Тонкая работа
02.06.2009
Едва ли нужно объяснять, почему профессия судебного медика названа деликатной. Большинство читателей если не знает, то догадывается, как выглядит рабочее место судмедэксперта. К нему обычно обращаются по скорбным поводам, потому–то профессия не на слуху. Ее в отличие от множества других трудно героизировать или хотя бы прославлять.
Но это не делает ее менее достойной — напротив. Во–первых, эта работа для людей сильных. Во–вторых, она во множестве случаев, житейских и процессуальных, просто незаменима. Иначе истину не найти.
Кстати, один из международных познавательных телеканалов в эти дни показывает документальный сериал: как судебные медики помогали раскрыть тяжкие, головоломные преступления. Весьма откровенно показывает, не боясь напугать зрителя. Чем и подтверждает: работа не каждому по силам, но крайне важна. Помогает и нам поговорить о ней откровенно. Тем более что к беседе с главным государственным судебно–медицинским экспертом Юрием ГУСАКОВЫМ есть повод — предстоящий третий съезд судебных медиков страны. Но поскольку тема, повторим, весьма специфична, люди чувствительные могут обратиться к другим публикациям газеты.
— Юрий Аркадьевич, когда появилась ваша служба и как часто проводятся съезды?
— В царской России функции судебных медиков выполняли в основном полицейские врачи либо городовые и уездные. Свой отсчет организационного оформления судебно–медицинской экспертизы в Беларуси мы ведем с 1929 года, когда на кафедре патологической анатомии Белгосуниверситета был введен курс судебной медицины, а затем выделилась и специализированная кафедра. Заведующим стал профессор В.Черваков, которого Наркомздрав БССР и назначил первым главным судебно–медицинским экспертом республики.
С распадом Советского Союза в каждой из республик начала формироваться своя система организации судебно–медицинской экспертизы. В нашей стране служба стала развиваться и организовываться с 1992 года, а в 1999 году мы провели первый съезд судебных медиков Беларуси. Было решено проводить съезды раз в пять лет; третий пройдет 2 — 5 июня в Минске. Помимо лучших сотрудников службы из всех регионов Беларуси, в его работе примут участие делегации Армении, Германии, Казахстана, Кыргызстана, Литвы, Молдовы, России, Словакии, Украины, а также представители прокуратуры, министерств внутренних дел и здравоохранения нашей страны, Исполнительного комитета СНГ.
Скажу без лишней скромности, что в Беларуси создана самая сильная, наиболее оснащенная, организованная и разветвленная служба на постсоветском пространстве. Это делает ее привлекательной для специалистов из других стран. За последние годы более 90 коллег из Казахстана, Монголии, России, Литвы и Молдовы прошли обучение на базе Института повышения квалификации и переподготовки кадров Государственной службы медицинских судебных экспертиз.
— Должно быть, статистика в вашем деле специфична. Можно ли назвать некоторые «отчетные» показатели?
— В 2008 году мы провели 265 тысяч различных судебно–медицинских экспертиз, из них более 32 тысяч экспертиз трупов, и втрое больше, 107 тысяч, экспертиз живых лиц. Проведено более 55 тысяч судебно–химических, 28 тысяч психиатрических, около 7,5 тысячи судебно–биологических экспертиз, а только последние предполагают около полумиллиона исследований! Эксперты около 7 тысяч раз выезжали совместно с правоохранительными органами на места происшествий, участвовали более чем в тысяче судебных заседаний и 1.413 следственных экспериментах. В среднем ежедневно, включая выходные и праздничные дни, выполняется 727 экспертиз. Нагрузка на одного эксперта общего профиля, без учета судебных заседаний и следственных действий, составляет 537 экспертиз в год.
Зато игнорирование нашей службы — умышленное либо по недомыслию — приводило к непоправимым последствиям. До сих пор помню «Тень судебной ошибки» — одну из самых громких публикаций советского времени в «Известиях». Речь шла о «мозырском деле», по которому, как позже выяснилось, осудили невиновных.
Можно вспомнить и громкое дело серийного убийцы и насильника Михасевича. Тогда также были осуждены невиновные люди, одного из которых даже расстреляли. Уверен, что если бы тогда были назначены и проведены выполняемые нами сегодня генотипоскопические экспертные исследования, то таких ошибок можно было бы избежать.
— Много лет назад, в 1978 году, мы ехали по Минску с коллегой, который вдруг решил заглянуть к знакомому врачу в больницу скорой медицинской помощи... Тогда я впервые побывал в морге. В нем стояло несколько столов из нержавеющей стали, на них лежали трупы в разной степени, скажем так, препарированности. Картина до сих пор стоит перед глазами. Оставим эмоции: что это было за учреждение?
— Ваше воспоминание поможет нам лучше проследить развитие службы. То был первый в республике судебно–медицинский морг, построенный при больнице скорой медицинской помощи в 1977 году. До того действовал лишь патологоанатомический, принадлежавший мединституту. Крайне неудачно расположенный: в районе улицы Ленинградской, возле вокзала. Людское многолюдье и — гробы, венки, плач... Подвальный вход, тесное помещение размером с кабинет... Трудно представить, как в нем можно было работать и при этом обслуживать весь Минск и Минский район.
— Вынужден привести второе тяжкое впечатление. Уже в начале 90–х меня как журналиста просили помочь в решении проблем... того самого, нового морга на улице Кижеватова. То, что я увидел, казалось, невозможно описать и тем более опубликовать. Но статья под названием «Репортаж из преисподней» вышла. Смысл состоял в том, что ад для усопших начинался уже на земле. Впрочем, и для живых тоже — для близких, родных, которые вынуждены были забирать умерших из этого учреждения. Трупы лежали штабелями в коридорах, полы были скользкими от червей. Запах... Специалисты утверждают, что это наиболее тяжкий запах из всех, которые можно вообразить. Верю.
— А крыс вы там не видали? Их тоже было множество. Именно тогда, в 1992 году, меня только назначили главным судмедэкспертом Минздрава. Один из первых моих шагов: уговорил тогдашних прокурора республики и министра здравоохранения приехать в тот морг. Они видели и ощущали то же, что и вы. Тоже, похоже, впервые. И были потрясены. За минувшие годы произошли кардинальные изменения во всех сферах деятельности службы. Все судебно–медицинские морги оснащены холодильными камерами, несколько ежегодно ремонтируются, построены новые судебно–медицинские морги в Могилеве и Минске. В текущем году введен в строй лабораторно–экспертный корпус по ул. Кижеватова, недалеко от действующего морга, о котором вы вспоминали. А сам морг подлежит капитальному ремонту, который планируется начать уже в следующем году. Теперь таких картин, какие можно было видеть в начале 90–х, нет ни в одном морге, находящемся на балансе службы. Порядок появился лишь после того, как служба стала напрямую финансироваться из республиканского бюджета, а не по остаточному принципу из средств, выделяемых на здравоохранение.
— Как, кстати, к людям вашей профессии тогда относились коллеги, на какой вы были ступеньке в корпоративной иерархии?
— Видите ли, степень уважения к твоей профессии коллег и вообще окружающих определяется, в частности, отношением к ней государства. До начала 90–х наша профессия числилась в перечне Минздрава по значимости в седьмом десятке. За нами шли те, кто травил насекомых. Каков статус, таково и отношение. В эксперты, бывало, «сплавляли» тех, кто уже не мог работать по хирургической специальности или попросту спивался.
Наше головное бюро, которое должно было управлять всеми судебно–медицинскими подразделениями республики, состояло из трех экспертов и одного канцелярского работника. Сравните с нынешней структурой: центральный аппарат, 6 региональных управлений, 79 районных и межрайонных отделений, 33 лаборатории: судебно–химические, медико–криминалистические, генотипоскопические, судебно–биологические, судебно–гистологические. Работает отдел биотрансплантатов, Институт повышения квалификации и переподготовки кадров Государственной службы медицинских судебных экспертиз, предприятие «Белсудмедобеспечение» с 5 филиалами и 70 отделениями... За короткий период служба пережила четыре реорганизации, которые позволили создать ее, на мой взгляд, оптимальную структуру.
Основополагающими документами, позволившими вывести нашу судебно–медицинскую службу на лидирующие позиции в мире и обеспечить достойные условия труда сотрудникам, стали указы Президента. Первым был Указ «О Государственной службе судебно–медицинской экспертизы при Министерстве здравоохранения» от 28 января 1997 года № 112.
6 ноября 1998 года был издан Указ № 532 о создании Белорусской государственной службы судебно–медицинской экспертизы, подчиненной непосредственно Правительству. Наконец, Указ от 29 декабря 2001 года № 808 преобразовал ее в Государственную службу медицинских судебных экспертиз, непосредственно подчиняющуюся Генеральному прокурору. На службу возложена задача по контролю за качеством оказания медицинской помощи всеми лечебными учреждениями независимо от форм собственности.
При этом необходимо отметить, что служба не стала структурным подразделением прокуратуры, а на Генерального прокурора возложена персональная ответственность за обеспечение независимости, объективности и эффективности ее деятельности.
Сегодня мы располагаем самым современным в мировой практике и уникальным для стран СНГ исследовательским оборудованием: закупаем его только у ведущих мировых производителей. Что есть у медицинских экспертов США или передовых стран Европы, то есть и у нас. В соседних странах подобный набор оборудования имеется, пожалуй, только у московских судебных медиков.
— Как вы сравниваете?
— Наши международные контакты, без преувеличения, глобальны, — не буду их перечислять. Мы знаем, что и как делают наши коллеги, и не стыдимся учиться. Если нужно — обращаемся за помощью. А белорусский опыт организации и обеспечения судебно–медицинской деятельности высоко ценится за рубежом.
— Можно ли привести примеры?
— Вот дело рядовое и малоизвестное: имен называть не буду. Конфликт в молодой семье. Якобы муж избил жену. В деле фигурировали энцефалограмма, снимки с трещинами основания черепа и другие медицинские документы и заключения... Тяжкие телесные повреждения: человек был осужден, однако не согласился с данным решением, и была назначена судебно–медицинская экспертиза, которая проводилась совместно с российскими коллегами. Состоялся новый суд: невиновный был оправдан.
Назову два резонансных дела. В Бресте погиб консул одного из соседних государств. Мы провели все возможные исследования и ответили на интересующие правоохранительные органы вопросы. По настоянию заинтересованной стороны результаты наших исследований перепроверялись в институтах судебной медицины Германии и Швейцарии, которые полностью подтвердили наши выводы.
Другая драма: был сбит воздушный шар с людьми. Шум поднялся большой. Но и какое же стечение обстоятельств, просто фатум! Оба аэронавта — бывшие военные летчики. Одного сбивали в Корее: выжил. Второго — во Вьетнаме: жив. К моменту полета одному было за 80 лет, другому — около 80. Мы проводили экспертизу, делали микроснимки тел буквально от макушки до пяток, под взорами американского атташе и руководителя экспертного подразделения США в Европе выяснили истину. Доказали, что оба аэронавта были в коматозном состоянии из–за прогрессирующей стенокардии и не могли адекватно реагировать на внешние раздражители, хотя были еще живы. Создалась видимость, что людей в корзине шара нет... Американский специалист был вынужден признать наше заключение и подписать его.
— А вам не обидно? Вы сработали профессионально, ответили на все вопросы; решили, можно сказать, международную проблему. В СМИ, помнится, в ваш адрес не было ни слова благодарности. Вообще не упомянули, как будто вы ни при чем...
— Случай не первый, не единственный и наверняка не последний. Мы знаем себе цену и рекламы не ищем. Хочу лишь, чтобы все поняли: у нас серьезная, сложная работа, и люди делают ее очень ответственно. Иногда, замечу, делают не только свою. Вспомним трагедию на Немиге.
Мало кто знает, что нам удалось предотвратить события — уже в клинике — со сколь угодно серьезными последствиями. Тела погибших тогда свезли во 2–ю городскую больницу. Десятки тел лежали практически в приемном покое. Стали приезжать родственники: им говорили, что скоро будет осмотр–опознание. Приехавших было несколько тысяч! Необходимо было срочно вывезти тела. В течение 40 минут мы организовали доставку трупов в морг. Нами была установлена и система опознания погибших: у входа мы поставили телевизор и включили видеозапись, произведенную нашими сотрудниками. Люди могли смотреть на погибших на экране. Эксперты двое суток не выходили из морга, выполняя свою работу, осознавая весь трагизм ситуации для родных и близких погибших.
— Не позавидуешь такой работе. Я бы не смог... Но, готовясь к интервью, пристрастно следил за тем, что пишут и говорят о вашей работе. Вот еще сюжет популярного международного познавательного телеканала. В одном таком–то американском штате действует... «ферма трупов». На огороженную территорию за колючей проволокой свозят тела и оставляют их разлагаться: в воде и под палящим солнцем, в пластиковых пакетах, в одежде и без нее. Делается это в целях криминалистики: следователи будут знать, какие изменения и за какое время происходят с трупом. Работающая на «ферме» молодая женщина–эксперт Ребекка — ей и принадлежит компетентное мнение насчет запаха — занята тем, что фиксирует изменения по часам, дням, месяцам и годам. Имеется даже очередь на доставку сюда тел. Некоторые, оказывается, сами желают после смерти послужить науке и оформляют нужное «завещание». Как вы относитесь к работе Ребекки?
— С почтением и профессиональным уважением. Замечу, что работа, связанная с раскрытием преступлений, никогда не считалась «чистой». Она может быть красивой — как работа интеллектуалов вроде Холмса или Пуаро. Реальность гораздо жестче. Тем более в нашей работе. Говорю не только о психической нагрузке.
Хоть в службе и числится более 4.000 человек, штаты собственно судебных медиков заполнены на треть потребностей. У них достаточно высокая профессиональная заболеваемость. При самом дорогом и совершенном оборудовании — фильтры, кондиционеры, специальная одежда для судмедэкспертов... — не удается в полной мере избежать таких опасных заболеваний, как туберкулез и гепатит. Возможно, более тяжелой работы и не существует. Но кто–то должен ее делать и разве это не достойно уважения?
— Примерно тем же занят, насколько я понимаю, патологоанатом. Чем он отличается от судмедэксперта?
— Разностью задач и объемов исследований. Патологоанатом подтверждает либо опровергает поставленный больному диагноз. В какой–то мере судит о работе врача. Судмедэксперт решает те же вопросы плюс следующие: время смерти, механизм травмирования и последовательность причинения травм, если их было несколько; какими предметами нанесены, причинная связь каждой с наступившими последствиями, положение нападавшего и жертвы... Первый работает с телом, которое еще недавно было живым, судмедэксперт — с трупом, который мог пролежать в земле или воде недели, месяцы, а то и годы. Объем работы несравнимо, на несколько порядков больше, хотя работают они в одном морге и за одним секционным столом попеременно.
— Есть такое житейское понятие: «снять побои»... Если, скажем, подрались супруги. Это — к вам?
— Только к нам! В травмопункт или больницу тоже следует сходить — чтобы узнать диагноз и получить соответствующее лечение. Мы, кстати, в ходе экспертизы при необходимости сами направляем пострадавших в лечебные учреждения и обязательно запросим оттуда медицинские документы. Но сама экспертиза живого лица, «снятие побоев», — только наша прерогатива.
— Какие проблемы вы намерены поднять на съезде?
— Их хватает, но я бы выделил странную тенденцию последних лет: неоправданное стремление назначать экспертизу. Часто — повторную. Потом, нередко, — пятую и шестую, а иногда и седьмую.
Экспертиза проводится для того, чтобы получить профессиональное заключение о причине смерти или степени тяжести телесных повреждений, их взаимосвязи с наступившими последствиями, сроке давности, когда для этого требуются специальные познания. Сейчас пошла мода — другого слова не подберу — назначать ее по малейшему поводу или вовсе без него. Вероятно, кто–то не желает брать на себя ответственность и хотел бы ее переложить на экспертов. Заполнил бланк постановления и на этом все! А ведь по каждому такому случаю создается специальная комиссия, высококвалифицированных специалистов отрывают от выполнения иных неотложных задач...
Мы не боимся работы, но такое неоправданное назначение экспертиз обходится в сотни миллионов рублей бюджетных денег. Замечу, что в землях Германии, а некоторые из них соизмеримы по населенности с Беларусью, в среднем проводят 600 — 700 вскрытий в год. Потому что за каждое экспертное исследование платит полиция. Поговорим на съезде и о социальной защищенности экспертов, о дальнейшем совершенствовании научно–методического обеспечения службы... О многом поговорим.
— Если когда–то в профессиональной иерархии вы были в седьмом десятке, то где, интересно, находитесь сейчас?
— Сейчас мы не являемся структурным подразделением ни одного из министерств, а в своих списках находимся на первом месте.
— Спасибо за беседу! Желаем всем судебным медикам здоровья, а съезду — успешной работы.