Как корреспондент "СБ" под видом тунеядки собирала деньги на уплату налога

Подписанный Декрет № 3 «О предупреждении социального иждивенчества» на самом деле возымел действие гораздо раньше — на уровне идеи. Ведь уже в начале прошлого месяца статистика засвидетельствовала: впервые за многие годы численность безработных превысила количество свободных рабочих мест. Как это расценивать? Нащупан баланс между экономической и социальной справедливостью? Или же популярные в начале «лихих 90–х» образы преуспевающего «теневика» и беззаботного бездельника окончательно рухнули с пьедестала? А может, кто–то ищет лазейку, чтобы заранее уйти от ответственности? Время рассудит. Тем временем, накануне подписания декрета, мы решили поинтересоваться общественным мнением: готовы ли люди по–прежнему мириться с «паразитарной» философией жизни тех, кто так и норовит удобно устроиться у государства на шее? В самом центре Минска корреспондент «СБ» вжилась на денек в роль тунеядки, которая просит у прохожих денег... на уплату налога.

...Текст моего объявления предельно откровенен: «Милые люди!!! ПОДАЙТЕ тунеядке на налог...» Легенда ходовая: дескать, не работала и не собираюсь, лет 20 прожила с богатым мужем, и вот он меня променял на молоденькую, а я–то ничегошеньки делать не умею. Театральный образ соответствующий: этакая гламурная штучка «в перьях», при броской одежде и макияже, с удлиненными ногтями, увешанная бижутерией... Ну вылитая тунеядка!

— Ну ты и дуры–ында... — покрутила у виска первая же «потребовавшая объяснений» прохожая–пенсионерка. — Трэба ж было с ентава алiгарха ўсё палезнае повытрахiваць! Вона дачка маёй суседкi тожа выскачыла за багацея, але ж мазгамi шавелiць: ужо трэцi iнстытут за ягоныя грошы заканчвае! Саабражае: сёння ён каля яе юбкi, заўтра — пабяжыць за другой! И дзе тады на хлеб з маслам браць? Вот так, як ты, пазорыцца? Эх, бесталковая...

И материально, конечно, не подсобила. Люди в возрасте, кстати, реагировали на объявление, вопреки ожиданиям, по–разному. Седой высокий джентльмен с дипломатом долго рассматривал то плакатик, то меня. И вдруг протянул... 50 тысяч.

— Вы уверены? Это же 50 тысяч!

— Я уверен, что женщина на улице с протянутой рукой — это плохо. Но если вы сейчас не видите другого решения проблемы... Как мужчина я должен помочь.

— А сколько, если не секрет, вы зарабатываете?

— 6 миллионов. Я доцент. Кандидат наук.

Другой, гораздо менее представительный дедушка из дышащего на ладан портмоне молча достал 20 тысяч, долго всматривался мне в глаза, потом бросил купюру в шляпу и собрался уходить.

— Неужели не жалко? — не удержалась я от вопроса.

— Мне тебя, детка, жалко. И все ваше заблудившееся поколение. И ваши устои... Вот в мою советскую бытность было стыдно не работать. Ну обманешь ты государство сегодня. А за что завтра дитенков своих покормишь? Все ждете стабильности? Как будто ее вам кто–то на тарелочке доставит! Она начинается в собственной голове...

Одна пенсионерка так громко мной возмущалась, что собрала вокруг толпу:

— Тьфу! Тьфу! Тьфу! Какой стыд! Руки–ноги целы, а она на весь свет кричит, что тунеядка! Ишь, подайте ей! Тьфу! И как тебе не совестно? Это я тебя, что ли, кормить должна? На моем горбу в рай въехать хочешь? Хоть понимаешь, что за твои грехи твои же дети будут расплачиваться?

— Грех — это когда человек у кого–то ворует. А я вот честно прошу помочь... В чем грех? — пытаюсь отстоять свою «тунеядскую» позицию.

— Да ты хуже вора! Вор из чужого кармана руку хотя бы достает. А твоя все время в людских карманах шарит... Таких, как ты, «честных», нужно взять за шиворот и в 5 утра к станку! Или к свиньям на ферму! Ты хоть раз тряпку–то в руках держала?

Тут взгляд упал на мой кричащий маникюр, а заодно и на украшения на каждом пальце. Она вдруг бросила свои пакеты на землю и была уже в секунде от того, чтобы вцепиться мне в лицо с криком «бесстыжая!», но кто–то из собравшихся вокруг зевак оттащил ее в сторону.

Торговавший напротив плетеными корзинками дедуля лет 75 классовой ненависти ко мне не испытывал:

— Мяне Пятровiчам завуць... Скока грошай усяво–та нада?

— Ну, 3 миллиона 600 тысяч...

— Ого!.. У меня пенсiя толькi 2 з паловай. А то б я табе трошкi подсыпаў. Бачыш, зубоў саўсiм няма... Гэта Чарнобыль усе мае зубы «паеў». Ставiць трэба... Толькi вот нiхто мае карзiнкi сёння не бярэ!

Петрович рассказал, что воевал в Карабахе, был в числе ликвидаторов аварии на Чернобыльской атомной станции, а так всю жизнь провел на заводе, вытачивая какие–то детали. Теперь вот на пенсии плетет корзинки и торгует ими здесь, у «Комаровки». Уже второй год живет на даче — боится сына–алкоголика, который в его квартире устроил притон и вообще пообещал, что «прибьет, если тот со своими нравоучениями подальше не свалит». У дедули навернулись слезы:

— Ад пуль не хаваўся, а ад свойго ж роднага сына пабег... Ягоная матка ад пазора памерла. 20 гадоў ён з нас кроў пiў, нiдзе не працаваў! Думаеце, пасадзяць яго па новаму закону? Хоць бы пасадзiлi гада...

Откуда–то сбоку появилась дама лет 40 и сунула 5 тысяч:

— Сколько могу, извините... А просить, мне кажется, не совестно. Только иногда без толку. Я вот просила директора нашей конторы потерпеть еще немножко, объясняла, что дети мои скоро перерастут и перестанут так часто болеть. Я работу даже на дом брала! А он все равно сказал написать по собственному... Дескать, таких, как я, на бирже труда пруд пруди. Только у них дети здоровые... Скажите, я виновата, что сейчас без работы?

Очень респектабельная прохожая, хитровато улыбаясь, прочла текст и полушепотом спросила:

— Нас что, снимает скрытая камера?

— Нет–нет, не переживайте.

— Хм, странно... Что–то здесь не так... А–а! Я все поняла! Как я сразу не догадалась, что вы актриса? Так подрабатываете? Любопытно... Я бы с удовольствием купила билет на спектакль с вашим участием.

4 тысячи принес мальчишка лет 10. Вместе со старшей сестрой он с полчаса сидел на перилах, наблюдая за моим набирающим обороты представлением.

— А откуда у тебя деньги?

— Мама дала... Просто вы нам понравились. Скажите, а трудно вот так... работать? Мы с сестрой решили тоже как–нибудь что–то в этом роде попробовать. У вас ведь уже полные карманы? А напряга — никакого! Да? Только не можем придумать, что бы поинтереснее написать.

Пока я растолковывала парнишке, что думать — это тоже напряг, заметила, как в нескольких метрах молодой человек снимает меня на камеру мобильного. Что ж, роль следовало играть до конца, поэтому я гневно двинулась в его сторону:

— Эй, красавчик! Ты сначала заплати, а потом снимай хоть сериал!

Но парень стал снимать с еще большим азартом:

— А шла бы ты... на стройку! Только, бабы, и умеете, что бабло клянчить... А кирпичи потаскать не пробовали? Или раствор замешать?

Женщина, собиравшаяся уже пройти мимо, вдруг остановилась и резко шагнула в его сторону:

— Я что–то не поняла. Ты кого тут на стройку отправляешь? Сам–то на ней был хоть раз? У тебя ж на роже написано, что дальше компьютера и телевизора ты свой кирпич точно не носил. У меня один такой мудрец 15 лет под пиво и футбол философствовал, какие все начальники плохие. Как не понимают его тонкую творческую натуру... А я в три смены в это время! А потом у плиты четвертую. Только где он сейчас? А нигде: никуда не берут умника! И мне не нужен...

И моя защитница демонстративно расписалась в сказанном 20–тысячной купюрой.

Вообще, чувствовалось, что у прекрасного пола было что сказать мужскому населению. Барышня лет 30 просто выгребла из кошелька все до последней купюры.

— А из солидарности! Черт возьми... Ведь вы ж не от хорошей жизни тут театр устроили? — не настаивая на признаниях, закурила. — Я, наверное, когда–нибудь задушу своего братца–негодяя. Он, конечно, работает. Только редко и нелегально. Этакий свободный художник–дизайнер помещений! Спит до обеда... Потом все заработанное оставляет в кабаках и казино. А алименты двум его женам почему–то наша мама платит! Боится, чтобы эту сволочь не посадили. Вот я, глядя на вас, теперь думаю: на налог по тунеядству мне ему собирать придется?

10 тысяч положил пробегавший мимо юноша. Оказалось, в свои 17 лет он принципиально не желает брать у родителей деньги. Поэтому, осваивая профессию автослесаря, уже старается подработать.

25–летний молодой человек проявил солидарность ворохом мелочи:

— Держи, коллега! Я тоже теперь официально пустое место — партнер оказался жадным гадом, и мой бизнес лопнул. Хорошо, что хоть «нелегальная тема» осталась, а то бы пошел уже, наверное, как ты...

Знакомство с прохожей, представившейся Верой, закончилось слезами... Сначала она предложила оказать помощь в трудоустройстве где–то в больнице. А потом перешла на личное:

— Я всю жизнь отдала пациентам! Все сердце, всю душу... Честно делала и делаю свою работу. И что сегодня? 3 миллиона! И муж вот так, тоже медик, сгорел от рака... Потому что все время переживал. За меня. За себя... За эту чертову копеечную работу! Скажите, разве можно так с нами? И кто будет вас, тунеядцев и не тунеядцев, спасать, если все после медвуза разбегутся по коммерческим центрам? Посмотрите, в районных поликлиниках педиатрам по 65 — 70 лет...

Вот такие истории... Сколько я насобирала? 370 тысяч 150 рублей. Сообразительные быстро прикинут, что это как–никак целых 10% от тех самых 20 базовых величин, на которые придется раскошеливаться раз в год тем, кто минимум 6 месяцев не отчислял ничего в бюджет. А можно расценить и по–другому: на 88% декрет уже успешен. Не хотят наши люди кормить бездельников! Кстати, 100 тысяч я, уходя, отнесла бедолаге Петровичу, ведь ни одна из его корзинок так и не продалась. Согласитесь, было в этом что–то глубоко несправедливое...

eversman@sb.by

Советская Белоруссия № 64 (24694). Суббота, 4 апреля 2015