Светлана Мулявина-Пенкина:

«Я не похожа на Катю. Просто живу ее испытаниями»

Вместо эпиграфа.

«Кто знает, что такое слава, какой ценой дается право...»

Есть женщины, которые судьбой обречены на публичность. Никогда не стремясь к этому по натуре, напротив, предпочитая углубленный внутренний диалог и действительно личную жизнь, они тем не менее очень часто оказываются под жесткими софитами всеобщего внимания, которое, как известно, судит и рядит без страха и упрека. Такова, на мой взгляд, судьба Светланы Александровны Мулявиной–Пенкиной. Молодой актрисой она стала известна на пол–Европы благодаря съемкам в первом советском 13-серийном телефильме по огромному литературному полотну — «Хождение по мукам» Алексея Толстого. А вскоре встретила человека, который, став ее счастливой и трагической судьбой одновременно, во много раз увеличил бремя публичности и узнавания...

Сегодня у Светланы Александровны юбилей. И хочется задать сотню вопросов. Но она, как всегда, строго дозирует откровенность на публике...

— Светлана Александровна, откройте тайну: как актрису из Минска нашел «Мосфильм»?

— Я сама нашлась... Я никогда не рассказывала раньше этой истории по той простой причине, что она так неправдоподобна, словно ее сочинили журналисты. Еще за полгода до всех событий толстый серый том Алексея Толстого «Хождение по мукам» вдруг стал со мной неразлучен. Даже нельзя сказать, что я перечитывала роман, — нет, скорее, вникала, ощущала в нем потребность. Хотя, естественно, и представить не могла, что вскоре он станет моей жизнью на целых 7 лет. И вот однажды в маленькой газетке «Кинонеделя Белоруссии» я прочитала информацию, что на «Мосфильме» собираются его экранизировать, — первый сериал по такой замечательной литературе! Очень было интересно, кто же кого будет играть... Вскоре стали известны первые фамилии актеров — Михаил Ножкин (Рощин), Юрий Соломин (Телегин), на роль Даши утверждена выпускница ГИТИСа Ирина Алферова, а вот Катю пока не нашли...

— И вы втайне начали о ней мечтать?

— Я, студентка театрально–художественного института Минска, даже не мечтала об этой роли, ну поверьте! Хотя девизом моим в то время было: очень хотеть, истинно верить. Тогда сбывается. Вообще, за любым новым витком жизни, за поднятием на какой–то иной уровень следует плата, испытание — это, как мне кажется, непременно. Я бы никогда не сыграла Катю, меня никогда бы не утвердили, я никогда не прошла бы конкурс — а он был мощный, фактически шел год — искали молодую актрису от 20 до 27. Помните, Даша в романе все время спрашивает: «Катя, почему у тебя все время грустные глаза?.. Муж замечательный, живешь ты хорошо, и я тебя люблю...» Так вот, я бы не попала в фильм, если бы не жертвоприношение, уготованное мне судьбой. Мне не было и 19 лет, когда случилось несчастье с моей мамой Ларисой Никифоровной, мужественной и очень красивой женщиной: она оказалась прикованной к постели в самом расцвете жизни. Вот так у избалованной счастливой девчонки, которой я росла, появились грустные глаза... А утверждение на роль произошло всего за 9 дней, очень быстро.

— Вам просто позвонили в институт? Но откуда все–таки они узнали о вашем существовании?

— В конце 4–го курса мы все сдавали фотографии администратору «Беларусьфильма». Я припозднилась. Догоняла администратора, помню, уже чуть ли не в фойе института — а назавтра он уезжал на «Мосфильм», так что отложить это было невозможно. Свою фотографию зачем–то обернула в ту самую газету «Кинонеделя Белоруссии», где была заметка о сериале, о том, что ищут Катю, — раз–раз и побежала. Отдавая фото в газетке, сказала просто так, в воздух: «Меня им не хватает!»

— И закодировали, «наколдовали»?

— Выходит. Фото попало на глаза режиссеру Ордынскому. Спасибо нашему педагогу Школьникову — на фото я была в возрастном гриме, мы с ним этим увлекались... «Если хотите попробоваться, приезжайте срочно!» — сказали мне по телефону из Москвы. А надо сказать, что кинопробы в институте не приветствовались, нас готовили на театральную сцену, а кино считалось — это Тверская, легкая жизнь. Но актерское мастерство — и человеческое! — мне преподавал замечательный Александр Иванович Бутаков. Я позвонила ему и уехала, думая, что даже просто попробоваться — это уже замечательно.

— С тех пор вы — единственная выпускница нашей Академии искусств, которую с 4–го курса сразу взяли на «Мосфильм». Нет, все–таки в душе вы готовили себя к Олимпу?

— В душе я готовила себя к городу Гродно, где к тому времени стали жить родители. Я считала, что не имею права оставить семью. Женщина–«декабристка» — этот образ нам понятен с детства. Так вот, мой отец, офицер, полковник Александр Павлович Пенкин, он тоже из этой породы — «декабристов». Девять лет ухаживал за мамой, будучи ей и медсестрой, и нянечкой, и мужем. В принципе, для меня это было вполне естественным состоянием любви двух людей — когда не имеют значения физические невз

годы. Словом, я собиралась домой... Простите, возможно, я сейчас буду говорить очень банальные фразы, но для меня они имеют значение. Говорят, лучше синица в руке, чем журавль в небе. Считается, это разумно. Я же знаю другое: для того чтобы журавль опустился тебе в руку, синицы там быть не должно. Наступает какой–то момент в жизни, когда надо выпустить эту синицу, и тогда... Возможно...

— А чем вы рисковали? Родители бы вас никогда не упрекнули...

— Прежде всего дипломом, а это значит, будущей работой, куском хлеба. В институте, как я уже сказала, пробы категорически не приветствовались... Благо я нашла большое понимание со стороны Александра Ивановича Бутакова. Приехала в Москву. Мой внешний вид совершенно не совпадал с фотографией. Молода и экстравагантна — пончо, макияж. Ордынский посмотрел и сказал: «Сфотографируйте девочку и отправьте». Но Наташа Эсадзе, администратор, смыла с меня «индейский окрас», накинула простой халатик и что–то там, наверное, проявилось в природе... Забегая вперед, скажу, что Василий Сергеевич после одного доверительного разговора обронил такую фразу: «А ведь Катя была красивой». И поселил во мне чуть ли не комплекс: что делать с внешностью? А тогда меня «размытую» отправили к режиссеру на «смотрины», и он вдруг, поменяв решение меня отправить восвояси, предложил почитать сцены. Но роман–то был уже полгода во мне! И зашевелилось, началось движение...

— К сожалению, давно не повторяли этот сериал.

— А по российским каналам «Хождение по мукам» показывают. Андрей Максимов, ведущий «Ночного полета» на канале «Россия», звал зимой на передачу. К сожалению, это было слишком неожиданно.

— Две женщины, два образа — Катя и Даша... В русской литературе XX века тема сестер так пронзительно трагична и так красива...

— Поклонники Даши никогда не могут стать поклонниками Екатерины Дмитриевны. И наоборот. Это две совершенно различные женские природы. Когда меня спрашивали, какие трудности я испытала во время съемок, я говорила, что по характеру я не Катя. В 20 лет я ею быть не могла. Тем не менее Катя — это 7 лет моей жизни, с 20 до 27. Мое формирование шло под ее влиянием.

— А почему так долго создавался сериал?

— Мы отсняли несколько сцен в Ленинграде — Петербурге, и — опять испытание. У Ордынского, когда он показывал отснятый материал высочайшему руководству телевидения, случается инфаркт. Да, во время счастливого мгновения, когда начальство мало того, что одобрило просмотренное (а могло быть совершенно иначе, могли запросто заменить актеров или даже остановить весь проект: что вы думаете, тогда сериал на ЦТ — это было очень серьезно!), так еще дали дополнительную поездку в Париж плюс пленку «Кодак»! (После расставания с мужем, по роману, Катя уезжает во Францию... Так что мне довелось почти месяц работать совместно с французским каналом RTF.) Но в тот момент прямо в кабинете Лапина сердце Ордынского не выдержало — не выдержало счастья. Режиссер попал в больницу на год. Картина была закрыта. Кстати, Ирина Алферова в это время родила дочку Катюшу. Я же вернулась в Гродно. И вскоре получила первое письмо от Василия Сергеевича, в котором он попросил меня о том, чтобы я нигде не снималась. Ибо хотел, чтобы за актрисой, которая играет Екатерину Дмитриевну, не было шлейфа иных образов. И я дала слово.

— Видимо, непросто это было — ожидание. Тем более уже зная, что называется, вкус счастья, уже его пригубив...

— А ведь еще неизвестно было, сможет ли Ордынский после болезни работать, увидит ли он по–прежнему меня в роли или нет... Знаете, человек не страдает от того, что он не может летать, — о невозможном мы не печалимся. Мы страдаем от упущенных возможностей. Вот когда действительно страшно становится — от невстречи, несоединенности со счастливым случаем во времени и пространстве.

— Но журавль из рук не упорхнул. А вот вопрос: где сниматься молодой актрисе дальше после такого сериала, такого успеха? Я представляю, какую шокирующую разницу от предлагаемого материала вы почувствовали потом, после «Хождения по мукам».

— Это то же самое, как если бы сначала тебя послали в космос, а потом предложили прыгать через скакалочку. С другой стороны, понятно, что Анну Каренину на следующий же день не предложат. Впрочем, признаюсь, еще хотелось поиграть и свой собственный возраст — я, представьте, не нахулиганилась! Ведь роль Кати — это ограничения во всем, вплоть до движений, жестов.

— Сериал, съемочную группу не наградили?

— Нет. Были выдвинуты на госпремию, но победили «Рожденные революцией». Хотя фильм Ордынского с большим успехом пошел сначала в Восточной Европе, потом у нас. Зрительский интерес был колоссальный. Встречи, поклонники, письма... Но вскоре по семейным обстоятельствам мне пришлось уехать из Москвы.

— Но вы строили планы о дальнейшей актерской карьере?

— Я жаждала работать! До отъезда успела сняться в телевизионном спектакле с ведущими артистами МХАТа — он записан на ЦТ. Были и кинороли, в «Берегите женщин» например, однако это уже несколько лет спустя.

— А когда вам пришлось все–таки окончательно выбирать между актерской карьерой и женской?

— Когда я стала матерью, когда появился наш с Владимиром Георгиевичем Мулявиным сын Валерий.

— Неужели это далось вам с таким спокойствием?

— Очень долгое время я говорила: «Я очень, очень счастливая женщина. Вот только бы убить в себе актрису».

— Как вы отмечали свой день рождения с Владимиром Георгиевичем?

— С Володей у нас появилась традиция: этот день мы отмечали... как день рождения Пушкина – поэт сопровождает меня всю жизнь. Созывали гостей за город в наш деревенский дом. Вход — по предъявлению стиха. Для тех, кто не помнил наизусть, у калитки лежал томик.

— Светлана Александровна, в истории кино вы все–таки остались актрисой одной роли. Как вы к этому относитесь?

— Наверное, энное количество лет назад это было бы страшно — когда были серьезные кинематограф и режиссеры, когда не было «мыла» и «пены». Безусловно, тогда было бы обидно. Но с другой стороны — одна роль, но какая? Я очутилась в таком актерском ансамбле, среди таких величин!.. Михаил Козаков, Ролан Быков, Юрий Соломин. С Лидией Николаевной Федосеевой–Шукшиной мы вообще сблизились за время съемок. В этом же сериале начинал кинематографическое восхождение Владимир Гостюхин, а также будущая телезвезда Юрий Николаев (чуть ли не в массовке)... Самое удивительное, что за столько лет меня не забыли зрители. Однажды в Москве я рьяно не пускала в больницу к Володе одного молодого человека с букетом цветов. «Простите, — сказал он, приоткрыв двери, — я не к Владимиру Георгиевичу, я — к вам». А ведь со дня премьеры прошло почти 30 лет. Замечательно остаться в памяти поколения Екатериной Дмитриевной Смоковниковой.

— А вы знаете, когда оборачиваешься на вашу судьбу и на литературную судьбу Кати, напрашиваются параллели.

— Я не похожа на Катю. Просто живу ее испытаниями. «И вот и этот — второй круг ее жизни, — напряженный, любовный, мучительный, — завершился. Позади остался долгий, долгий путь невозвратимых потерь». Алексей Толстой, «Хмурое утро», страница 335. Надеюсь, что позади... Верю.