можно. Надеюсь, судьба мне еще подарит интересные партии. 

korshuk@sb.by